Венгерский набоб - Йокаи Мор. Страница 63

– Не верю, ваша честь, ничему не верю, что вы тут сказали. Может, оно и правда, только я не согласен никак. В жизни, конечно, так бывает, но моя питомица – исключение.

– Не будем спорить. Вы сами убедитесь, что повод пасть вашей подопечной поспешат дать очень многие, потому что в самое высшее общество уже проникли слухи о ее красоте и, главное, добродетели. А это приманка самая, черт побери, соблазнительная! Никогда о девичьей невинности не болтайте, если не хотите, чтобы воры пришли и похитили ее. Так вот, я вовсе не собираюсь жениться на вашей питомице против ее воли – или чтобы вы ее уговаривали; передайте ей просто мое предложение в таких словах: «Один богатый вельможа просит твоей руки. Он немолод, некрасив, неприятен и в дедушки тебе годится; но ты иных обязательств на себя и не берешь, кроме как обвенчаться с ним и уважать в нем мужа. Хочешь, хоть в разных комитатах живи с ним, будешь видеться, лишь когда сама к нему приедешь. Сделают тебя счастливой блеск дворянского имени, власть, даваемая богатством? Хочешь принять это предложение?» И ежели ответит она: «Нет!» – на том я и успокоюсь, не буду больше надоедать, и позабудем об этом. Но спросить ее вы обязаны как опекун. Даю вам неделю сроку. Через неделю пришлю доверенного человека – вон того, что возле кареты дожидается; он спросит, не позабыл ли здесь барин бриллиантового кольца? В случае отрицательного ответа отошлете с ним это кольцо (корзинку [221] мне все-таки не хочется получать); если же предложение принимается, скажете: пускай приедет сам.

С этими словами посетитель встал и, дружелюбно пожав мастеру руку, оставил его наедине с мыслями самыми противоречивыми.

Беспокойно стал он прохаживаться по комнате. Что тут предпринять? Чувство подсказывало ему, что Карпати угадал, девушка не сможет устоять против искусительного предложения и примет его. И будет несчастлива. Да и какое тут счастье? Проживет муж долго и будет она ему верна – грустное увяданье ждет ее; ведь в том кругу, куда ей откроет доступ чистый случай, будут свысока смотреть на нее, третировать, как ровно никаких прав там не имеющую. Не слишком ли много она потеряет, приняв эту дань своей внешности? Самоуважением ведь пожертвует; богатством этого не возместишь. А как жалеть будет, отдав невозвратимое спокойствие душевное; однако же отдаст, узнав о сватовстве. Ребенок еще – роскошь, блеск ее ослепят, да и не заслуживает разве внимания этакое предложение: один из богатейших вельмож свое древнее, славное имя дает простой мещаночке без средств, без семьи, кто же этого счастьем не сочтет? Да откажись она, ее все полоумной назовут.

Болтаи стал уже подумывать: а не утаить ли от нее вообще?… Нет, это поступок недостойный, лгать этот добрый человек не привык.

Внезапно его осенило. Верная мысль, это должно помочь. И он поспешил к Шандору.

Прилежный юноша как раз кончал заданный ему образец, великолепное изделие, долженствовавшее доставить ему звание мастера: украшенный затейливой резьбой письменный стол с искусно скрытыми потайными ящиками. Он целиком был поглощен своей работой.

– Ну, Шандор, – сказал ему мастер, – вещь и впрямь образцовая.

– Это гордость моя. День и ночь на уме.

– День и ночь? И ни о чем, кроме стола, больше не думаешь?

– А о чем еще думать?

– Ну, что послезавтра ты уже мастер, например.

– В этом я не сомневаюсь.

– А если всю мастерскую тебе передам, что ты на это скажешь?

– Ах, сударь, шутить изволите. С какой вдруг стати мне передавать?

– Да надоело, вишь ты, возиться, на кого помоложе хочется заботы переложить. Ты заместо меня работать будешь, а доходы пополам. Вот какой я хитрец. Без труда хочу доходы иметь.

– Но я то же самое буду делать, что и сейчас, зачем же делить?

– А если я хочу. Сына вот нет, а ты в точности такой, какого мне бы хотелось.

Шандор с нежностью поцеловал старческую руку, которая легла ему на голову, точно благословляя.

– А как славно будет, если жену еще в дом приведешь, – продолжал мастер, – и мне-то радость на ваше семейное счастье полюбоваться, которого самому узнать не привелось.

