Право на месть (Страх - 2) - Константинов Владимир. Страница 26

- У вас здесь есть старший?

- Ну, - кивнул он.

- Я хотел бы с ним познакомиться.

- А ты воще кто такой?! - отчего-то возмутился рыжий. - Канай отсюдова! Понял?

- Ты чего орешь?! - настал черед возмутиться и моему персонажу. Кажется, он начинает жить самостоятельной жизнью. Во всяком случае орать так, как он только-что продемонстрировал, я не умел.

От моего крика рыжий даже немного оробел. В замешательстве пробормотал, бросая взгляды на своего приятеля:

- А чего ты... прикалываешься?

- Я не прикалываюсь. Просто, спросил у вас про старшего. Это что, преступление, да?

- Допустим, я старший, - сказал второй бомж. - И что дальше?

Это был высокий, чуть сутуловатый в грязном, замызганном, но некогда вполне приличном костюме. Его лицо с тонкими чертами, обрамленное седыми кудрявыми волосами было симпатичным, а взгляд светло-карих глаз умным и внимательным.

- Да вот, хотел прописаться, - ответил я, показывая на пакет.

- Это ещё успеется, - сказал седой. - Сам-то откуда?

- Да тут неподалеку. Из Владимира я. У нас там менты свирепствуют, хотят под корень нашего брата. Пришлось слинять. Иван Оксолин я по кличке Окся. - Я решил полностью воспользоваться биографией одного из бывших моих подследственных, осужденного за убийство приятеля в пьяной драке.

- Из Владимира, говоришь? - Седой вновь очень внимательно на меня взглянул. - А кто у вас там начальник железнодорожной ментовки?

Я никак не ожидал, что мне будет учинен допрос по всем правилам и даже растерялся. Большого труда стоило не выказать этой растерянности перед бомжами.

- А шут его знает, - простодушно ответил, разведя руками. - Я ведь там недолго кантавался. Вообще-то я из Казахстана. Жил на станции Уш-Тобе. Слышал про такую?

Седой сделал вид, что не расслышал вопроса. Спросил:

- И что?

- Работал я там в локомотивном депо, пока не уволили по пьяни. Устроиться на другую работу не мог. Там русским вообще трудно устроиться. Подался на историческую Родину. Но и здесь не лучше, везде сокращения. Вот и стал бичевать. Будут ещё вопросы, гражданин начальник?

По всему, старшего удовлетворил мой рассказ.

- Значит, ты стал бомжем не по призванию, а в силу обстоятельств? сказал он.

- Как это - по призванию? Шутишь?

- Нисколько. Как говорили классики: свобода - есть осознанная необходимость. Рано или поздно, но каждый из нас пришел к подобному выводу. Вот таков алгоритм жизни. Я правильно говорю, Витек? - обратился старший к рыжему.

- Нет базара, профессор, - откликнулся тот.

- Профессор?! - несколько удивился я кличке бомжа.

- Разрежите представиться. Сергей Викторович Безверхий - бывший старший научный сотрудник одного из академических институтов, даже имел степень кандидата. Так что, прозвище свое я ношу почти на законном основании. Правда, Витек?

- Ну, - кивнул тот. - Да ты любого профессора за пояс. Без понта.

- Витя Андреев по прозвищу Пржевальский, - представил его Безверхий. Когда-то давно увидел фильм о нашем великом путешественнике и его обуяла страсть к путешествиям. С тех пор и бичует. Москва - лишь временная его остановка. Я все верно изложил, Витя?

- Ну. Точняк, профессор. Как в аптеке, - разулыбался Андреев, обнажив гнилые и прокуренные зубы.

- Ты, Ваня, не смотри на его бедный лексиков, - Безверхий ласково погладил рыжие космы своего приятеля. - Его душа - целая планета. Правда, пока ещё малонаселенная. Так ты, значит, хочешь к нам прописаться?

- Да, если это возможно.

- В этой жизни нет ничего невозможного. Пойдем.

Мы вышли на перрон, долго шли вдоль железнодорожных путей, пока не уткнулись в небольшое одноэтажное здание, выкрашенное в грязно зеленый цвет. Открыв темную с облупившейся краской дверь, Безверхий, пропуская меня вперед, сказал:

- Это, Ваня, и есть наше временное пристанище на этой малосимпатичной планете.

