Между двумя романами - Дудинцев Владимир Дмитриевич. Страница 24

Вот такой был первый день допроса...

Забегая вперед скажу: Чариков этот оказался провокатором и вовсе не сидел в это время, а наслаждался отдыхом в спецсанатории. Обо всем этом со слезами раскаяния на глазах рассказала мне учительница музыки и просила простить ее.

Вечером того дня сидели мы на кухне, пили чай. Разговаривали. Было нас пятеро: мы с женой и гости - поэт Виктор Гончаров, Борис Николаевич Любимов - "дядик Борик" - и Надежда Александровна Павлович - поэт и биограф Блока. Я еще расскажу, как она стала мне названой матерью и бабушкой моим детям. Очень пожилая и чрезвычайно верующая.

Конечно, мы говорили о моем разговоре с генералом и о том, чего ожидать в дальнейшем. В частности, Борис Николаевич сказал: "Они ведь серые - прошу запомнить". Обсуждали еще предложение мне от "Роман-газеты" членство в редколлегии... Гости разошлись. Мы с женой, взволнованные, даже в каком-то приподнятом настроении - боевой дух взыграл. Идем ко мне в кабинет. Наталка протягивает мне билет в кино (у нас рядом кинотеатр) и говорит: "На чешскую комедию "Адам и Ева" - хочу тебя развлечь". Переходим в другую комнату - у нас ведь трехкомнатная квартира. Тут Наталка возмущенно предлагает: "Да позвони ты Гусеву, пусть Хрущеву расскажет!" В эти примерно дни секретарь Хрущева Гусев звонил мне. Я уже говорил об этом...

- Ну как, сводила вас жена на комедию? - были первые слова генерала при встрече на следующий день. - Хоть мы и серые, - продолжал он, - но, как видите, интересуемся киноискусством.

Я, конечно был до некоторой степени ошеломлен, но виду не подал. Спокойно отвечаю:

- Раз вы вездесущи, как бог в этой комедии, то знаете, что серыми вас назвал не я.

А он продолжал, даже как-то хвастливо, показывая свою "вездесущность":

- А насчет редколлегии: отчего же не принять предложение? Мы даже советуем. (Потом это предложение как-то само собой рассосалось). А что касается жалобы Никите Сергеевичу, поостерегитесь: у нас найдется на вас материальчик.

Вот так прошел второй день. Никаких признаний я не делал и никаких бумаг не подписывал. На том дело и кончилось.

А дома мы с женой почесали в затылке: вот так история! Жена пошутила: "Живем со всеми удобствами!" С какого времени жили мы с дополнительными "удобствами" - не знаю...

Глава 21

ГОСТЬ ИЗ ФРАНЦИИ

А теперь самое время остановиться на посещении моей квартиры помощником, вернее сказать переводчиком, де Голля Константином Андрониковым. Этот рассказ в какой-то мере связан с предыдущей главой.

Был предварительный звонок: "Здравствуйте, - на чистом русском языке, - говорит Константин Андроников, переводчик де Голля. Владимир Дмитриевич, я ваш читатель. Хотел бы встретиться". - "Пожалуйста, я с радостью".

В назначенное время приезжает. Первым делом представляется:

- Андроников - чистая линия князей Андрониковых - никакого отношения к вашему Ираклию Андроникову, - заявляет довольно спесиво.

Садимся за стол. Как принято в России. Оказался гурманом: "Ах, кулебяка, ах, расстегай-чики!" Разговариваем... У него есть "Не хлебом единым" на французском. Зашла речь об "Ажанс литерер". Да, коммунистическое агентство. Но нас это нисколько не тревожит. Мы не боимся, что от вашей помощи усилится французекая компартия. Вот советские крабы! Это гораздо интереснее... Так и сказал. Потом преподнес подарки: мне какую-то затертую пластинку, жене - старое платье какое-то, поношенное. Мы онемели и не только не бросили ему эту тряпку обратно, но даже и поблагодарили. Таково бывает действие внезапности! Так что он удалился, чувствуя себя нашим благодетелем.

(Жена. Надо сказать, что эта тряпка, хоть и была ношеная, нам пригодилась: дочка-то носила ее.)

Но жест был некрасивый. А Наталка-то угостила его первоклассной едой.

