Т. 09 Свободное владение Фарнхэма - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 30

— Где он?

— Нигде. Но ты сам всегда напоминал нам о бдительности.

— Ах да! Ну, теперь я буду настороже. Кто же отец ребенка? Джо или Дьюк?

— Ни тот, ни другой. Это случилось еще раньше, в колледже.

— О! Это еще лучше!

— Почему? Черт возьми, отец, все идет совсем не так, как я предполагала. Дочь является домой испорченной. В таких случаях, само собой разумеется, папаша вне себя от ярости. А ты вдруг заявляешь: «Как здорово!» Честно говоря, я от тебя такого не ожидала.

— Прошу прощения. При других обстоятельствах я, возможно, попенял бы, что ты довольно неосторожна…

— О, еще как! Я рискнула так же, как одна негритянская матрона, которая сказала: «Да тыщу раз ничего не случалось». Сам знаешь.

— Боюсь, что да. Но в нашем нынешнем положении этому приходится только радоваться. До сих пор я считал, что моя дочь еще девочка. И вдруг узнаю, что она женщина, что моя дочь собирается подарить нам ребенка, отец которого находится вне нашей группы. Разве ты не понимаешь, дорогая? Ты почти удвоила шансы нашей колонии на выживание.

— Это я-то?

— Подумай сама, ведь ты достаточно умна. Кстати, отец твоего ребенка., он качественный мужик?

— А как ты думаешь, папа, связалась бы я с ним, если бы он был небезупречен?

— Извини, доченька. Вопрос, конечно, глупый, — Хью улыбнулся. — Мне что-то расхотелось работать. Пойдем-ка лучше поделимся с другими этой доброй вестью.

— Хорошо, но, папа, что же мы скажем матери?

— Правду. Причем говорить буду я. Не беспокойся, девочка моя. Ты только роди ребенка, а уж я позабочусь обо всем остальном.

— Есть, сэр! Знаешь, папа, только сейчас я по-настоящему хорошо себя почувствовала.

— Вот и отлично.

— Я почувствовала себя так хорошо, что даже забыла кое о чем. Ты знаешь, Док Ливингстон тоже собирается иметь детей…

— Знаю.

— А почему же мне ничего не сказал?

— Ты имела столько же возможностей обратить на это внимание, сколько и я.

— Верно, но вообще-то это бестактно с твоей стороны — заметить, что Док беременна, и не заметить, что беременна твоя родная дочь.

— Я подумал было, что ты в последнее время слишком много ешь…

— А, так ты, значит, все-таки что-то заметил! Папочка, иногда ты мне ужасно нравишься! А отныне будешь нравиться всегда. Всегда!

Хью решил сначала подзаправиться, а потом уже поговорить с Грейс. Что ни говори, серьезное сражение не стоит начинать на пустой желудок.

Из напыщенных речей жены, которые ему пришлось выслушать, следовало, что Карен всегда была неблагодарной дочерью, позором семьи, бесстыдной маленькой шлюхой, а Хью, в свою очередь, дрянным отцом, негодным мужем и, наконец, человеком, на которого можно было свалить вину за беременность дочери.

Хью позволял ей нести всю эту несусветную чушь до тех пор, пока она не остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Успокойся, Грейс.

— Что? Хьюберт Фарнхэм, вы еще считаете себя вправе затыкать мне рот? Как вы вообще смеете сидеть здесь, в то время как ваша дочь так нагло през…

— Заткнись, или мне придется заставить тебя сделать это.

— Мама, сбавь обороты, — сказал Дьюк.

— Ах, и ты с ними за одно? Боже, могла ли я подумать, что когда-нибудь настанет день…

— Мама, ты можешь успокоиться? Давай послушаем, что скажет отец.

Грейс постаралась сдержать гнев, затем обратилась к Джо:

— Оставь нас.

— Джо, сиди где сидишь, — приказал Хью.

— Да, Джо, останься, пожалуйста, — поддержала Карен.

— Ну что ж, если ни у одного из вас нет элементарного чувства приличия…

— Грейс, сейчас я гораздо ближе, чем когда бы то ни было, к тому, чтобы ударить тебя. Уймешься ты когда-нибудь или нет? Ты должна послушать, что скажут другие.

Она взглянула на сына. Дьюк старательно избегал ее взгляда.

— Хорошо, я послушаю. Только толку от этого не будет никакого.

