Блуда и МУДО - Иванов Алексей Викторович. Страница 98

– А чо, комиссия-то не увидит нас, что ли? – не поверил Гершензон. – Сосчитать же можно… И морды одни и те же.

– Комиссия будет смотреть на вас издалека. За километр. И ничего толком не увидит.

– Дак она подойдёт поближе! – плачуще закричал Ничков.

– Не подойдёт, – заверил Моржов. – Для этого вам сегодня нужно будет на одной дороге выкопать яму, а в другом месте немножко поломать мост.

– Я могу вообще мост взорвать! – тотчас воодушевился пиротехник Гонцов. – А в яму – мину! Там так рванёт!…

– Нет, настолько круто не надо, – осадил его Моржов. – Но всем надо сегодня поработать. Сначала – притащите в этот домик все спальные мешки и свои вещи и разбросайте их по кроватям. Ну, как будто тут живут двадцать или тридцать человек. Затем… Ничков, ты назначаешься ответственным за яму. Самым главным генералом. Серёжа, у тебя ведь есть карта местности?

– Мне Константин Егорович дал, – солидно ответил Серёжа.

– Замечательно. Я покажу тебе на карте, где надо выкопать яму, а Ничков организует работы.

– Я вообще всех тут организую! – охотно согласился Ничков.

– Только не бей никого, – предупредил Моржов.

– Не будут подчиняться – ур-рою!…

Моржов играл на том, что Ничкову и самому хочется быть лидером. А Серёжа, как носитель карты, получал дополнительный авторитет. Надо было бы и хитроумного Гершензона куда-то пристроить. Моржов подумал.

– Гершензон, – веско сказал он, – только тебе поручить могу… На мосту требуется переложить доски так, чтобы грузовик смог проехать, а легковушка – не смогла. Понимаешь меня?

– Чего тут не понять? – буркнул Гершензон.

– И ты лично проконтролируй, чтобы паца доски правильно переложили. Только тебе доверяю. Ничков – а на тебе дисциплина!

– Да я их самих под доски закатаю, если слушаться не будут!

– А мне работу? – подпрыгивал на месте неистовый Чечкин.

– Чечкину и Гонцову отдельная задача, – продолжал распределение ролей Моржов. – Вы должны сходить на дорогу и выбрать место для засады. Завтра с утра Гонцов идёт в засаду. Как только проедет машина с комиссией, Гонцов запускает ракету.

– Красную или зелёную? – деловито спросил Гонцов.

Моржов изобразил тяжёлые размышления.

– А синие есть?

– Синих с собой нету… Но я могу сбегать домой!

– Ладно, не надо. Запускай красную.

– А можно, пока машины нет, я буду запускать зелёные ракеты? – жалобно попросил Гонцов. – Зелёные – значит всё нормально. Тревога – красная ракета.

– Надо беречь боеприпасы, – хозяйственно распорядился Моржов. – Мало ли чего, сами понимаете.

– А мне-то работу? – страдальчески напомнил Чечкин. – А я?!.

– А ты возьми топор и расчисти для Гонцова тропу от этого корпуса до засады. Гонцову же придётся отходить быстро. Нужно, чтобы ему ничего не помешало.

– Я там вообще просеку вырублю! – уже агрессивно пообещал Чечкин. – Можно щас лететь?

– Сначала – яма и мост, – строго определил Моржов.

Всё это ему напоминало совещание командира партизанского отряда с группой пионеров-героев. Упыри уже вдохновились идеей спецоперации, а Серёжа Васенин сидел грустный. Наташа Ландышева морщилась.

– Борис Данилович, – печально сказал Серёжа, – а зачем всё это нужно? Ведь можно объяснить, договориться по-нормальному…

– Нельзя, Серёжа, – вздохнул Моржов. – Нельзя.

– Почему?!

– Да никто слушать не будет! – отрезал Гершензон.

– И это тоже… Но не только. – Моржов снова закурил. – Если хотите, паца, я объясню вам. Надо?

– Ну, объясните, – неохотно согласился Ничков. – Только быстро. У нас же дела.

– Дело в том, – начал объяснять Моржов, глядя на Серёжу, – что сейчас все работники должны зарабатывать деньги для своего начальства. Кто не зарабатывает, тех увольняют.

– У меня маму с фермы уволили, – сказал Серёжа.

– А у меня маму и папу, – буркнул Гершензон.