Ну вот я и подхожу к сути истории. На следующий день после визита Андроникова пришла соседка с 5-го этажа, из квартиры, что над нами, и говорит:

- Знаете, странная вещь тут у нас вчера произошла. Я подумала, считаю, что надо вас об этом проинформировать. Вы знаете, вчера утром раздается звонок. Я открываю дверь - входят человек пять здоровенных молодых людей. Показывают какие-то красные книжки, куда я даже заглянуть не успела. Говорят: даем вам полчаса, все из квартиры убирайтесь, выметайтесь все до вечера, чтобы вас здесь не было. Мы им: "А что такое, почему?" Они говорят: "Мы должны из окон вашей квартиры наблюдать за очень важным преступником".

"Да зачем же, - говорит она, - вам из наших окон наблюдать. У нас здесь три семьи живет. Идите ниже. Там Дудинцев занимает один трехкомнатную квартиру. Он вам любую комнату отдаст. Зачем три семьи с места поднимать?" Он ей на это: "Давай быстрей, иди!" Они и ушли на весь день. Вечером возвращаются - квартира чистая, никаких следов пребывания нет. Все вещи на месте. Вот как бывает. Невольно задумаешься. Видно, предварительный звонок Андроникова вызвал к жизни некие процессы.

Но Андроников - тертый калач - ни слова скользкого не сказал, понимал свою должность, свое место. Только знай похваливал Наталкины эклеры.... А что деньги мои идут на содержание французской компартии - так это чепуха. Так он считал, и я считаю, что это пустяки. Он ничего и не рассказывал, сказал только, к слову, - о крабах...

Глава 22

"ЛЕЖАЧЕГО НЕ БЬЮТ"

Эти слова - "лежачего не бьют" - между прочим, были сказаны на III съезде писателей Никитой Сергеевичем в мой адрес. Вот я и подумал: отнесу-ка я свои рассказы в "Советский писатель", чем черт не шутит! Их же никогда не ругали: ни "Руки друзей", ни "У семи богаты-рей", ни "На своем месте"... даже наоборот - хвалили. А тут еще подперло - оказался я со своей семьей на мели. Доходы кончились, расходы продолжались, на работу никуда не берут. Все кассы платежные для меня захлопнулись. Попробовал сунуться в адвокатуру - там и сокурсники мои из Юридического готовы были меня поддержать. Но - "личное дело"... В таксисты подался - тоже "личное дело"! Ухватился за соломинку - рассказы, знакомая дорожка - "Советский писатель". И потек я туда, да и попал в лапы Лесючевского... У Лесючевского я потерпел неудачу и по совету друзей выступил на секции прозы с заявкой о переиздании рассказов.

Итак, идет писательское заседание. Я коротко изложил свою просьбу ходатайствовать о переиздании рассказов. Выслушали. Председательствующий предлагает перейти к другому вопросу. Тут вмешался Александр Альфредович Бек:

- Послушайте, товарищи, это все чепуха, что вы говорите, а вот как наш товарищ живет - нет. У него дети, четверо. Есть ли ему, чем их кормить?

Отвечаю на вопрос, говорю, что кормить нечем, живем плохо, продали все. Говорю, что ходил к Лесючевскому с просьбой переиздать сборник рассказов, аЛесючевский, этот гордый, всегда подаваемый как образец партийности, начальник несменяемый, запер двери своего кабинета на ключ, заходил по кабинету вдоль и поперек и говорит: "Владимир Дмитриевич! Вот вы обратились ко мне по вопросу переиздания. Это дело несложное - переиздать ваши рассказы, - всего-то маленькую книжку. Отчего же не переиздать, рассказы неплохие. Да ведь вы же не осознали той критики, которая была направлена в адрес вашего романа. Что-то мы не читали ваших заявлений по этому поводу. Никита Сергеевич сам... такая критика прозвучала в ваш адрес, а вы ничего не осознали. А сколько было в печати... Разве можно не считаться с голосом общественности, которая поднялась против вашей клеветы? Вы должны осознать эту критику. Осознайте - и мы переиздадим ваши рассказы. И хорошо переиздадим!" - вот так ответил Лесючевский. И так я это доложил уважаемой нашей писательской общественности. Бек выслушал, кивнул и как будто бы заснул у камина, где он сидел, - это старое здание, дубовый зал. Затянул пленки глаз, склонил набок голову, пожевал губами немножечко и как будто бы заснул.

- Ну, товарищи, - говорят из президиума, - товарищ Дудинцев доложил нам все хорошо, перейдем, наверное, к другому вопросу... Будем слушать товарища такого-то...