— А мне кажется, что будет, потому что это чрезвычайно важно. Грейс, нет никакого смысла измываться над Карен. Кроме того, твоя жестокость по отношению к ней просто странна. Ведь ее беременность — это радостное событие для нас.

— Хьюберт Фарнхэм, сдается мне, что вы совсем выжили из ума.

— Прошу тебя! Ты руководствуешься критериями обывательской морали, что при данных обстоятельствах довольно глупо.

— Вот как? Значит, по-твоему, принципы морали глупы, не так ли? Да ты просто распевающий гимны лицемер!

— Моральные принципы не глупы сами по себе. Именно мораль есть краеугольный камень наших отношений. Но как бы аморальна ни была беременность Карен с точки зрения окружающего общества, которое к тому же и существовать-то перестало, сейчас это потеряло всякое значение. Поэтому не будем больше обсуждать ее поведение. То, что произошло, для нашей маленькой общины — сущее благо. Подумайте хорошенько: нас здесь шестеро, причем четверо — близкие родственники. С генетической точки зрения, у нас очень ограниченный генофонд. И все же мы должны как-то продолжать свой род, иначе нет смысла бороться за выживание. Теперь появился седьмой человек, хотя и не собственной персоной. На такое счастье даже и рассчитывать не приходилось. Молю бога, чтобы у Карен родились близнецы, которыми наша семья всегда изобиловала. Это еще усилит наших потомков.

— Ты говоришь о собственной дочери как о корове!

— Она моя дочь, и я люблю ее, но самое главное сейчас в ней то, что она женщина и ждет ребенка. Я хотел бы, чтобы и ты, и Барбара тоже были беременны… и причем от совершенно посторонних людей. Нам необходимо смешение самой разной крови, чтобы предотвратить опасность вырождения будущих поколений.

— Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать твои оскорбления!

— Я всего лишь сказал «хотел бы», и в лице Карен мы неожиданно получили это чудо. Нам следует просто-таки лелеять ее, Грейс, и проявлять по отношению к ней максимальную заботу на протяжении всего периода ее беременности. И больше всех других заботиться о Карен должна ты.

— Ты хочешь сказать, что я вовсе не собираюсь заботиться о ней? Это ты, ты никогда не заботился о собственной дочери!

— То, что она моя дочь, не имеет значения. Я сказал бы тоже самое в случае беременности Барбары, тебя или любой другой женщины. Отныне Карен освобождается от всякой тяжелой работы. Стирка, которой она занималась сегодня, возлагается на тебя. Довольно бить баклуши. Будешь во всем ей помогать. И самое главное: больше никаких обвинений, грубости, нравоучений в ее адрес. Ты будешь мила и добра с ней! Постарайся не забываться, Грейс. Или мне придется наказать тебя.

— Ты не посмеешь!

— Надеюсь, ты не станешь давать мне повод для репрессий.

Хью повернулся к сыну.

— Дьюк, могу я рассчитывать на твою поддержку? Отвечай!

— А что ты подразумеваешь под наказанием, отец?

— Любые меры, которые мы будем вынуждены принять. Слова. Общественные меры принуждения. Физические наказания, если потребуется. Все, вплоть до исключения из группы, коли иного выхода не останется.

Дьюк побарабанил пальцами по столу.

— Все это довольно жестоко, па.

— Да, и я хочу, чтобы ты подумал о самых крайних мерах.

Дьюк взглянул на сестру.

— Хорошо. Я поддерживаю тебя. Мама, придется вести себя соответственно…

— Мой собственный сын пошел против меня! О господи, зачем я вообще появилась на свет?

— Барбара?

— Что я думаю? Я согласна с тобой, Хью. Карен необходимо доброе отношение. Ее нельзя нервировать.

— А ты не лезь не в свое дело!

Барбара спокойно взглянула на Грейс.

— Прошу прощения, но моим мнением поинтересовался ваш муж. Да и Карен просила меня присутствовать здесь. Мне кажется, Грейс, что вы вели себя отвратительно. Ребенок — это не стихийное бедствие.

— Тебе легко говорить!

— Может быть. Но вы постоянно придираетесь к Карен… Вы не должны так поступать.

— Скажи им, Барбара, — вдруг вмешалась Карен, — о себе.

— Ты этого хочешь?

— Лучше скажи. А то она сейчас набросится на тебя.