Драконы - Стрэн Джонатан. Страница 60

— Эта женщина, — пробормотал он таким тоном, словно родиться женщиной уже являлось преступлением. — Она поклоняется деревянным святым — ты их видела. Она простирается ниц перед этими чучелами. Одного этого достаточно для того, чтобы ее бросили в темницу.

По закону этим людям разрешалось следовать своим верованиям, их не трогали. Несмотря на то что наши боги, боги Аквилинов, были богаче и могущественнее — их истории и родословные были подробно записаны и изображены на стенах для тех, кто не умел читать, а вере в наших богов учили в церкви и школе, — поклонников святых не преследовали, им позволяли строить свои храмы, бормотать свои молитвы. Мы только смеялись над ними.

— Она была одной из нас, из верующей семьи, но нянька вложила ей в голову бредни о святых, совратила ее с пути истинного.

Ах вот какова причина его злобы!

— Ее накажут за это? — спросила я; я не знала, что говорил закон насчет наших людей, перешедших в веру святых, но не думала, что это является серьезным преступлением.

— Нет! — Он толкнул меня вправо, под галерею, и мы пошли вдоль колоннады; люди бросали на нас мимолетные взгляды, но были слишком заняты своими делами, чтобы заговаривать с нами. — Она оскорбила Короля своим отказом!

— Отказом в чем? — Я вырывалась не слишком сильно, чтобы не устраивать сцену. — Отпусти меня! Я пойду с тобой!

— Пойдешь, пойдешь. — Но он не выпустил мою руку. — Отказалась отдать ему себя. Свою руку или свое тело. Он предложил ей стать его женой или наложницей. Женой! После того, как она болталась по полям со своими овцами! Кто знает, какую заразу она там подцепила! Кто знает, с кем она там валялась! И вот наш Король говорит: я беру тебя, я спасу тебя, ты так красива, что я готов сделать тебя своей королевой или возлюбленной! Но она говорит «нет»! Она предпочитает иссохнуть на своих холмах, бормоча свою тарабарщину, молясь своим идолам! Сумасшедшая или, по меньшей мере, безрассудная девчонка. Однако ты сама увидишь. — Он тряхнул меня, и я зашаталась. — Ты увидишь, как наказывают за безрассудство и упрямство.

Мы шли по задворкам, по узким вонючим немощеным улочкам. Он толкал меня вперед. Мы проходили мимо борделей и казарм; солдаты курили, высунувшись из верхних окон, ухмылялись, пялясь вниз; старухи, сидевшие в дверях домов, окидывали нас пронизывающими взглядами. Затем мы повернули за угол и оказались перед тюрьмой, зданием без окон, окруженным стенами, увенчанными железными остриями и утыканными осколками стекла.

Стражник у входа отдал честь моему отцу, глядя прямо перед собой. На мгновение я ощутила горечь оттого, что принадлежу Капитану. Солдат отдал честь лишь званию моего отца; сам Капитан как человек был для него пустым местом. Я тоже была в его глазах пустым местом — посылкой или документом, который Капитан принес с собой на службу.

Мы вошли внутрь и зашагали во мраке, среди глухих каменных стен, углубляясь в недра тюрьмы, пока не затерялись в ней окончательно. Неужели он собирается посадить меня в тюрьму? Неужели запрет меня в камере, чтобы я усвоила его урок? Но я не собиралась усваивать его, меня не страшили ни стены, ни охрана, ни годы заключения.

В конце концов мы подошли к открытой двери; часовой выпрямился, увидев отца, но на меня взглянул с тревогой. Изнутри послышался свист кнута, похожий на негромкий разгневанный вопль, и звук шлепка по чему-то влажному.

В просторном помещении, несмотря на размеры, стояла духота. Ты сразу понимал, что здесь творились злые дела; орудия зла виднелись среди теней, а посредине комнаты, в свете факелов, собралась группа людей.

Они окружали какую-то женщину, державшуюся так прямо, словно она смотрела с вершины холма на далекий маяк. Она стояла спиной к нам; платье ее на плечах превратилось в лохмотья от ударов бича, лохмотья смешались с лоскутами плоти, кровь струилась на пол.

— Ноги, — приказал Король.

Его можно было распознать по тому, что он единственный из всех сидел и был почти неподвижен; если у этого сборища было два центра, то он был вторым.

