Когда не нужны слова - Бристол Ли. Страница 38

Сэр Джордж Артур был самым благочестивым и безжалостным из губернаторов. Он правил колонией с военной сноровкой диктатора и уверенностью в собственной непогрешимости посланца Божьего на земле. Некоторые считали его психопатом. От Австралии до Англии его называли фанатиком и сумасшедшим. Но были и такие, что считали его гением — реформатором, опережающим время, чей послужной список был безупречным, а методы неоспоримыми. Но каким бы он ни был, свою работу он выполнял хорошо. Колония, которая некогда была мерзким и неуправляемым скопищем преступников, за несколько лет управления сэра Джорджа Артура превратилась в спокойное и доходное губернаторство. Сэр Джордж неуклонно проводил политику реабилитации, принципы которой были строги и непреложны, а те, кто не поддавался перевоспитанию, на Тасмании просто не выживали.

Сначала сэр Джордж смотрел на Уинстона как на очередного неудачника, которых корона время от времени посылала к нему под предлогом помощи в усмирении каторжников. Однако надо отдать должное сэру Джорджу: он считал, что каждому, даже самому закоренелому грешнику необходимо дать шанс исправиться, и при ближайшем рассмотрении нашел в Гидеоне Финчли родственную душу.

Сэр Джордж знал, что человек, склонный к какому-нибудь излишеству, с большей легкостью склоняется и к противоположному и что пристрастие к жестокости, если его направить в правильное русло, может без труда превратиться в стремление к добродетели. Гидеон Финчли представлял собой сгусток энергии, неистово ищущей выхода, — пламя, которое, если ему позволить гореть, может осветить стезю добродетели для целого мира. Сэр Джордж взял графа Уин-Истона под свое крыло с твердым намерением спасти его душу, попутно он спас также его жизнь.

В течение первых нескольких месяцев в Тасмании Уинстон едва выжил. После переезда по морю он ослаб и был нездоров. Жара, пыль и мерзкие насекомые лишили его последних сил. Он несколько недель провалялся в лихорадке, не имея воли ни жить, ни умереть, и даже ярость, которая поддерживала его до тех пор, мало-помалу оставляла его.

Уинстон не понимал, что его болезнь была отчасти вызвана тем, что его резко лишили алкоголя и наркотических средств, отравлявших его кровь большую часть его сознательной жизни, но когда он постепенно стал выздоравливать под бдительным руководством сэра Джорджа, он как будто заново родился — в другом теле и для другой жизни. Впервые с тринадцатилетнего возраста он был абсолютно трезв, поскольку под бдительным оком сэра Джорджа не допускалось потребление ни вина, ни каких-либо других алкогольных напитков. Он сбросил лишний жирок и больше его не набирал. Сэр Джордж считал, что высокое положение не исключает занятия физическим трудом, и Уинстон вскоре заметил, как крепнут его мускулы от работы под жарким солнцем. Благодаря простой и здоровой пище, сторонником которой был сэр Джордж, а также работе на свежем воздухе Уинстон стал здоровее и крепче, чем когда-либо в жизни.

Поначалу он считал суровый моральный кодекс сэра Джорджа бредом сумасшедшего. Уинстон восставал против лишения себя земных благ и выражал недовольство тем, что его низвели до положения простого работяги. Не сразу, но постепенно он начал понимать то, что с ним происходит, и осознал ценность теории сэра Джорджа.

Без алкоголя и искусственных стимуляторов Уинстон стал мыслить отчетливее, его чувства обострились. Без ненужных затрат энергии на беспорядочные половые связи он обнаружил такие запасы сил и воли, о наличии которых даже не догадывался. Его тело было орудием, разум — механизмом, направляющим к достижению цели. Когда он вспоминал свою юность, проведенную в каком-то полубредовом состоянии, ему казалось, что это происходило с кем-то другим. Ему не верилось, что он так долго и бездарно растрачивал то, чем одарил его Господь, — решительность, честолюбие, ум и целеустремленность — все это он мог бы с успехом использовать и раньше. Не понял он одного: охота на людей заменила ему наркотик, стала его стимулятором, его манией. Без этого он бы просто умер.