– Ну, этого ждать да ждать, дорогой хозяин, – вздох «нул Шандор. – Когда еще доживем.

– Да брось, что за вздор, в холостяки, что ли, записался? Постной мины-то не строй. Это от меня-то вздумал таиться? Я ведь насквозь тебя вижу. Знаю даже, любишь кого. Сказать? И нечего трусить. Что вздыхаешь по целым годам? Взял бы да сказал прямо: так, мол, и так, люблю – и прожить сумеем: выйдешь за меня, ни в чем у тебя не будет недостатка. Ну? Или мне за тебя прикажешь объясниться? Я и на это готов, охотно сватом пойду, сегодня же сговорю тебе невесту, а завтра такую помолвку зададим, ангелы запляшут в раю!

Мастер, как видим, сам спрашивал, сам себе и отвечал. Шандор же ни слова не проронил, только стоял, потупясь; потом, побледнев, молча пожал Болтаи руку и вышел вон. Что такое?… Бог весть.

Но Болтаи и сам лишь показывал вид, будто все хорошо, и, едва юноша удалился, сронил невольную слезу. И он догадывался, и он боялся, что любит Шандор без взаимности.

И все-таки почел спасительной свою идею.

О предложении Карпати он не мог не поставить Фанни в известность; но ответь она согласием на предшествующее, в этом не было бы уже нужды.

Сначала, значит, надо попросить ее руки для Шандора, вдруг она не совсем к нему равнодушна. Если же откажет: никаких, дескать, чувств не питаю, – то на другое предложение что ей останется сказать? Уж если к юному красавцу холодна, семидесятилетнего старца можно ль полюбить?

Нет, план был хорош.

Еще в тот же день Болтаи съездил на лошадях на свой хуторок, лежавший в красивой прикарпатской долине, навестить питомицу.

Заботы и удовольствия сельской жизни давали Фанни добрую пищу для души. Вид лесов и полей, немудрящие крестьянские разговоры, регулярные, но разнообразные занятия на более мягкий, гармонический лад настроили ее: тщеславие, амбиция, суетные моды – все эти уродства цивилизации меркнут, забываются на священном лоне природы.

Фанни еще издали бегом пустилась мастеру навстречу и, вытащив его из повозки, со смешливо-неугомонной детской резвостью потянула смотреть хозяйство: в сад сводила, во двор, на гумно, с радостным оживлением показала провеянный и вымеренный, по счету отмечаемый на бирке хлеб, славно уже подросшие фруктовые саженцы в питомнике и ровные ряды банок с компотами в чулане. Рассказала, сколько роев пчелиных отроилось и какой прекрасный уродился лен: сколько тонкого полотна и саржевых скатертей наткет она из него за зиму!

Болтаи ущипнул девушку за щечку, такую тугую, что и не ухватишь. Меньше, видно, теперь разным грезам предается.

– Смотри-ка, хозяйка какая хорошая вышла из тебя. Во всем решительно разбираешься. Да тебе замуж пора!

– Пора, – засмеялась Фанни, проказливо вешаясь мастеру на шею и целуя его в небритую щеку алыми губками, – вы за себя возьмите, дядя Болтаи, за вас – хоть сегодня.

– Да ну тебя, глупышка, – сказал мастер с едва скрываемым удовольствием. – Стар я уже, в деды тебе гожусь. Погоди вот, помоложе найдем кого-нибудь.

– Вот и славно бы, дядюшка Болтаи, чем скорей, тем и лучше; да только сейчас к тете Терезе ступайте, а я ужин побегу приготовлю.

И, присев шаловливо и чмокнув мастеру руку, с беззаботной песенкой – тра-ля-ля! – упорхнула на кухню. Ребенок, совершенный ребенок!

Мастер поспешил к Терезе. Фанни, пока не пришло время накрывать, в комнату не входила, да и после забегала лишь на минутку взглянуть, все ли на столе, так что Болтаи спокойно мог познакомить Терезу с новым оборотом событий.

Сватовство Яноша Карпати и ее обескуражило. Слишком уж блестящее будущее, слишком явная удача, чтобы ради нее тихим будничным счастьем не пожертвовать. Роскошь, высокое положение – да это и бесчестье заставило бы позабыть, а тут вдобавок все по закону, с соблюдением всех приличий.

Шандору и она не прочила особого успеха. Не раз пытала Тереза девичье сердце, как бы случайно поминая при ней юношу, но девушка оставалась безучастной. Хвалила его, отзывалась с уважением, да это ведь не любовь.