Два солдата подняли юбки женщины, открыли грязные голые пятки и белые икры. Когда я взглянула на нежную кожу под ее коленями, у меня внутри все сжалось — такие тонкие морщинки были там, такие бледные голубые жилки.

— И ягодицы, — добавил его величество.

Среди сборища мужчин возникло какое-то движение — оно означало предвкушение, возбуждение. Солдаты подняли юбки еще выше, обнажив бедра и ягодицы; я думала только о том, что сейчас этой нежной, мягкой плоти коснется обжигающий удар плети. При виде обнаженного тела женщины мои собственные ягодицы сжались, ноги, казалось, ждали удара. Но женщина стояла прямо; она даже не дрогнула, словно в том, что они делали, не было ничего позорного для нее, словно сейчас ей не предстояло испытать дикую боль.

Они велели ей придерживать подол платья; первые удары оставили на ее теле алые следы, затем кожа лопнула, появились капельки крови. Женщина даже не поморщилась, не вскрикнула. В свете факелов блестела ее спина, покрытая бордовой коркой и влажными черными лоскутьями ткани; теперь полосы на ее ногах стали сливаться, образуя сплошное алое пятно, кровь выступила сильнее.

— Какая наглость! — прорычал Капитан, обращаясь к самому себе. Казалось, при этом он вспомнил, что обладает даром речи, грубо схватил меня за руку и встряхнул. — Видишь? Вот что делают с девками, которые не выполняют приказов!

Наши взгляды встретились, и я увидела, что он разозлен до предела, но это нисколько не тронуло меня. Он мог кричать на меня так громко и так долго, как ему заблагорассудится, но крики его больше не имели надо мной власти. «Я буду встречаться с кем захочу, — говорила я. — Я выйду замуж за того, за кого захочу. Мне нужен Клеппер, а не какой-то тупоголовый легионер, который когда-то оказал тебе услугу».

— Хватит, — прозвучал в застойном воздухе холодный голос Короля, и в полной тишине раздавалось лишь тяжелое дыхание солдат, которые по очереди бичевали женщину. — Дайте мне взглянуть на нее, — приказал он.

Она не стала ждать, пока они толкнут ее, — она опустила юбки и, развернувшись в луже собственной крови, встала лицом к нему. Солдаты хотели было схватить ее за руки, как Капитан — меня, но Король небрежным жестом велел им отойти. В свете факелов блеснули его тяжелые кольца с огромными алыми и синими, как оперение зимородка, камнями.

Они отступили назад; женщина стояла в центре, высокая, сияющая, и на пару мгновений у меня перехватило дыхание: я поняла, почему Король захотел взять ее в жены. Передо мной был образец красоты Аквилины: широкий лоб, прямой нос, полные губы, волевая челюсть, сила и мягкость, слившиеся воедино. У нее были широко открытые ясные зеленые глаза; они смотрели на Короля, как мне показалось, с несколько насмешливым выражением. Я мгновенно влюбилась в нее — из-за того, что они с ней сделали, и из-за того, что она воспротивилась им. «Но он же Король! — думала я. — Чем таким она обладает, что не желает выполнять волю Короля? Почему она не ослеплена им, почему твердо стоит на своем?» Мне хотелось узнать это для того, чтобы понять, как действовать самой.

— Что ты можешь сказать, пастушка? — В голосе Короля звучала сталь, потому что он видел, как и все мы, что она победила — победила с помощью своей красоты и чувства собственного достоинства.

— Мне нечего сказать, господин, — безмятежно произнесла она.

— Ты сошла с ума, девчонка?! — воскликнул один из придворных. Я видела этого человека раньше. Он мне не нравился — сплошные кожа да кости и лицемерие. — Ты что, рехнулась от боли, как ты смеешь смотреть на Короля и так нагло улыбаться?

Она удивленно оглянулась на царедворца, затем снова пристально взглянула на его величество:

— Уверяю вас, я вполне в своем уме.

— Тогда ты выйдешь за меня замуж, — заявил Король, и голос его на миг смягчился, стал более нежным, в нем послышалось нечто…

Я подумала бы, что это мольба, если бы передо мной не сидел король Аквилинов, который никого ни о чем не просил — ни прелатов, ни военачальников, ни султанов, ни принцев, присланных к нему из далеких стран.