Продавец погоды - Дикинсон Питер. Страница 27

Три дня никаких записей. А потом:

Я принял решение. Теперь я знаю, как должен поступить. Не могу просто так оставить его и уйти. Уверен, что мне суждено было найти его, что и дерево, и золото служили знамениями. Знамениями, предназначенными лишь для меня одного. Я ощущал это в воздухе пещеры. А еще я чувствовал, что в моих руках он сможет использовать свои силы на всеобщее благо. Как именно, я пока не знаю. Может, он остановит эти мерзкие войны на Дальнем Востоке, или вернет мне мою дорогую К.

Проблема в том, как привязать его ко мне. Я мог придумать только один способ. Пока он еще не до конца проснулся, я сделаю ему несколько инъекций какого-нибудь наркотика (проще всего морфия). Проснувшись, ему придется делать то, что я ему скажу. Иначе он не получит новой дозы. Боюсь, это звучит не слишком благородно, но я действительно хочу попытаться использовать его на благо человечества. Дай Бог, чтобы мои поступки оказались оправданными.

Латинская надпись, как мне кажется, означает: «Я — Мерлин. Тот, кто тронет меня, изменит мир». Я уже прикоснулся к нему. Это изменить невозможно.

«Ну и ну, — подумал Джеффри, — все получилось совсем не так, как планировал мистер Фарбелоу.» Подумать только: мечтать, что Мерлин станет его рабом. Судя по всему, получилось как раз наоборот. Джеффри переворачивал страницы в поисках пробуждения Мерлина, но тут краем глаза заметил, что Мэддокс пошевелился. Быстро положив дневник на место, мальчик выскользнул из дома во двор. Он пробежал через длинный, пустой сарай, полный жердочек для охотничьих птиц, и пролез в открытое окно в его конце. Отсюда, оставаясь незамеченным, он мог наблюдать за колодцем и воротом. Только тут Джеффри заметил цветущую вишню, с которой все и началось.

Фарбелоу уже опускал плиту на место, а Салли, с лицом белее мела, о чем-то шепталась с Мэддоксом.

11. НЕКРОМАНТ

Джеффри чувствовал, что сейчас не самое удобное время задавать вопросы. Молча он сменил Фарбелоу у ворота и опустил плиту. Бывший аптекарь, по-отечески обняв Салли за плечи, отвел девочку в свой домик и уложил в одну из кроватей на втором этаже. А сам прилег отдохнуть на диванчике. Джеффри, предоставленный самому себе, провел время, наблюдая с башни у ворот за птицами. Ничего особенного он не увидел.

Они рано поужинали и, хотя сумерки за окном еще только начинали сгущаться, отправились спать. Стоило им лечь, как Салли, за весь вечер сказавшая едва несколько слов, воскликнула:

— Джеф! Ты должен что-то сделать! Его же убивают, честное слово. Сегодня он говорил о создании меча, но я многих слов не знаю. Это ужасно. Он даже не понимает, что с ним происходит, а он так прекрасен, прямо видно, какой у него сильный и красивый ум, а мистер Фарбелоу его убивает. Я все пыталась и пыталась, но он не слышал, что я говорила. Его латынь немного странная, но к этому скоро привыкаешь. И Боже ты мой, он такой громадный! Ты помнишь… нет, разумеется, не помнишь… однажды в Веймут привели дрессированного медведя. Он умел плясать. Он был сильный и красивый, а ему приходилось делать всякие отвратительные вещи, и все над ним смеялись, и на шее у него висела цепь. Марлин такой же, только лучше, гораздо лучше. Это ужасно! Джеф, ну пожалуйста!

— Ради Бога, Салли, я постараюсь что-нибудь придумать. Ты откуда знаешь, что это Мерлин?

— Так написано на каменной плите, на которой он лежит. А ты как узнал?

Джеффри рассказал ей о дневнике, но он не дошел даже до середины, а девочка уже уснула. Он улегся на спину, положив руки под голову, и думал, думал, думал, пока сам не погрузился в сон, так ничего и не придумав. Все зависело от Фарбелоу.

Но на следующее утро оказалось, что Фарбелоу за ночь стал совершенно другим человеком. Он по-прежнему оставался вежливым и любезным, но когда ребята попытались заговорить с ним о Мерлине, ответил, что это их не касается. А за завтраком объявил, что на следующий день детям лучше уйти. Они, как он сказал, здесь мешают. Они могут не бояться волков, потому что если сегодня вечером отдать им остатки мяса, то волки будут сутки отсыпаться после кормежки. Значит, решено, не так ли? Ему, мол, очень жаль расставаться, но это, несомненно, к лучшему.

