Между двумя романами - Дудинцев Владимир Дмитриевич. Страница 35

Впервые так вплотную столкнувшись с таким явлением, я начал внимательно наблюдать за теми отдельными проявлениями подобной концепции, которые, как оказалось, были не так уж редки, и все больше убеждался в том, как необходимо посеять в обществе эту идею - использования оружия Зла против него самого. Отсюда и проистекают основы моего романа "Белые одежды".

Отталкиваясь от примера с Симоновым, я могу ответить и тем, кто высказывает свое недоумение по поводу того, что я, Дудинцев, вроде бы поборник Добра, предлагаю им те же методы борьбы, которыми пользуется ненавистное нам всем Зло.

Я отвечаю на это так: такие методы - не мое изобретение. Это великая Мать-природа испокон веку посеяла среди всех живых существ, а более всего среди существ мыслящих, и мыслящих именно нравственным мышлением, - посеяла среди них такую вот тактику борьбы Добра против Зла. Уже в Библии и в житиях святых мы находим множество примеров подобной тактики. Именно св. Себастьян был одним из таких интерпретаторов доктрины применения против Зла его же тактических средств для того, чтобы Зло было захвачено врасплох, поражено и в конце концов - побеждено, к полному торжеству Добра.

Я думаю, хватит нам с вами уступать свои позиции во имя чистоты наших рук. Чистота рук нужна лишь там, где добрый человек имеет дело с таким же добрым человеком. Зло не принима-ет правил чистой игры. Оно коварно, оно издевается над нами чуть ли не открыто. А все почему? Да потому, что привыкло к нашей щепетильности и, видя в нас всего лишь морских свинок для собственных опытов, использует частенько нас же, людей, приверженных Добру, в качестве оружия для своей борьбы с Добром, и побеждает его.

Вот, например, много говорят об отмене смертной казни. Да, мы не имеем права отнимать жизнь. Допустим, перед судьей преступник - насильник страшный, убийца. Судья видит ужасные фотографии жертв; родственники в зале плачут, он сопереживает пострадавшим, но говорит: я не имею права отнимать жизнь, жизнь отнимает Зло - и приговаривает негодяя, допустим, к 15 годам. Если бы это происходило на необитаемом острове, он был бы прав. Сохраняя чистоту своих рук, чистоту мундира, он бы рисковал только своей жизнью. А тут?.. А так он заранее обрекает на смерть новые жертвы, людей, которые ничего еще не подозревают, работают себе, учатся, гуляют... Ведь через какое-то время преступник окажется на свободе! И снова - фотографии жертв, плач родных... И ответьте мне, кто невидимо ликовал, когда судья произносил тот приговор: Бог или Дьявол?

Я стал много читать философов, трактующих вопросы о Добре и Зле: Владимира Соловьё-ва, Шопенгауэра, Шпенглера, Канта... История и философия стали моим любимым чтивом... Особенно углублялся я в "Основы морали" Шопенгауэра, в "Богословско-политический трактат" Спинозы. Эта книги помогли мне поставить разум на путь анализа. Я много размыш-лял, а если попадался подходящий собеседник, склонял разговор на "больную" тему.

И вот тут провидение, не иначе, подкинуло мне подарок. С легкой руки моих гонителей-бюрократов мое имя стало широко известно, да еще с определенным критическим знаком. И тут пришли ко мне люди замечательные, люди, подарившие свой опыт сражений со Злом, можно сказать, - свою жизнь. Это были биологи. Генетики. Народ высокоинтеллигентный, рафиниро-ванная настоящая глубокая интеллигенция - все хорошие, простые, одаренные люди. Я среди них просто дышал новым воздухом, который и перешел в роман "Белые одежды".

