Журнал «Если», 1997 № 12 - Браун Чарльз. Страница 34

Но Лэнг, Грэм, Толкин, а также Эдит Несбит, написавшая целую «Книгу драконов», Клайв Степлз Льюис, Доналд Биссет (список можно было продолжить) — все это сказочники, которые писали о волшебных существах «по долгу службы». Однако и прозаики, известные прежде всего своими реалистическими произведениями, с видимым удовольствием обращались к «драконьей» теме. Среди них Гилберт Кит Честертон (в его сказке «Дракон и прятки> рыцарь впрыгивает в пасть дракона и, оказавшись внутри чудовища, заставляет его повиноваться), Лесли Поулз Хартли и, конечно же, Джон Бойнтон Пристли, автор повести «31 июня».

Вообще, XX век — время расцвета фантастической литературы, активно использующей волшебную сказку. Художественное сознание столетия атомной энергии и космических полетов подчиняется, нередко не сознавая этого, многовековой сказочной традиции. И как следствие — бурное развитие поджанра фэнтези. Дракон и единорог становятся самыми популярными персонажами. Это объяснимо: при создании мира иной реальности, мира волшебного, не имеющего, согласно законам жанра, аналогий с нашей повседневностью, дракон необходим как воплощение небывалого. Два подхода к драконьей теме сформулированы в повести немецкого писателя Михаэла Энде «Бесконечная книга», рассказывающей о приключениях мальчика Бастиана в стране Фантазии. Ее населяет множество сказочных существ, но самые, пожалуй, удивительные из них — драконы везения: «Они не похожи на обычных драконов, потому что те живут в пещерах, источая смрад и охраняя несметные сокровища. Те исчадия подземелий имеют злобный нрав, у них огнедышащая пасть и перепончатые, как у летучих мышей, крылья, с грохотом поднимающие их в воздух. Везучие же драконы, напротив, создания тепла и света, они излучают радость и, несмотря на гигантские размеры, без крыльев парят в воздухе, как рыбы в воде. Но самое чудесное в них — пение. Их голоса звучат, как золотой перезвон колоколов». Такой дракон участвует вместе с Бастианом и Атреем в их приключениях в стране поэзии и сказки.

В цикле романов о планете Перн американская писательница Энн Маккефри создает мир, в котором драконы и люди не враждуют, не воюют, а помогают друг другу. Драконы, обладающие даром телепатии и телекинеза, умеющие путешествовать во времени, направляют свои способности не во вред человеку, а на пользу.

И, конечно же, ни один разговор о литературных драконах не может быть полон без блистательных интеллектуальных притч Станислава Лема, без его изящных безукоризненно выстроенных логических парадоксов — например, таких, как «Сказка о цифровой машине, которая с драконом сражалась» или рассказ об одном из путешествий «сквозных героев» писателя, Трурля и Клапауция. В этом рассказе излагается Общая Теория драконов, согласно которой драконов на свете не бывает и таковых различают три типа: нулевые, мнимые и отрицательные. Каждый из этих типов не существует на свой лад, но наиболее интересным образом не существуют вероятностные (или виртуальные) драконы…

О драконах в нашем столетии написано немало. Для многих авторов дракон — часть жанровой знаковой системы, и, согласно их эстетическим взглядам, самый факт появления этого существа придает «фантастичность» произведению. Все чаще приходится наблюдать перепевы давным-давно сказанного, без умения (и без желания) сказать что-либо свое. Дракон поставлен на конвейер, и примеры «поточного производства» драконов множатся, увы, с каждым годом. Например, романы Маргарет Уэйс и Трэйси Хикмена «Драконы Осенних Сумерек», «Драконы Зимней Ночи» и «Драконы Весеннего Рассвета» (из цикла «Сага о Копье»). Изложено вроде бы все складно и гладко, но во время чтения не покидает ощущение вторичности — как будто пьешь спитой чай или жуешь несколько раз подогретую котлету…

Авторам, которые собираются писать о драконах, можно дать совет: прочесть пьесу Евгения Шварца «Дракон» — на мой взгляд, лучшее, что было написано на эту тему. В 1943 году, когда пьеса была создана, она воспринималась как антивоенное и антифашистское произведение. Прошло свыше полувека, и мы видим, что значение ее гораздо шире. Герой Шварца, который носит знаковое имя Ланселот, вступает в бой с жестоким и могучим драконом не только для того, чтобы освободить прекрасную девушку. Ланселот стремится освободить всех жителей городка, чья психология, мораль, само мышление искалечены драконом. По словам чудовища, упивающегося покорностью своих подданных, человеческие души «очень живучи». Разрубишь тело пополам — человек околеет. А душу разорвешь — станет послушней, и только». Основная мысль автора: противостоять злу трудно, но отступать перед ним — подло. Самое же трудное, самое мучительное — борьба с драконом в человеческой душе, со злом, которое в нас самих…

Один из героев романа английского писателя Теренса Хенберри Уайта «Меч в камне», король Пеллинор, посвятил свою жизнь погоне за Искомым Зверем. Это существо обладало змеиной головой, телом леопарда и львиными лапами с оленьими голенями (классический портрет дракона). Но Искомый Зверь — вовсе не мифологическое чудище, это флегматичное и меланхолическое существо, чем-то похожее на дракона-лежебоку Грэма, и погоня за ним, растянувшаяся почти на два десятилетия, для короля Пеллинора из родового обета превратилась в путешествие, имеющее самоценное значение.

В определенной степени многие писатели, обращавшиеся к «драконьей теме», напоминают короля Пеллинора Одни из них, изображая жутких чудовищ, поначалу, может быть, хотели усилить фантастичность создаваемого мира, подчеркнуть доблесть героя. Но в конце концов приходили к тому (а иные писатели задумывали это изначально), что дракон начинает выполнять роль зеркала, которое показывает — проясняя и укрупняя — черты не звериные, а человеческие: мужество и трусость, любовь и жестокость, верность и вероломство, самоотверженность и коварство. И многое другое, из чего, собственно, и состоит человеческая жизнь.

Алексей Зарубин

ТИГРЁНОК НА ПРИВЯЗИ

Свечи испанского воска горят ровно. Вся зала в мягком желтом свете, усладе утомленных глаз, а язычки пламени медленно переливаются на малахитовых колоннах, словно подчиняясь мелодии, что выводят скрипки на хорах. Музыканты играют с завязанными глазами, дабы не видеть обличья собравшихся и того, что воспоследует после бала. Щедро оплатят услугу музыкантов, а затем выведут через людскую и отпустят.

А мы останемся. Мы обречены…

Поступь моя неровна, а лионский бархат не скрывает горба. Но никто не кривит бровь, глядя мне вослед, — в глазах гостей лишь страх и надежда. Собравшиеся знают, что дни наши сочтены, но никто и помыслить не может, что час ныне пробил. 3-й и 4-й батальоны Преображенского полка уже разворачиваются у Верхнего сада Михайловского замка и ожидают, когда подойдет 1-й Семеновский батальон. Батальон же сей был тайно уведен от пути следования колонны и окружил дворец графа А. на окраине Санкт-Петербурга, где собрались мы на свой последний бал.

Холодный выдался март первого года нового столетия. По приметам, лето обещается жарким, да не нам в утеху будут долгие светлые ночи, радость ночных скитальцев. Впрочем, века скитаний завершаются здесь: немногим выпал счастливый или роковой жребий спастись от истребительных гонений обезумевшей черни.