Переменная звезда - Робинсон Спайдер. Страница 76

Я пошел в Звездный Зал один. Никого не смог уломать пойти со мной. Соломон уговорил меня взять с собой сандвич. "Автомедики неплохо кормят, но не наполняют желудок", – сказал он. Я был вынужден согласиться, что неплохо было бы проглотить что-то, что впитало бы в себя изрядную порцию ирландского кофе.

Звездный Зал мог показаться непростительной тратой свободного пространства на борту звездолета, но мало кто на "Шеффилде" так думал. Никакая виртуальная реальность, создаваемая с помощью сложнейшей аппаратуры, не могла сравниться со зрелищем, которое ты здесь, в этом огромном шарообразном помещении видел собственными глазами. Здесь существовала единственная иллюзия.

Но ее можно было разделить с кем угодно.

В обычном виртуальном пространстве, создаваемом внутри маленькой комнаты, когда ты надевал на себя кучу специального оборудования, ты мог окружить себя людьми – удивительно убедительными людьми… но ты ни на мгновение не забывал о том, что они ненастоящие. И только отчасти – из-за того, что в виртуалке никогда не бывает по-настоящему реальных запахов.

Но в Звездном Зале ты мог смотреть на звезды вместе с другими людьми. Именно сейчас мне было бы нестерпимо любоваться звездами в одиночестве.

Как я и ожидал, желающих попасть в Звездный Зал оказалось не меньше, чем в другие помещения с оборудованием для виртуалки. Пришлось подождать, пока освободится место. Моя очередь должна была скоро подойти, когда я услышал позади меня спор.

– Я знаю, что звезда класса G2 не может стать сверхновой… а я и не говорила, что это была сверхновая, – твердил кто-то. – Я говорила, что мог произойти такой же естественный процесс, в котором не был задействован механизм образования сверхновой, – процесс, из-за которого звезда могла взорваться. Да, это явно необычайно редкое явление, я не дура…

Только тут наконец тираду кто-то прервал:

– Но роль дуры ты играешь превосходно, гражданочка.

В этот момент я понял, что "гражданочкой" была Робин. Самая первая из моих оставшихся в живых подружек.

– Мы тебя прекрасно поняли, когда ты все это повторила три раза подряд, – продолжал собеседник Робин. – И я думаю, что мои правнуки станут и первыми, кто узнает, права ты или нет; и первыми, кому будет на это плевать с высокой колокольни. Но прямо сейчас и до того дня, когда они родятся, не могла бы ты заткнуться, а?

Какой-то атавистический рыцарский инстинкт заставил меня задуматься о том, не заступиться ли за Робин. Но меня намного больше устраивала тишина, к которой этот незнакомый парень призывал ее.

Пять минут спустя тишина была нарушена – изнутри Зала.

Сначала я только и понял, что там кто-то вопит – очень громко. Но когда человека подвели ближе к выходу, стал слышнее и тон, и слова. Думаю, что все, кто стоял в очереди, всё поняли за полсекунды. Человек кричал во всю глотку, охваченный мстительной яростью. Он гневался на звезды.

– …говноеды треклятые, пьющие мочу, трахающие свиней, жрущие червей, насилующие детей, отравляющие воду в колодцах ублюдки, отродья дегенератов, блевотины гадючьи! – вопил мужчина, которого вытолкнули в коридор. – Да я ваши мутантские зенки вышибу вашими же…

В этот момент охранник де Манн рысью пробежал мимо меня, подскочил к мужчине, слегка нажал большим пальцем на его шею ниже затылка и сразу же подхватил, когда тот начал падать. Стоя и держа под мышки лишившегося чувств крикуна, де Манн дышал спокойно и размеренно, как будто просто стоял рядом со мной в очереди. Он слегка запрокинул голову и указал подбородком на вход в Звездный Зал:

– Следующий!

Я кивнул ему, вошел в переходную камеру, подождал, пока за мной закроется диафрагмальная наружная дверь, потом открыл внутреннюю и, войдя, едва не наткнулся на тех двоих людей, которые выволокли в коридор крикуна. Я немного постоял, дал глазам привыкнуть к темноте и подождал, пока люди, взявшие на себя роль вышибал, заняли свои места, чтобы я мог понять, где есть свободное. Атмосфера Зала повлияла на меня, как доза мощного наркотика.