После обеда в качестве эксперимента Салли устроила все так, что Мэддоксу предоставилась отличная возможность лягнуть Фарбелоу, когда тот дремал на крылечке своего дома. Пони радостно занес ногу для удара, и вдруг отпрянул, словно его укусили, и больше к крыльцу не подходил. Значит, из этой затеи ничего не выйдет. Как, впрочем, и из любых попыток треснуть Фарбелоу чем-нибудь тяжелым по голове — если бы даже Джеффри и смог решиться на такой шаг. Насупившись, мальчик ходил кругами вокруг башни. Если они попытаются поднять плиту, пока Фарбелоу спит, тот немедленно проснется от скрипа ворота. В любом случае, какой смысл говорить с Мерлином, если Фарбелоу все равно потом накачает его наркотиком.

Обойдя вокруг башни, наверно, в двадцатый раз, Джеффри увидел, как, проснувшись, Фарбелоу, как и обычно, буквально скатился вниз по ступенькам. «Если бы он упал, — подумал мальчик, — то наверняка сломал бы себе ногу. Там очень крутые и опасные ступеньки.» И в них крылась единственная надежда. Надо помочь Фарбелоу упасть.

Ужин прошел довольно дружелюбно. Большая часть мяса уже попахивала, но они сумели найти кусок сочной баранины. Затем, когда стемнело, Фарбелоу дал ребятам странные, длинные тачки без стенок. С их помощью они отвезли испортившееся мясо к стене и выбросили наружу через маленькую дверцу. Для этого потребовалось несколько рейсов. Волки появились словно по волшебству. Рыча, они рвали мясо на части. Прямо на глазах все новые и новые серые тени выныривали из лесной чащи. Пришли пообедать и несколько волчиц с волчатами, которые терпеливо ждали в сторонке, пока матери не оттащат им кусочек…

Когда все мясо перекочевало со стола за стену, Фарбелоу запер ребят в башне. Два часа спустя Джеффри уже стоял на балконе в своей золотой робе и думал о дожде.

Весь день остров нежился в жарком солнечном свете. Было тепло, очень тепло… а над землей поднимался нагретый воздух, вбирающий в себя ветры, прилетевшие с восточного океана, нарушал их течение, течение ветров, тяжелых от воды, едва удерживающих влагу над гладким теплым морем. А теперь встреча с сушей, уже успевшей остыть с наступлением ночи, холоднее с каждой минутой, еще холоднее… и холмы, сжимающие облака, перемещающие их, сталкивающие их друг с другом, пока они не разродятся дождем. С деревьев капает, блестят в сумраке мокрые листья, журчат ручьи. Дождь льет, барабанит…

Салли, завернувшись в мигом промокшие шкуры, отвела Джеффри с балкона в комнату. Мальчик присел в углу, нарочно не уступая тяге к комфорту так, чтобы просыпаться каждые полчаса. Когда было еще темно, он вновь натянул мокрую золотую робу прямо поверх сухой куртки и опять поднялся на балкон. Дождь кончился, и каждая капля, каждая лужа серебрилась лунным сиянием. Было холодно. Джеффри думал о морозе.

Недвижимый воздух охлаждает холмы. Испарение охлаждает землю. Холодно светят звезды. С небес текут потоки холодного воздуха. Они омывают стволы деревьев, проникают в долину, к замку, вливаются в глубокое озеро холодного воздуха. Иней окутывает траву. Лужи покрываются корочкой льда. Мороз рисует узоры на влажных камнях. Лед тонкой скользкой пленкой обволакивает мокрые ступеньки. Крепкий мороз, и земля звенит, как железо. Крепкий сильный мороз, крепкий, сильный…

На этот раз он вышел из транса из-за жуткой дрожи собственного тела. Его роба, промерзшая насквозь, стояла колом. Он не чувствовал онемевших ног. Спускаясь, Джеффри судорожно цеплялся за поручни лестницы, тем не менее раза два чуть не упал на покрытых коркою льда ступеньках. Он немного отогрелся у неугасающего огня в зале и, провожаемый грустными взорами зевающих псов, поднялся к себе в комнату. Он уже зарылся в теплые, уютные шкуры, когда в голову пришла новая мысль. Утром двери по-прежнему будут заперты, но если все выйдет как запланировано, то Фарбелоу открыть их уже не сможет. С мрачным выражением лица Джеффри вылез из постели и принялся шарить по комнатам в поисках поясов. Десятка должно хватить. Отрезав пряжки, он связал ремни в одну длинную веревку с петлей на конце. После этого он, наконец-то, смог спокойно уснуть.