Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет. Страница 13

Но дело, повторяю, не в этом. Сегодня мое сердце разрывается оттого, что возвращение мужа, открытие подземного города и разговоры о Джамелии разрушили жизнь, которую я здесь построила. Мне трудно осмыслить это. Когда я успела так измениться? Жизнь здесь суровая, и красота этого края подобна красоте греющейся на солнце змеи. Она манит и в то же время грозит бедой. Мне кажется, что я могла бы подчинить ее себе, проявив к ней глубочайшее уважение. Я, не отдавая себе в этом отчета, стала гордиться своей способностью выживать, своими успехами в укрощении малой части этого дикого мира. Тому же я учила других, и мне удалось сделать немало.

Теперь, когда я снова стала женой лорда Джатана Карро-ка, все это потеряно для меня. Мою осторожность сочтут глупыми женскими страхами, мою мечту о прекрасном городе на деревьях — глупыми женскими фантазиями.

Возможно, он прав. Я знаю, что прав. Но мне почему-то нет больше дела до всего, что правильно и разумно. Жизнь, в которой я создавала то, чем восхищались другие, осталась позади. Теперь мое искусство — это сама повседневная жизнь, и оно служит мне опорой.

Не думаю, что смогу это пережить. Бросить по чьему-то приказу все, что я здесь начала, — это больше, чем я могу вынести. И чего ради? Чтобы вернуться в его мир, где я значу не больше, чем певчая птичка в ажурной клетке.

Мы были с Марти, когда пришла Челлия и попросила, чтобы Петрус помог ей искать Олпи. Она просила и молила, а Петрус зажимал уши. В конце концов она довела его до слез, перепугав Карлмина. Челлия кричала, как безумная, обвиняя Петруса — ему, мол, только сокровища были нужны, а до друга и дела нет. Она даже подняла руку, будто хотела ударить моего мальчика, и я оттолкнула ее. Она упала, а девочки подняли ее и увели, повторяя: «Пойдем домой, мама, пойдем домой». Марти тоже ушла куда-то во время ссоры.

Я сижу одна на ветке над моим домиком. Мальчики спят внутри. Мне стыдно, но мои сыновья — это все, что у меня есть. Разве я плохо поступаю, пытаясь их уберечь? Какой прок жертвовать своими сыновьями ради спасения чужого? В итоге мы обе можем лишиться детей.

Пятый день Города

первого Дождевого года

Боюсь, что мы вытерпели многочисленные испытания лишь для того, чтобы погибнуть от собственной алчности. Прошлой ночью в городе умерли трое мужчин. Никто не знает отчего — на телах, которые принесли назад, нет никаких следов. Одни говорят о безумии, другие о злых чарах. После этого жуткого происшествия семнадцать человек, уходящих к реке, попрощались с нами. Мы пожелали им удачи, снабдив их веревками, циновками и всем прочим, чем могли поделиться. Надеюсь, что они благополучно доберутся до другого селения и что в Джамелии когда-нибудь услышат о нашей судьбе. Марти умоляла их сказать тамошним поселенцам, чтобы те подождали пару дней перед походом к морю — скоро они с мужем, дескать, тоже придут к ним.

Я ни разу не видела Ретио после возвращения мужа. Не думаю, что и он отправился за сокровищами, однако все может быть. Я уже привыкла жить без Джатана, а на Ретио у меня и вовсе никаких прав нет, но без него я скучаю больше.

Марти очень бледна и страдает той же кожной болезнью, что и все мы. Она тяжело переносит беременность и бредит о будущих богатствах своего мужа, которыми ослепит тех, кто послал нас в изгнание. Как только наша птица долетит до Джамелии, уверяет она, сатрап снарядит быстроходный корабль и вернет нас все,х домой, а ее ребенок родится в безопасности и ни в чем не будет нуждаться. Муж ее, ненадолго придя из города, принес ей ларчик с драгоценностями. Ее тусклые волосы украшены нитями жемчуга, на худых руках сверкают браслеты. Я стараюсь поменьше бывать с ней, чтобы не обозвать ее дурой. Это значило бы сказать неправду — просто она надеется там, где надежды нет. Я ненавижу эти сокровища, которые не годятся ни для еды, ни для питья — они всем застлали глаза, и люди голодают ради того, чтобы захапать побольше.

