Стоит ли верить сердцу? - Келли Элисон. Страница 36

- Ладно. Только больше так не делай!

Она засмеялась и закивала головой, потом взглянула на Джину:

- Так вы все-таки улетаете, да? Из того, что говорили дети, я сделала вывод, что вы застрянете здесь подольше.

Джина вспыхнула, когда взгляд Линн скользнул от нее к Пэришу и обратно:

- А, нет. У меня работа и...

- Гардероб Джины не очень подходит для долгого пребывания в наших местах, - пришел ей на помощь Пэриш, - но я сумел пробить еще один ее приезд, после ревизии.

- Хорошо, - улыбнулась Линн, - в таком случае мы наметим крещение так, чтобы оно совпало с вашим приездом. Не может быть крещения без крестной матери, не так ли?

- О Господи... Линн, я уверена, что найдется кто-нибудь более подходящий... - бормотала Джина.

Линн покачала головой.

- Это мой способ отблагодарить вас за все, что вы сделали, за то, что помогали детям. Пожалуйста, согласитесь.

Джина проглотила комок в горле и кивнула.

- У нас есть немного времени, - Пэриш указал на табло. - Давай-ка проверим твой багаж, а потом съедим что-нибудь, - предложил он. - Не знаю, как ты, а я ненавижу еду в самолете.

Джина тоже не любила ее. Так же, впрочем, как искусственно-вежливые, ненужные ни ей, ни им беседы пассажиров-спутников.

В общем, это был день смены настроений и несдержанных чувств. От встречи детей с матерью, полной слез, объятий и поцелуев, которыми они наградили Джину, когда садились на свой чартерный рейс, до настойчивой просьбы Линн стать крестной матерью. При всем при том Джина надеялась, что ей удастся обойтись при расставании без сырости, но теперь, когда Пэриш смотрел куда угодно, только не на нее, и нудно жаловался на пищу, которую ему подавали в самолетах, она вдруг почувствовала, что теряет контроль над собой. Как выдержать оставшиеся до посадки семьдесят минут наедине с ним?

- Знаешь, я не хочу, чтобы ты торчал здесь до отлета.

Как она и ожидала, ее заявление немедленно остановило и его речь, и движение багажной тележки, которую он катил к билетному контролю. Пэриш выпрямился, сдвинул шляпу на затылок и проницательно посмотрел на нее.

- Скажи: почему?

- Ты сам знаешь, почему.

- Скажи, - настаивал он тихим и нежным голосом, разбередив ее душу и вызвав слезы на глазах. Она часто заморгала, пытаясь взять себя в руки.

Пэриш тихо выругался, когда Джина склонила голову, безуспешно стараясь сдержать рыдания. Проклятие! Что он натворил! Он же клялся не использовать эмоциональный шантаж, и все-таки сделал именно это! Не обращая внимания на окружающих, он притянул ее к себе и поцеловал так, словно вся его жизнь зависела от этого. Да так оно и было. Все дело в том, что она не хотела признаться, что чувствует то же самое.

- Извини, любимая, - попросил он, уткнувшись лицом в ее шею, - это непорядочно с моей стороны. Если тебе будет легче, я уйду. В общем, давай сдадим твои вещи в багаж...

- Нет! - Ее руки обвили его талию. Надежда поднялась в его груди, почти задушив его.

- Нет?

- Нет еще. Подожди. Я хочу, чтобы ты обнимал меня подольше.

Надежду сменило разочарование. Какое-то мгновение Пэришу казалось, что он не сможет заговорить; он схоронил лицо в шелке ее блестящих волос, напоминая себе, что ее счастье все-таки важнее его собственного.

- Успокойся, родная, - наконец произнес он, - я буду обнимать тебя столько, сколько захочешь.

Он хотел бы обнимать ее всю жизнь. Но услышать ее просьбу об этом фантазия. А реальность такова, что ему надо покинуть терминал аэропорта ровно через восемнадцать минут... одному.

Сидя в зале отлета и пристально глядя на табло, Джина совершенно не обращала внимания на соседей-пассажиров. Если сделано то, что она и хотела сделать, откуда эти слезы? Конечно, она предполагала, что будет чувствовать себя несчастной, но то, что она ощущала сейчас, было в миллион раз хуже, чем несчастье.

Но это же совершенно нелепо, уговаривала она себя, ведь прощание их не было таким бесповоротным и холодным, как перед трагедией в Мелагре, которая и дала им второй шанс. Они же собирались поддерживать отношения. Они будут звонить друг другу и проводить отпуск, а порой и уикенды вместе, если позволит работа. Это не конец, это просто будет другое, вот и все.

Пэриш сказал, что он останется дома сегодня вечером, чтобы она могла позвонить ему и дать знать, благополучно ли добралась. К сожалению, он не сможет звонить ей, пока идет ревизия. Она надеялась, что он выберется в Сидней на несколько дней, когда рингеры сделают перерыв перед началом финальной ревизии в лагере Долгого Пути, но понимала, что из-за травмы Расти Пэриш вряд ли сможет приехать. Но он же собирается вызывать тебя, решительно напомнила себе Джина. И не так уж далеко до ноября, когда она сможет взять на работе неделю или около того и приехать в Ме-лагру. Шесть месяцев не слишком большой срок. Совсем небольшой. Когда она впервые появилась здесь, четыре предстоящие ей недели казались долгим сроком. Как удивительно быстро они прошли. Слишком быстро. Словно пролетели. Но ведь здесь был Пэриш...

Даже когда он уехал на ревизию, она была окружена свидетелями его присутствия: диван, на котором он так любил развалиться; поцарапанный кофейный столик, на который закидывал ноги, прежде чем спохватывался, что не снял еще шпоры; его бритвенные принадлежности в ванной; банки пива, охлаждающиеся на нижней полке холодильника в ожидании его возвращения домой в конце длинного, изматывающего дня. И, конечно, невозможно было, сидя в офисе, не вспоминать их первую ночь любви.

Да, в Мелагре Пэриш Данфорд был частью ее жизни даже в его отсутствие. И вряд ли теперь будет иначе в Сиднее. Ох, конечно, у нее там сколько угодно горячей воды, ковер от стены до стены, все удобства и мелочи, какие может пожелать женщина, но нету Пэриша. И не будет секса без мер предосторожности.

У нас с Пэришем был не секс, у нас была любовь! - одернула она себя. То, что с ними происходило, было любовью до остановки сердца и дыхания. Самой прекрасной, чувственной и духовной любовью на свете. И она навсегда осталась бы такой, даже если... даже если...

- О Господи! - вскрикнула Джина, выпрямившись в кресле. - О Господи, нет!

Ее не волновало, что ее тихие всхлипывания стали слышны окружающим и привлекли к себе их внимание. Пусть смотрят, думала она, вытаскивая бумажную салфетку, две упаковки которых она купила пару минут назад. Какая слабая и бессмысленная попытка спасти собственное лицо, ведь она заслужила звание дуры столетия!