Они находились в то время под тяжким прессом преследований со стороны академика Лысенко - об этой личности необходимо сказать несколько слов. Академик Лысенко был псевдоученым, этакий знахарь, в плохом понимании этого слова. Он называл себя мичуринцем, пропустив мичуринское учение через "центрифугу" и оставив то, что считал нужным. Под сталинским пригревом, злоупотребляя его доверием, особым вниманием и поощряемый его "компетентными" похвалами, - потому что Сталин подавался народу этаким знатоком всего, что у нас ни происходило: в науке, в искусстве, в жизни везде его слово было экспертным приговором, - Лысенко, поощряемый сталинскими безапелляционными суждениями, закусив удила, начал преследовать классическую генетику. Начались доносы на этих ученых, многих посадили, а иных и расстреляли. Его стараниями погиб в саратовской тюрьме величайший ученый - Н. И. Вавилов. Под дудку того же Лысенко был составлен знаменитый, так называ-емый "кафтановский приказ" - приказ тогдашнего министра высшего образования Кафтанова, которым более трех тысяч ученых-профессионалов и крупных преподавателей, исследователей, были изгнаны с мест их работы без права заниматься биологической наукой, и они вынуждены были переквалифицироваться на какие-то другие дела: один из них, я знаю, устроился в зоопар-ке ухаживать за животными, другой сделался фармацевтом, третий пошел в школу преподавать химию... Гонения эти продолжались и при Хрущеве. Ему Лысенко сумел затуманить мозги, обещав в короткий срок завалить страну хлебом.

Вот таким образом ученые-биологи испытывали тяжелые дни в своей жизни, подвергнув-шись террору бюрократии. И вот, прочитав мой роман "Не хлебом единым", эти люди почуяли во мне того человека, который может им посочувствовать, возможно, даже и принять участие в обсуждении их судьбы, посоветовать что-либо дельное.

Поэтому - как в свое время изобретатели - теперь биологи устремились ко мне: начали рассказывать о своих бедах, о тяжких невзгодах из собственной жизни, показывали и даже дарили мне различные документы, дневники. Я снова, как и перед первым романом, записывал свои с ними беседы - и в результате всего этого у меня в том же картонном коробе накопился целый ворох записей и документов. Это был новый социальный заказ.

Я вновь почувствовал, что у меня сам собой, без чьей-то рекомендации, набрался материал к новому большому роману. Разложив эти документы и осмыслив их как бы воедино, я понял основную структуру романа, которая уже сложилась к тому времени.

Повторялся весь процесс подготовки к написанию романа: я стал собирать недостающий материал, изучать какие-то необходимые, новые для меня отрасли знаний. Я познакомился с ученым-селекционером Ниной Александровной Лебедевой, которая ввела меня в азы селекции: она устраивала для меня нечто вроде практикума по биологии. Под ее руководством я делал препараты для микроскопирования, считал хромосомы, собирал пыльцу с цветков, опылял картошку...

В поселке Ново-Мелково, где мы с женой строили дом и где у нас были сад и огород, я высадил некоторые растения, и в летнее время, находясь там на даче, я занимался всякими генетическими и ботаническими экспериментами, потому что я убежден: то, о чем собираешься писать, сперва надо как бы подержать в руках, чтобы в сознание вошло не только то, что есть в учебниках, а также и то, что дано только художнику: внешний вид, какие-то особенности, которые ученому покажутся второстепенными, тогда как читателю, некомпетентному наблюдателю, они как раз и будут особенно интересны.

Это - сбор материала - длилось довольно долго, начиная с шестидесятых годов. И однажды я понял, что у меня уже достаточно материала. Понял, когда у меня появилось такое непередаваемое нетерпение: "Пора, пора!..", что для меня является верным признаком того, что роман готов: когда начинаю бояться умереть, не осуществив своего замысла, начинаю опасаться полетов на самолете или езды в автомобиле, - значит, курочка должна сесть на гнездо и снести яичко. А как только напишу роман, все страхи моментально отваливаются. Сейчас, например, я спокойно летаю на самолетах в разные места, даже за границу, - и не испытываю от этого ничего, кроме удовольствия.

Итак, дорогая бюрократия подарила мне новый роман. И я благодарен ей: она обогатила мой опыт достоверностью. Узнавание противника - это победа над ним.

Глава 31

НИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЛЕБЕДЕВА

Лысенко торжествовал победу. В горном Прикарпатье, куда отправился в свою последнюю экспедицию Н. И. Вавилов, его настигло ГПУ...