По крутой лестнице мы спустились в подвал и оказались в узком грязном коридоре. Здесь пахло пылью и мышами. Вдоль стен шли многочисленные трубы, провода, кабели. Андреев пошел вперед, мы с Безверхим - за ним. В конце коридора Андреев открыл какую-то дверь и мы оказались в довольно большой и светлой комнате. В левом ближнем углу стоял небольшой контейнер, имитирующий стол, вокруг него - четыре пустых ящика. На правой стороне пол застлан каким-то тряпьем. На нем спали два бомжа.

- Подъем! - прокричал Безверхий.

С пола вскочили двое парней лет двадцати пяти чем-то очень похожие друг на друга - оба худые, длинные с грязными небритыми лицами, ошалело глядели на нас.

- А? Что? Менты, да?! - благим матом заорал один из них и ринулся к двери.

- Успкойся, Несун, ложная тревога, - остановил его Безверхий, громко смеясь.

- Ну и шутки у тебя, Профессор, - неодобрительно проворчал тот. - Так и обделаться можно.

- Страшно боиться милиции, - пояснил мне Безверхий. - И главное непонятно почему. Это где-то на геном уровне. Кто-то из его предков явно не дружил с милицией. Разреши, Ваня, тебе его представить: Анатолий Ковтун по прозвищу Несун. История его сравнительно короткой жизни проста, банальна, но поучительна. Пять лет назад он сильно поколотил неверную жену, за что получил два года лишения свободы. Отмотав положенный срок, решил не возвращаться к предавшей его супруги и стал бичевать, о чем ни разу не пожалел. Толя, я все правильно излагаю?

Ковтун осклабился, почесал затылок, хмыкнул, покачал головой. затем проговорил:

- Ну ты, Профессор, даешь! Чешешь прям как этот... как его... Анатолий обратился за помощью к своему товарищу: - Жора, ты помнишь говорил?

- Цицерон, дубина, - откликнулся тот.

- Ага, он, - кивнул Ковтун.

- Свое странное прозвище он получил потому, что каждый день "несет" до десятка яиц.

- Как это? - не понял я.

- Объясняю. Толя с детства усвоил, что воровать нехорошо и стыдно. Но однажды, когда он был сильно голоден, в его умной и предприимчивой голове родилась идея, что если украсть одно яйцо, то никто не сочтет это кражей. За это даже не поколотят. И стал воровать по одному яйцу. За день ему удается украсть до десятка яйиц. Поначалу хотели его назвать "Несушкой". Но это прозвище показалось ему сильно обидным, и он активно запротестовал. Так он стал Несуном. - Безверхий повернулся к Жоре: - Блок, тебя представить, или ты сам это сделаешь?

- Валяй, - вяло откликнулся тот. - У тебя это клево получается.

- И, наконец, последний из присутствующих здесь колонистов - Коротаев Георгий по прозвищу Блок, бывший студент Литературного института факультета поэзии. Так же как его знаменитый предшественник любит писать стихи о прекрасной незнакомке. Считает, что поэты умерли вместе с серебрянным веком. Жора, может быть ты на что-нибудь почитаешь из последнего.

Тот не стал долго себя уговаривать, выпрямился, выбросил правую руку вперед и громко с надрывом, как делают большинство поэтов, стал дикламировать:

- Ты стояла на паперти высокая, стройная, вся в голубом,

Как голубая мечта моей юности.

Прикрывая свое прекрасное лицо рукой от ослепительного солнца.

Ты смотрела на меня томно, призывно и властно одновременно.

И в моей душе поднялась душная волна любви и обожания.

Но это было лишь плодом моего воображения.

Ты легко спустилась по ступенькам высокого крыльца и, проходя мимо, равнодушно скользнула по моему лицу взглядом опытной и знающей себе цену женщины, оставив после себя легкий запах дорогих духов.

А у ворот тебя поджидал шикарный "коделлак".

И молодой мужчина с лицом Алена Делона распахнул перед тобой дверцу.

Еще мгновение, и коделлак изчез, растворился в потоке машин, унося тебя в неизвестную, но, наверное, замечательную жизнь.

А я теперь буду каждый день приходить к церкви с надеждой ещё хоть раз увидеть тебя - моя прекрасная незнакомка.

- Ну, что я говорил?! - воскликнул Безверхий. - Блок! Настоящий Блок! Тебе, Ваня, понравилось?