Он обнаружил в себе талант к интриге и под руководством сэра Джорджа предпринял проект, который должен был принести ему славу: он занялся составлением подробнейших досье на каждого из осужденных и сосланных на Тасманию преступников. С помощью этих досье и собственной целеустремленности ему удалось выследить и безжалостно расправиться с поразительно большим числом беглых каторжников. Свое прозвище Крысолов он заработал благодаря железной, как у терьера, хватке. Уинстону и в голову не приходило, что те самые качества, из-за которых его спровадили из Англии — жестокость, необузданная ярость, рабская зависимость от своих желаний, — теперь ему разрешались и даже поощрялись. Он не считал себя жестоким или свирепым. Он был просто человеком, выполняющим свое предназначение в жизни, и это позволяло ему жить в мире и согласии с самим собой.

Он снова провел пальцем по шраму на щеке и едва заметно усмехнулся, подумав об иронии судьбы. Эту отметину оставила на нем преступница, отобрав у него его красоту, которой он так гордился, и за свое преступление она была справедливо наказана. Этот шрам уязвил его самолюбие и чуть было не разрушил его жизнь, потому что именно из-за уязвленного самолюбия он был наказан. Но его наказание обернулось триумфом, и теперь он имел возможность вершить правосудие над всеми, кто пытался от него уйти. Это привносило в жизнь равновесие, и ему это нравилось.

Он вынул карманные часы, взглянул на них и вернулся под навес. Надо подождать еще несколько минут. Он не был любителем устраивать торжественные встречи, однако давно понял, что на высокопоставленных правительственных чиновников пышные приемы производят должное впечатление. А в данном случае, должен был признать Уинстон, у него было немалое искушение встретить старого друга так, чтобы тот почувствовал изменившиеся обстоятельства и понял, что теперь он выступает с позиции силы. Он все продумал и теперь с непривычным нетерпением ждал этой встречи, которая должна была произойти с минуты на минуту.

На время своего пребывания в Сиднее Эштон остановился в комфортабельном доме сэра Найджела в Кэмден-плейс; он предполагал пробыть в Сиднее совсем недолго, так что не было смысла открывать для этого городской дом его дядюшки. По правде говоря, он приехал в Сидней с намерением вообще отделаться от городского дома, потому что не собирался часто бывать здесь. Однако после встречи с Мадди Берне у него появились другие мысли. Он уже не исключал возможность, что ему захочется бывать в городе чаще, чем он предполагал первоначально.

Эш планировал завтра уехать в Роузвуд, и то, что сэр Джордж назначил на сегодня встречу с ним, несколько нарушало его планы. После встречи на утесе ему больше ни разу не удалось остаться наедине с Мадди, и он надеялся, что записка, которую он отправил ей нынче утром, возможно, заставит ее написать ответ, поэтому ему хотелось быть дома, чтобы лично получить его. Однако что сделано, то сделано, и он утешал себя мыслью, что увидит ее вечером в «Кулабе».

— Но почему, интересно, он назначил встречу в таком странном месте? — удивленно спросил он, принимая из рук сэра Найджела рюмку хереса и удобно располагаясь в кресле. — Да еще в такое неподходящее время? Разве он не знает, что все приличные люди в этот час отдыхают от жары?

— Если верить слухам, Крысолов никогда не отдыхает. — Эш фыркнул и недоверчиво покачал головой:

— Я до сих пор не могу поверить, что этот ваш гнусный Крысолов и лорд Уинстон, которого я знал в Англии, — одно лицо. Просто в голове не укладывается, сэр Найджел. Когда я виделся с ним последний раз, он был никчемным негодяем, не имеющим ни амбиций, ни моральных принципов, и, по правде говоря, мы с ним никогда не были дружны, так что не понимаю, зачем ему понадобилось утруждать себя и встречаться со мной.

— А мне кажется, я его понимаю, — сказал сэр Найджел, устраиваясь в кресле напротив. — Как-никак вы старые приятели, а теперь еще практически делаете общее дело.