Этика жизни - Карлейль Томас. Страница 21

XXVI. Во всяком случае, гораздо легче и гораздо менее благородно находить ошибки, чем открывать красоты. Критикующая муха, садясь на колонну или карниз великолепного здания, будет в состоянии указать тут на пятно, там на шероховатость. Одним словом, несмотря на то, что взор ее простирается не далее полудюйма, она сумеет найти, что тот или иной отдельный камень совсем не такой, каким он быть должен. В этом критикующая муха будет права. Но для того, чтобы понимать красивые пропорции целого, чтобы видеть все здание как единый предмет, чтобы оценить целесообразность устройства различных частей и их гармоничное совместное служение требуемой цели, нужно иметь глаз и понимание знатока.

XXVII. Существенно заблуждаются те, кто считает вспыльчивость и упрямство признаками силы. Кто подвержен припадкам судороги, тот не силен, хотя требуется шесть человек на то, чтобы сдержать его. Тот силен, кто может тащить, не спотыкаясь, самый тяжелый груз. Это мы всегда должны помнить. В особенности в теперешние крикливые дни. Кто не умеет молчать, пока не настает пора говорить и действовать, тот не настоящий человек.

XXVIII. Разве мысли, истинный труд, всякая высокая добродетель - не дети страданья? Словно рожденные из черного вихря. Истинное напряжение, подобное усилиям узника вырваться на свободу - вот что такое мысль. Мы совершенствуемся путем страданий.

XXIX. При каких обстоятельствах приходится иногда мудрости бороться с глупостью, и убеждать глупость, чтобы она согласилась на защиту мудрости!

XXX. Жизнь великого человека - не веселый танец, а битва и поход, борьба с властелинами и целыми княжествами. Его жизнь - не праздная прогулка по душистым апельсиновым рощам и зеленым цветущим лугам в сопровождении поющих муз и румяных Гор, а серьезное паломничество через знойные пустыни, через страны, покрытые снегом и льдом. Он странствует среди людей. Он любит их неизъяснимой, нежной любовью, спутанной с состраданием. С любовью, какой они его любить в ответ не могут. Но душа его живет в одиночестве. В далеких областях творения. В зеленых оазисах, в тени пальмовых деревьев у ручья отдыхает он на мгновенье. Подолгу оставаться там не может, гонимый страхом и блеском, дьяволами и архангелами. Все небо сопровождает его. Весело сияющие звезды посылают ему вести из неизмеримости. Могилы, молчаливые, как скрытые в них покойники, говорят ему о вечности. О, свет, как тебе застраховать себя от этого человека? Ты не можешь нанять его за деньги и не можешь также обуздать его виселицей и законами. Он ускользает от тебя, как дух. Его место среди звезд на небе. Тебе это может казаться важным. Тебе это может представляться вопросом жизни и смерти. Но ему безразлично, дашь ли ты ему место в низкой хижине на то время, пока он живет на земле, или отведешь ему помещение в своей, столь громадной для тебя башне. Земные радости, те, которые действительно ценны, не зависят от тебя или от твоего содействия. Пища, одежда и любимые им души вокруг уютного очага - вот его достояние. Он не ищет твоих наград. Заметь, он и не боится ни одного из твоих наказаний. Даже убивая его, ты ничего не добьешься. О, если бы этот человек, из глаз которого сверкает небесная молния, не был насквозь пропитан Божией справедливостью, человеческим благородством, правдивостью и добротой, тогда я дрожал бы за судьбу света. Но сила его (на наше счастье) состоит из суммы справедливости, храбрости и сострадания, живущей в нем. При виде лицемеров и созданных стараниями портного высокопоставленных шарлатанов глаза его сверкают молнией. Но они смягчаются милосердием и нежностью при виде униженных и придавленных. Его сердце, его мысли - святилище для всех несчастных. Прогресс обеспечен навсегда.

Но имеешь ли ты представление о том, что такое гениальный человек? Гений - вдохновенный дар Божий! Это - бытие Бога, ясно выраженное в человеке. Более или менее скрытое в других людях, оно в этом человеке заметно яснее, чем в остальных. Так говорит Мильтон. А он должен был в этом что-нибудь понимать. Так говорят ему в ответ голоса всех времен и всех стран. Тебе хотелось бы завести знакомство с таким человеком? Так будь действительно подобен ему. В твоей ли это власти? Познай себя и свое настоящее, а также и кажущееся место. И познай его и его настоящее и кажущееся место, и действуй сообразно со всем этим.

XXXI. Голод и нищета, опасности и поношения, тюрьма, крест и кубок с ядом - вот что почти во все времена и во всех странах было рыночной ценой, предлагаемой миром за мудрость - тот доброжелательный прием, который он оказывал тому, кто приходил, чтобы просветить или очистить его. Гомер, и Сократ, и апостолы христианства принадлежат к древним временам, но мартирология мира на них не остановилась. Роджер Бэкон и Галилей изнывают в тюрьмах духовенства, Тассо грустит в келье в сумасшедшем доме, Камоэс (Camoes) умирает нищим на улицах Лиссабона. Так небрежно относились люди к пророкам. Так преследовали они их не только в Иудее, но и везде, где только жили люди.

XXXII. Это естественный ход вещей, это история божест-венного во всех странах, во все времена. Какой бог мог когда-нибудь пробиться на открытые церковные собрания или в какой сколько-нибудь влиятельный синедрион? Когда какое-либо божество было "приятно" людям? Обыкновенный порядок вещей состоит в том, что люди вешают своих богов, убивают, распинают на кресте и в течение нескольких столетий топчут их ногами, пока они вдруг открывают, что то были боги. Тогда они опять-таки на очень глупый манер начинают блеять и кричать. Так говорит саркастический наблюдатель. И слова его, к сожалению, глубоко истинны.

XXXIII. В сущности говоря, гениальному человеку стыдно жаловаться. Разве в его груди не горит небесный свет, по сравнению с которым сияние всех тронов земных - лишь ночь и тьма? Как же голова, украшенная такой короной, может роптать на то, что корона неудобно сидит на ней? Современный жрец мудрости должен либо терпеливо переносить мелкие постигающие его неприятности и искушения, к числу которых следует отнести и болезнь, либо он должен сознаться, что фанатики и безумцы древности были лучшими служителями Бога, чем он.