Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди] - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 62

Музыка? Я могу заглянуть на сегодняшний концерт в Беркли, но это еще что — я могу заглянуть на концерт, состоявшийся в Лондоне десять лет назад, и эффект присутствия будет точно такой же, как на любой сегодняшней программе. Электронам нет дела до времени, как только какая-то информация попадает в компьютерную сеть, время для нее застывает, и все, что необходимо помнить, это — необъятное наследие прошлого всегда к вашим услугам, стоит лишь набрать нужный код.

Босс послал меня в школу, состоящую лишь из компьютерного терминала, и в этой школе у меня было гораздо больше возможностей, чем у любого студента Оксфорда, Сорбонны и Эдинбурга в далеком прошлом.

Сначала мне вообще казалось, что школа — это какой-то камуфляж. В мой первый день в «Паджаро» мне было сказано, чтобы я доложила о себе главному библиотекарю, милому, добрейшему старикану профессору Перри, с которым я познакомилась, еще когда проходила основной курс подготовки. Он здорово суетился сейчас — еще бы, библиотека Босса наверняка оказалась самой громоздкой и сложной для перевозки из империи в «Паджаро». У профессора Перри, вне всяких сомнений, впереди была огромная работа — на недели, а то и на месяцы — по приведению в полный порядок всего его хозяйства… Тем временем Боссу придется довольствоваться порядком относительным. Да и чудаческая привязанность Босса к бумажным книгам, составлявшим большую часть его библиотеки, а не к кассетам, дискам и микрофильмам — не облегчала задачу старика Перри.

Когда я явилась к нему и доложила о себе, он посмотрел на меня без особой радости, указал на небольшой закуток в углу и сказал:

— Мисс Фрайди, почему бы вам не сесть вон там?

— А что я должна делать?

— А? Ну… Пока трудно сказать. Но, вне всяких сомнений, мы скоро получим указания. М-мда… Я, видите ли, сейчас очень занят, мм-м… И помощников у меня чрезвычайно мало, а без них я, как без рук… Так вот, может быть, вы, чтобы как-то войти в нашу атмосферу, э-ээ, займетесь чем-нибудь, что… вам самой по душе, а? Познакомитесь с оборудованием… Да-да, с оборудованием. Словом приступайте.

Ничего особенного в здешнем оборудовании не было, разве что добавочные клавиши на приборной доске компьютера, обеспечивающие прямую связь с несколькими крупнейшими библиотеками мира — Гарвардской библиотекой, Вашингтонской библиотекой Атлантического союза, Британским музеем, — минуя обычную бюрократическую процедуру. Да, и еще — уникальная возможность прямого доступа к личной библиотеке Босса. Я легко могла бы читать его бумажные книги на своем терминале, если бы захотела, даже не прикасаясь к фолиантам, а переворачивая страницы простым нажатием клавиши.

Этим утром в торопливых поисках индекса Туланской университетской библиотеки (лучшей в Республике Одинокой Звезды), чтобы раздобыть историю старого Виксберга, я наткнулась на антологию спектральных различий звезд и… не смогла от нее оторваться. Почему? Сама не знаю, со мной иногда такое бывает.

Я все еще читала трактат об эволюции звезд, когда меня отвлек профессор Перри, предложив сходить пообедать. Мы отправились обедать, но перед этим я быстренько набросала для себя, какого рода математические пособия мне понадобятся — астрофизика захватила меня, но чтобы хоть как-то разобраться в ней, нужно знать ее язык.

В этот день я позанималась еще немного со Старым Виксбергом, отыскала забавную музыкальную пьесу, когда-то поставленную в этом городе, а остаток дня провела за просмотром бродвейских мюзиклов тех счастливых лет, когда Северо-Американская федерация еще не раскололась вдребезги. Почему, интересно, сейчас уже невозможно писать такую музыку? Наши предки умели веселиться! Я лично получила огромное удовольствие от «Принца-студента» и от «Моей прекрасной леди» и отметила для себя еще десяток подобных спектаклей, чтобы просмотреть их потом. (Это и называется «ходить в школу»?)

