Блуда и МУДО - Иванов Алексей Викторович. Страница 97

– И всё равно… Это конфликт старого и нового…

– Не бывает в России такого конфликта. Мы либо в новую форму вливаем старое содержание, либо в старую форму – новое. А в чистом виде у нас никогда не получается. Давно, блин, живём. До хрена всего намастерили, выбрасывать некуда.

– Что же старого будет в Антикризисном центре?

– Бесполезность.

– А что новое ты вносишь в Дом пионеров?

– Щёкин объяснит.

– Я не знаю, Боря, почему я с тобой… – покорно примиряясь с проявившимся ужасом, созналась Милена – словно согласилась быть жертвой.

Моржов слушал Милену, ласкал её и испытывал ощущение странного раздвоения. Одна Милена – обнажённая, раскрытая – вся принадлежала ему. Другая – говорящая слова – была чужой и вообще не здесь.

– Ты жалеешь о том, что мы вместе? – спросил Моржов.

– Жалею… – почти беззвучно сказала Милена.

– Без меня всё было просто?

– Просто…

– Ты хочешь уйти?

Милена отрицательно покачала головой. Моржов повернулся на бок, обнимая Милену и целуя её в висок.

– Я не буду хорошим, как твой Саша, – прошептал он в её волосы. – Но я тебя не сдам, как он сдал тебя мне. Если, конечно, ты не уйдёшь сама.

– Не уйду… – повторила Милена, и Моржов словно поймал её слова, тихонько положив кончики пальцев ей между губ. Другая ладонь Моржова, гладившая Милену по затылку, бережно и настойчиво наклоняла Милену вперёд.

– Когда Манжетов приезжает к нам с проверкой? – спросил Моржов, закрывая глаза.

– Пошлежафтра, – сказала Милена.

Взятым у Розки ключом Моржов отомкнул амбарный замок и потянул на себя скрипучую дверь жилого домика номер два. Упыри, сопя, толклись за спиной Моржова, а потом под локтями Моржова порскнули в корпус. Видимо, они считали, что здесь под запорами хранятся какие-то сокровища, которые от них скрывают. Домик загудел от топота и воплей упырей, всполошенно захлопал дверями, как крыльями.

Моржов вошёл в холл, где стояли два теннисных стола – объект многолетних вожделений Каравайского. В корпусе было затхло, воздух словно окостенел, пахло сухой извёсткой и старыми досками. Свет, проходя сквозь пыльные окна, становился жёлтым, будто на выцветшей фотографии.

– Здесь же нет ничего! – разочарованно орали упыри из дальних комнат.

Моржов теребил окаменевшие шпингалеты на окнах.

– Очень неуютное помещение, – важно сказала Наташа Ландышева, возвращаясь в холл.

Потом выбежал Серёжа Васенин.

– Смотрите! Это из прошлого осталось! – восхищённо заявил он, размахивая мятой газетой. – Здесь программа для телевизора! А всё уже давно показали!…

Серёжа развернул газету и с горящими глазами принялся жадно перечитывать программу.

– Во!… – прошептал он. – Это кино я тогда смотрел!… Вообще давно было!… Я только пятый класс закончил!… Думал, что в том кино всё по-настоящему!

– Борис Данилович, а зачем мы здесь? – несколько брезгливо спросила Наташа.

– Надо поговорить, – объяснил Моржов, с треском открывая окно. – Наташа, собери всех где-нибудь в одной комнате.

Наташа быстро собрала упырей. Упыри ждали Моржова и качались на голых панцирных сетках кроватей с таким упоением, словно в их собственном корпусе голых панцирных сеток не имелось вовсе.

Моржов демонстративно прикрыл дверь.

– Разговор у нас тайный ото всех, – сказал он. – В ближайшие два дня о нём никому рассказывать нельзя.

– Даже Дрисанычу? – удивились упыри.

– Даже ему, – кивнул Моржов и сел на колченогий стул.

Упыри таращились на Моржова, ожидая страшной тайны.

– Вам нравится Дмитрий Александрович? – спросил Моржов.

– Нравится! – с вызовом заорали упыри.

– Дрисаныч не баба, он всегда за нас, – злобно сказал Гершензон.

– А Константин Егорович?

– Константин Егорович очень много всего знает, – с уважением сообщил Серёжа Васенин.

– Он рассказывал недавно, что по железной дороге ездил бронепоезд и стрелял из пушек по деревне! - выпалил Гонцов. – А до деревни-то целых три километра!

– Он вообще прикольно рассказывает, но старый, – заявили упыри так, словно Костёрыч был полезным и работающим прибором, хотя уже немодной модели.

