Переменная звезда - Робинсон Спайдер. Страница 74

– У него, наверное, в Солнечной системе осталось самое большое число близких людей, чем у кого-то еще на "Шеффилде", – сказал Пэт. – Кроме, разве что, доктора Эми. Нет, нет, она в порядке, – поспешно добавил он, заметив, как я встрепенулся. – Но она страдает.

Я на миг зажмурился. Это тоже можно было предугадать.

– Кто еще из моих знакомых… ушел?

Снова повисла неловкая пауза. Я подумал, что больше ни о чем спрашивать не буду..

– Во-первых, Бальвовац, – ответил Соломон.

– Что?! – Я был шокирован этой новостью. Если уж я и считал, что кто-то из моих знакомых способен совершить самоубийство, то Бальвоваца я бы назвал в числе последних. Бальвовац – циник, весельчак, старина-лунянин…

Но как только у меня в сознании прозвучало последнее слово, пришло понимание. Его трагедия была, как это ни немыслимо, еще страшнее, чем у большинства из нас. Все, кого он любил, жили – раньше жили – внутри Луны. Внутри. Этот предлог его и убил.

На всех других планетах, освоенных людьми, они жили на поверхности. Даже марберы уже больше ста лет назад перебрались на поверхность. Только Луна оказалась слишком маленькой для терраформирования. Луняне до сих пор в основном обитали под поверхностью. И некоторые из них – очень глубоко.

Если на данный момент и сохранились какие-то остатки от Солнечной системы, то, скорее всего, это была пара кусков спекшегося стекла, прежде известных под названиями Юпитер и Сатурн. Но если разрушение носило настолько абсолютный характер, как говорил Соломон, то и от них могло совсем ничего не остаться.

Но некоторые луняне могли прожить несколько секунд, варясь в кипящей лаве, пока не стало слишком жарко, пока не перестала существовать сама лава.

– Все, кого знали мы с тобой, наверняка мертвы, – сказал Герб. – И все, кого знал Бальвовац. Но его близкие страдали страшнее всех.

Я отбросил и этот жуткий образ, и эту мысль. Я понимал, что буду ужасно тосковать по Бальвовацу. Мне он очень нравился. Я его любил.

– Ладно… Ты сказал: "во-первых"… Кого еще не стало?

– Дайэн, – ответил Герб. – И Марико.

Марико Стаппл была той девушкой, в лице которой я нашел утешение на несколько недель, после того как Дайэн Леви лишила меня девственности. Я немного подумал о том, насколько Дайэн успела приблизиться к своей цели – перебрать всех мужчин на борту "Шеффилда", и поймал себя на мысли о том, что, наверное, это ей удалось.

– Кто-нибудь еще?

– Вряд ли еще кто-то, кого ты хорошо знал, – сказал Пэт.

– Из ваших никто, Соломон? Даже Кайндред жив?

– Никто из нас не может себе позволить такую роскошь, – холодно отозвался Соломон.

– Не понимаю.

– Мы не можем точно узнать, что случилось с Солнцем, поэтому должны предполагать самое худшее. Полное разрушение.

Секунды две смысл его слов доходил до меня. Если почти вся масса звезды превратилась в энергию, то волна смертельно опасных гамма-лучей уже сейчас гналась за нами. Быстрее, чем мы летели или могли лететь…

Я пробормотал:

– Прости, Солли. Я что-то сегодня туговато соображаю.

Он кивнул.

– Со мной такое тоже бывает – всякий раз, как только умру.

Если бы хотя бы один из релятивистов вышел из строя, рано или поздно квантовый двигатель отключился бы безвозвратно. И "Шеффилд" никогда бы никуда не долетел. На жизнь трех-четырех поколений на корабле хватило бы всего необходимого, но это не имело значения, потому что нам не имело смысла жить так долго. Мы летели со скоростью, составлявшей 0,976 от скорости света… а смерть гналась за нами быстрее.

– Мы сможем обогнать эту волну, как ты думаешь? К тому времени, как край волны настигнет нас, она еще будет… нам конец?

Герб одарил меня язвительным взглядом.

– Какая разница, какой длины веревка?