На следующий день я решила как следует заняться изучением серьезных предметов, в которых мало разбиралась — я резонно решила, что, как только мои преподаватели укажут мне на мою область, у меня не останется времени на что-то для души. Еще бы! Прежние тренировочные курсы в системе Босса отнимали у меня куда больше двадцати четырех часов в сутки. Но за завтраком моя подруга Анна спросила меня:

— Фрайди, что ты можешь сказать мне о влиянии Людовика XI на французскую лирическую поэзию?

Я растерянно замахала ресницами:

— Это — как приз в лотерее? Для меня «Людовик» звучит, как название сыра. Единственный французский стишок, который я знаю, это «Мадемуазель из Армантьера», но он, наверно, не в счет…

— А профессор Перри сказал, что об этом надо спросить именно тебя.

— Это просто розыгрыш, — пожала я плечами и пошла в библиотеку. Там я сразу наткнулась на старика Перри.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась я с ним. — Анна сказала, что вы послали ее ко мне, спросить про влияние Людовика XI на французскую лирическую поэзию.

— Да-да, конечно, но… Вы бы не могли сейчас не мешать мне, а? Тут такая сложная программа попалась… — И он уткнулся в свои программы, забыв о моем существовании.

Растерянная и слегка раздраженная, я принялась за Людовика XI. Через два часа я вышла глотнуть свежего воздуха. Я ничего не выяснила насчет поэзии — насколько я могу судить, Король-Паук в жизни не придумал ни одной рифмы и даже не покровительствовал искусствам. Но я много узнала о политической жизни пятнадцатого века… Жуть! По сравнению с нравами той эпохи мои собственные маленькие переделки показались мне детскими играми.

Остаток дня я посвятила французской лирической поэзии, начиная с 1450 года. Недурные стихи. Во всяком случае некоторые. Французский язык больше подходит для лирических стихов, чем английский, — чтобы извлекать красоту из английского, нужен как минимум Аллан Эдгар По. Немецкий же вовсе не годится для поэзии, причем настолько, что переводы звучат лучше, чем оригиналы. В этом, конечно, не виноваты ни Гете, ни Гейне — сам язык уж больно противный. Испанский — настолько музыкален, что реклама пудры звучит на нем более поэтично, чем самые лирические строки на английском. Испанский язык сам по себе так красив, что стихи на нем звучат даже лучше, если читатель не знает испанского и не понимает смысла.

Мне так и не удалось установить, какое влияние на французскую лирику оказал Людовик XI, если вообще оказал.

Однажды очередным утром я обнаружила, что мой закуток в библиотеке занят. Я вопросительно взглянула на главного, и он с видимой досадой оторвался от своих дел.

— Да-да, у нас сегодня, знаете ли, как-то народу прибавилось… М-да, вы… Вот что, мисс Фрайди, а почему бы вам не пользоваться терминалом в вашей собственной комнате? У него точно такие же возможности, а если вам нужна будет моя консультация, вы можете получить ее даже проще, чем сидя здесь — наберите семерку, а потом ваш личный код, и я заложу в свой компьютер программу, дающую вам все преимущества — вас сразу соединят со мной. Идет?

— Замечательно, — кивнула я. Мне была по душе товарищеская обстановка в библиотеке, но у себя в комнате я могу в любой момент, когда мне захочется, скинуть с себя всю одежду, не боясь смутить папашу Перри. — Что я должна изучать сегодня?

— Господи!.. Неужели нет предмета, который бы вас интересовал и которому вы сами хотели бы посвятить несколько… м-мм, несколько дней? Мне не хочется тревожить Первого по таким пустякам.

Я пошла к себе и взялась за историю Франции, начиная с Людовика XI, что привело меня к новым колониям в Атлантике, а оттуда к экономике, а потом к Адаму Смиту и политическим наукам. Я пришла к заключению, что Аристотель был не дурак, что позволило сделать вывод, что Платон был попросту напыщенным жуликом, а все это вместе взятое привело к тому, что меня трижды звали к обеду, пока последний звонок не сообщил, что опоздавшим останется лишь холодная закуска. Наконец в четвертый раз позвонила Рыжик и пообещала притащить меня в столовую за волосы, если я сейчас же не спущусь сама.