Оставшиеся разбились на фракции. Мужчины заключают союзы и делят город на участки, свои и чужие. Все началось с раздоров из-за добычи, когда каждый обвинял другого в воровстве. Поэтому теперь одни сторожат награбленное, а другие продолжают носить добро со всего города. Люди вооружаются ножами, дубинками и ставят часовых для охраны коридоров, которые объявили своими. Но в этом лабиринте много ходов, и ссоры не утихают.

Я и мои мальчики сидим вместе с хворыми, стариками, младенцами и беременными на воздушном помосте. У нас тут свои союзы — ведь, пока мужчины отнимают друг у друга добычу, поисками еды никто не занимается. Стрелки, снабжавшие нас мясом, ушли охотиться за другой дичью. Те, кто ставил ловушки на болотных кроликов, теперь расставляют силки своим соперникам. Джатан навестил нас, съел остатки наших припасов и снова ушел. Мой гнев вызвал у него только смех — я, мол, горюю о корешках и семечках, пока он собирает золото и драгоценности. Я была рада, когда он ушел — хоть бы он вовсе не вернулся из этого города! Всю найденную мной пищу я теперь сразу отдаю мальчикам или съедаю сама. Если удастся найти хороший тайник, я буду ее припрятывать.

Петрус, потеряв всякую охоту ходить в подземелье, тоже занялся собирательством, и это к лучшему. Сегодня он принес охапку тростника, такого же, как тот, который жали крестьяне на мозаичной фреске. Жители города, сказал он, не стали бы возделывать его просто так — надо только понять, для чего он употреблялся. Сейчас как раз время жатвы — он сказал, что вспомнил это, и я встревожилась. На мое замечание, что ничего такого он помнить не может, Петрус пробормотал что-то о «памяти города».

Надеюсь, что влияние на него этого странного места со временем ослабеет.

Короста Карлмина разрослась, перекинувшись на щеки и брови. Я делаю ему примочки в надежде как-то помочь этой беде. Сегодня он не сказал мне почти ни слова, и мне страшно думать о том, что у него на уме.

Вся моя жизнь — это ожидание. В любое время мой муж может вернуться и объявить, что пора пускаться в обратный путь к морю. Стоит ли что-то начинать, раз все равно придется бросить?

Олпи так и не нашли. Петрус винит в этом себя, Челлия от горя наполовину лишилась рассудка. Я слежу за ней издали, ибо она со мной больше не разговаривает. На каждого мужчину, пришедшего из города, она бросается с расспросами о своем сыне. Одни равнодушно пожимают плечами, другие сердятся. Я знаю, чего она боится, потому что сама боюсь того же. Я думаю, что Олпи убежал в город. Тамошние сокровища он считает своими, но кто из кладоискателей станет слушать его? Он низкого рода, и отца у него больше нет. Способны ли они убить мальчика? Я много бы дала, чтобы не чувствовать такой вины перед Челлией. Что я могу? Ничего. Почему же тогда совесть так меня мучит? Чего добьемся мы обе, упросив Петруса опять пойти в город? Разве одного пропавшего мальчика недостаточно?

Восьмой день Города

первого Дождевого года

Джатан вернулся сегодня в полдень. С собой он принес корзину, где лежали украшения, инструменты из неизвестного мне металла и кошелек из металлических звеньев, набитый золотыми монетами странной чеканки. Избитый, весь в синяках, он заявил, что с него хватит и надо догонять остальных, ушедших к реке. Сказал, что жадность до добра не доводит и лучше уйти с тем, что у него есть, чем остаться и умереть.

Он ничего не ел с тех пор, как побывал здесь в последний раз. Я заварила ему чай из коры, дала кашицы из корней лилии и попросила рассказать о случившемся по порядку. Сначала он говорил только о своих товарищах-кладоискателях и горько обвинял их в предательстве. Подозреваю, что его прогнали оттуда, дав унести часть добычи. Дело у них дошло до кровопролития, но есть новости и похуже: город медленно рушится. Взлом закрытых дверей привел к фатальным последствиям. Некоторые из них сдерживали давление накопившейся за ними мокрой земли. Теперь она ползет оттуда, заполняя коридоры. Кое-где пройти уже почти невозможно, но люди не обращают на это внимания, торопясь спасти сокровища от окончательного погребения. Похоже, что древняя магия города слабеет под напором болотной жижи. Многие помещения погрузились во мрак. Свет вспыхивает на миг и сразу же гаснет. Музыка то гремит, то едва шепчет.