– Он прав, – кивнул Соломон. – Скажи точно, что стряслось с Солнцем, какой процент его массы в какой вид энергии преобразовался при взрыве, и тогда, возможно, кто-нибудь даст тебе приблизительный ответ – кто-нибудь, кто так же хорошо в этом разбирается, как разбирался Мэтти. А мы не знаем практически ничего, за исключением факта гибели человечества. Вполне вероятно, что при катаклизме такой силы нас могло бы поджарить, даже если бы мы уже находились на Браво. Судя по всему, такое запросто могло бы произойти. Может быть, мы погибнем точно так же, как все бедолаги на Луне, – только позже.

– Иисусе Христе! – воскликнул Пэт, а я в то же самое время охнул:

– Помоги мне Конвенция!

Раньше я никогда не слышал от Пэта ничего подобного, и я понимал, почему его так удручали разговоры о религии. Возможно, только закоренелые старые христиане смогли бы объяснить, почему человека такого склада потянуло в путешествие в ничто.

– Если взрыв был такой силы, – проговорил Герб, – мы никогда не доберемся до Иммеги, да? Нам ни за что не превысить скорость света, а ударная волна всего в шести с мелочью годах позади нас…

– В десяти с мелочью, – поправил его Соломон. – Мы летим уже шесть целых и сорок одну сотую года. Но в первый же год полета мы превысили половину скорости света, и в данный момент летим быстрее девяноста семи процентов от скорости света. Лоренцево сжатие времени. Из-за него все так получается.

– Ну так догонит нас эта волна по дороге или нет? – Даже не верю, что я так долго не задавал этот вопрос.

Я всегда гордился неплохой сообразительностью… но решил, что на этот раз спасую. Соломон пожал плечами.

– Даже не верится, что у меня нет для тебя точного ответа. Аль Мульгерин сидит над расчетами, но я к нему не наведывался со вчерашнего дня. Мы все думали о чем-то другом, кроме выживания. Дай мне минутку.

Он сел к компьютеру, и его пальцы запорхали по клавиатуре.

А я попытался мысленно произвести приблизительные расчеты. "Шеффилд" и гибельные волны стартуют, разделенные десятью с половиной световыми годами, и потом мчатся наперегонки. Мы летим очень близко к скорости света, неуклонно к ней приближаемся, но никогда ее не достигнем. Волны смерти мчатся со скоростью света. В какой точке второй поезд догонит первый? Все выглядело как хрестоматийная задачка для начальной школы. По моим расчетам, сильно мешал релятивистский фактор. А потом я понял, что забыл учесть фактор торможения… В общем я сдался и стал ждать, когда закончит подсчеты Соломон. Я знаю, что мой отец только на секунду закрыл бы глаза и выдал бы ответ.

– Думаю, что с нами все в порядке, – наконец из рек он. – Пока пашет квантовый двигатель. Мы ожидаем, что доберемся до Браво за двадцать лет по бортовому времени и за девяносто целых четыре десятых года по времени Солнечной системы. – Когда последние два слова слетели с его губ, он едва заметно поморщился и продолжил: – Если предположить, что смертельная концентрация гамма-лучей действительно преследует нас, она нагонит нас не раньше чем через семь с половиной лет. Если повезет, мы успеем зарыться достаточно глубоко, а концентрация лучей, будем надеяться, за время пути уменьшится.

Герб выпрямился во вест рост и захлопал в ладоши – так громко, что мы все поморщились.

– Что ж, это самая лучшая долбаная новость в долбаной Галактике! – громогласно изрек Герб. – И я желаю это отпраздновать.

Он крутанулся на каблуках и отправился за бутылкой ирландского виски. Мы с Соломоном нервно переглянулись. Если Герб налижется до чертиков в сравнительно небольшом помещении, у нас появится нешуточная проблема. Он обернулся и поманил нас, приглашая присоединиться к нему. Его хохот был таким же оглушительным и почти таким же пугающим, как его аплодисменты.

– Остолопы вы эдакие, я же серьезно! Расстояние между единицей и бесконечностью – это ничто в сравнении с расстоянием между нулем и единицей.

Я решил поверить, что он не тронулся умом.

– Ты о чем, Герб?

– Да ты сам подумай. Есть одна и только одна причина, о которой мы знаем наверняка – причина того, что случилось позади нас. Судьбе угодно было так распорядиться, чтобы двое из троих наших телепатов в Солнечной системе оказались в момент взрыва на обратной стороне планеты или в тени другой планеты. К моей сестре ад прилетел не со скоростью света, а примерно со скоростью вращения Земли. Ей хватило времени… едва хватило – чтобы услышать и понять, что на нее надвигается.