В каком-то смысле в Звездном Зале ничего особенного не было. Сферическое помещение разделялось на верхнее и нижнее полушарие полом, на котором стояли шезлонги – но казалось, что ничего этого нет, потому что и пол, и рамы шезлонгов были прозрачными. Вот, собственно, и все. Пока в Звездном Зале не включалась аппаратура.

А потом один из бесчисленных серверов на борту "Шеффилда" начинал работать, и стены показывали вселенную.

Неидеально, я уже говорил об этом. Но достаточно неплохо для того, чтобы обмануть подсознание. И сердце.

Если бы на корабле имелись такие глупые штуковины, как иллюминаторы, за ними мы бы увидели непонятную путаницу. Это изображение было скорректировано, оно было лишено обманывающих глаза искажений и смещений, обусловленных релятивистским Допплер-эффектом. Вселенная выглядела в точности такой, какой была в данный момент для любого, кто не мчался наперегонки с фотонами. Такой, какой бы мы увидели ее, если бы за счет какого-то чуда могли бы преодолеть нашу жуткую инерцию и на несколько мгновений сбросить скорость до субсветовой. Но нет, конечно, нельзя говорить о данном моменте – наверняка имелась какая-то протяжка во времени, какие-то подгонки. И все же близко к тому.

Теперь, после того как вывели нарушителя спокойствия, здесь стало тихо. Но к тому времени, когда мои глаза окончательно привыкли к темноте, я заметил, что зал перепрограммирован, причем – именно так, как я ожидал. Я знал, что так будет.

Когда люди сидят рядом и глядят на звезды, они смотрят вверх. Эта привычка старше рационального мышления. Она, наверное, старше мышления как такового. Поэтому Звездный Зал был устроен так, чтобы самая интересная для зрителей область вселенной находилась у них над головой. Большую часть времени, но конечно, не всегда, это означало, что Иммегу-714 можно было отыскать взглядом поблизости от галактического зенита.

Сегодня Волынка находилась прямо у нас под ногами, а все мы смотрели туда, где когда-то находилось наше Солнце.

Как я и ожидал, кто-то втолковал компьютеру, что он может вычеркнуть Солнце из каталога постоянных величин. Никто бы не смог сейчас смотреть на все еще светящееся в небе Солнце. Я гадал, не попробуют ли как-то графически изобразить имитацию взрыва, но, видимо, здравый смысл возобладал. Наблюдать за этим ужасом в замедленном режиме было бы нестерпимо.

И без этого было тяжело. Но только сейчас. Совсем немного. Это шокировало… И хотя такие слова, как "жалкое зрелище", "унизительная картина", и близко не отражали того, что я видел, но лучших слов я подобрать не мог. И не имело никакого значения то, что я именно этого ожидал, что я все понимал разумом.

Но я видел собственными глазами, какую невероятно крошечную, незначительную дырочку в ткани Галактики оставило исчезновение Солнца, и у меня разрывалось сердце, немел разум, холодела душа.

Если бы я точно знал, куда смотреть, если бы я был досконально знаком с этим сектором неба, я бы затосковал по Солнцу. Всякий бы затосковал.

Я зачарованно пялился на искусственное небо и вдруг ни с того ни с сего подумал о том, что первой кинематографической работой, создатели которой всерьез отнеслись к звездному свету, были "Звездные войны". От этой горькой иронии начинали плавиться мозги.

Мне показалось, что я почувствовал величайшее движение Силы – как будто миллионы голосов вскричали, как один, а потом смолкли.

Миллионы, говоришь? Черт побери, сынок, заткнулся бы ты, а? А я еще думал когда-то, что у тебя и вправду проблемы.

А как тебе сорок семь миллиардов?

"Вот зачем я пришел сюда", – понял я. Я должен был увидеть это своими глазами. Помимо всего прочего, мне нужно было, чтобы разум лучше договорился с сознанием.

Мое сознание понимало все о вселенной – о том, как велика и необъятна она, о том, как чудовищно незначительно в ней место человечества – на уровне интеллекта. Так было всегда. Но мой разум смотрел на вещи иначе. Для него Солнечная система была практически всем на свете, а крошечная гипотетическая Новая Бразилия – всем остальным, и между ними не лежало ровным счетом ничего, кроме пустого пространства на карте – на карте с дико неправильным масштабом. Как проекция Меркатора на глобусе, это была фальшивая картина реальности, более полезная, чем правда.