– А у меня тоже маму!… – крикнул Ничков, но, видимо, кроме мамы, никого у него больше не было. – И… и у друга тоже маму! И мужика одного из подъезда!…

– А как Дмитрий Александрович должен зарабатывать деньги? – спросил Серёжа. – Он ведь не продавец.

– Очень просто, – пояснил Моржов. – Например, он говорит, что ведёт вас в поход, и ему государство даёт деньги на поход. А он в поход вас не ведёт, а деньги отдаёт своему начальству.

– Нам на поход никаких денег никогда не дают! – возмутился Ничков. – Я знаю! Всегда за свои ходим! Только жратву дают!

– Я ведь вам, паца, упрощённо рассказываю, – пояснил Моржов. – В жизни всё сложнее. Вам объяснять сложнее?

– Объясняйте.

– Сколько человек, Серёжа, у вас ходит в кружок к Константину Егоровичу?

– Шесть. Ну, иногда меньше. А иногда даже стульев не хватает.

– А сколько в кружке стульев?

– Восемь. И у Константина Егоровича один.

– А по правилам вас должно быть пятнадцать человек. Директриса всем говорит, что у неё пятнадцать человек, и получает зарплату за пятнадцать человек. А если Константин Егорович скажет, что вас всего шесть человек и она получает зарплату нечестно, то она его выгонит с работы, потому что по правилам у него должно быть пятнадцать человек. Но пятнадцать у него не будет никогда, потому что ему дали всего восемь стульев.

– А… з-зачем всё так? – обомлел Серёжа.

– Потому что так можно заработать денег. Если бы у Константина Егоровича было пятнадцать человек, то директрисе надо было бы искать ещё шесть стульев. Тратить деньги на эти стулья. А когда вас всего восемь, эти деньги можно положить себе в карман. И Константин Егорович ничего не сможет возразить, потому что его выгонят за то, что детей у него всего шестеро. И так у всех, не только у Константина Егоровича. У Дмитрия Александровича – по-другому, но то же самое.

– Надо выгнать эту директрису, да и всё, – заявил Гершензон.

– Выгнать её может только её начальник. Но она зарабатывает деньги своему начальнику, и он не будет её выгонять. Перед своим начальником директриса такая же, как Константин Егорович перед ней. И такое со всеми до самого верха.

Моржов говорил так, будто порядок вещей был чьим-то умыслом, хотя на самом деле всем заправлял безличный формат. Но упыри про формат не поняли бы. Упыри сидели потрясённые.

– Но ведь это всё очень плохо, – сказал Серёжа.

– Плохо, но не всем. Вам, Константину Егоровичу, Дмитрию Александровичу плохо… А директрисе уже хорошо. Она ведь не водит вас в походы. Не сидит весь месяц в этом лагере. Если её начнут ругать, она скажет, что виновата не она, а Константин Егорович с Дмитрием Александровичем, и ей ничего не будет.

– А у ментов так же, – вдруг сказал Гершензон. – Бандиты людей грабят, а менты грабят бандитов. Поэтому бандиты их и боятся. А простых людей менты не защищают, чтобы бандиты могли их ещё грабить. У моего брата одни козлы отняли сотовый, менты их нашли и за деньги отпустили, а сотовый себе оставили.

– И так, паца, везде, – сказал Моржов. – Наверное, мне не нужно вам об этом говорить, но вы же не дураки, сами всё видите. Вы знаете, почему в лагере вас так мало. Дрисаныч ли в этом виноват?

– Не Дрисаныч, – согласились упыри.

– Значит, давайте защитим Дрисаныча, как сможем. И не только его, а всех, кто здесь. Если для этого надо кому-то соврать, я совру. Дрисаныч мне дороже, чем директриса, потому что он и вправду с вами ходит в походы, но получает денег меньше, чем она. И пусть я сделаю неправильно. Дрисаныч вам уже говорил: настоящий – это тот, кто может поступить неправильно, если другим от этого по-настоящему станет лучше. Помните?

– Помним, – закивали упыри.

– Всё в жизни, паца, устроено очень неуклюже, – искренне сказал Моржов. – И потому почти никогда не получается поступать красиво. Всегда рожа крива.

Гершензон подумал и осуждающе изрёк:

– Береги честь смолоду, коли рожа крива!

Розка перевернулась на живот, накинула на голову край спальника и сладко сообщила:

– Моржик! Я не хочу уезжать из Троельги!