– Но ведь пользу он приносит? – подсказал Моржов.

– Немного приносит, – признали упыри.

– А Милена Дмитриевна?

– С неё нужно брать пример, – безапелляционно сказала Наташа Ландышева.

– Пусть живёт, если она Ландышке для примера нужна, – помиловал Милену Гершензон.

– А Софья Александровна?

– Её Дрисаныч любит! – гневно завопили упыри. В их понимании, похоже, Сонечка была чем-то очень нужным, что обеспечивало функционирование Дрисаныча.

– А Роза Дамировна?

– Кормит, – сразу сказал Гершензон.

– Перчатка вчера Чечена избила! – заорал Ничков. – Она его вот так сзади за шею взяла… – Ничков схватил Чечкина за шею и нагнул, – и по жопе ему полотенцем настучала!

– За что? – поразился Моржов.

– Она думала, я конфеты ворую! – снизу крикнул пострадавший Чечкин. – Отпусти, дебил, башка же отвалится!… А я просто полез в её коробку свои мятые конфеты на нормальные обменять! Я лишнего не брал!

– Понятно, – сказал Моржов. – Ну, про себя я не спрашиваю…

– Вы тоже ничего, – сознался Ничков. – Только вас всегда нет.

– Значит, вы довольны? – подводя итог, спросил Моржов.

– Мы ещё хотим! – опять завопили упыри. – Пускай нам лето продлят! На всю смену!…

– Тихо, – помахал руками Моржов. – А вы знаете, что вам нельзя было здесь ночевать? Вы были обязаны каждый день в пять вечера уезжать домой. А в субботу и воскресенье вообще не приезжать сюда.

– А чо нам дома делать? – едва не полопались упыри.

– А то, что американцы должны были приехать, – знаете?

– Они тупые, вот и не приехали!

– А то, что вас должно быть тридцать человек, а не шесть, – знаете? – допытывался Моржов.

– Дак все же в поход с Дрисанычем собирались, а не в лагерь! – за себя заорали упыри. – А поход запретили! Кто в лагерь-то поедет, если в поход хотели?

– Я никого не ругаю, – успокаивающе помахал открытыми ладонями Моржов. – Я просто выясняю, в курсе ли вы.

– Мы всегда в курсе! – угрюмо ответил Гершензон.

Моржов, закуривая, подумал, что не надо врать детям, будто педагоги остались в Троельге лишь потому, что хотели устроить школьникам хороший (и обещанный) отдых. Такая причина, конечно, тоже была, но не единственная и не главная.

– А теперь смотрите, что у нас получилось. – Моржов приступил к основному вопросу. – Американцы не приехали. Вас оказалось шестеро вместо тридцати. Но по домам мы вас не разогнали и лагерь закрывать не стали. Виноваты, конечно, мы, а не вы. Но теперь я прошу вас, паца, помочь нам. Я это делаю сам и за себя. Ни Дрисаныч, ни Костёрыч, ни наши женщины об этом вас просить не будут. Они бы и мне запретили, если бы узнали. Но если вы нам не поможете, всем нам теперь будет плохо. Точнее, всех выгонят с работы.

– Дак что, поможем! – взбодрились упыри.

– Но самое противное в том, что вам придётся врать.

– Дрисанычу врать мы не будем, – робко возразили упыри.

– Нет, конечно, не Дрисанычу. Врать надо будет проверке, которая приедет завтра.

– Врать нехорошо… – осторожно заметил Серёжа Васенин.

– Я знаю, – подтвердил Моржов. – И я не должен просить вас об этом. Но нет другого выхода. Мне наплевать на себя, я не пропаду и без этой работы. Но я считаю, что Дрисаныча и Костёрыча, а также всех наших женщин нельзя выгонять с работы за то, что с лагерем вышло так, как вышло. Вы согласны со мной?

Упыри молчали.

– А чо выгонять-то сразу? – пробурчал Ничков.

– Чтобы никого не выгнали, завтра для проверочной комиссии нам надо разыграть спектакль, будто бы вас тридцать человек и будто бы американцы – здесь.

– А как это? – удивились упыри.

– Ну, это не очень сложно. Когда комиссия приедет, вы будете в лагере изображать дежурных. Потом комиссия отправится смотреть на американцев. Американцы типа как будут играть в бейсбол на том берегу Талки. А вы переберётесь через реку и изобразите американцев. Дальше комиссия поедет смотреть других наших детей, которые на экскурсии. Вы быстро перебежите в нужное место. Там уже будут Дмитрий Александрович и Константин Егорович. С ними вы изобразите детей на экскурсии. Вот и всё.