Нежить - Адамс Джон Джозеф. Страница 40

Джеффри Форд

Зомби доктора Мальтузиана

Джеффри Форд — автор нескольких романов, в числе которых «Физиогномика» («The Physiognomy»), «Портрет миссис Шарбук» («The Portrait of Mrs. Charbuque»), «Девушка в стекле» («The Girl in the Glass») и «Год тени» («The Shadow Year»). Форд четырежды получал Всемирную премию фэнтези, а также стал лауреатом премий «Небьюла» и «Эдгар». Он автор множества коротких произведений, которые печатались в журналах «F&SF», «SCI FICTION», а также в многочисленных антологиях. Вышли в свет два сборника его рассказов и повестей — «Ассистент писателя-фантаста и другие истории» («The Fantasy Writer's Assistant and Other Stories») и «Империя мороженого» («The Empire of Ice Cream»), готовится к печати третий — «Нарисованная жизнь» («The Drowned Life»).

Идея этого рассказа пришла Форду в голову, когда он читал монографию Джулиана Джейнса «Сознание как следствие развития двуполушарного мозга». «В этой книге утверждается, что глас Божий, который слышали представители древних культур, на самом деле результат общения полушарий между собой посредством мозолистого тела, через зону Вернике», — говорит Форд.

Кроме того, во время написания «Зомби доктора Мальтузиана» Форд, как и сейчас, изучал творчество Эдгара По. Автор утверждает, что рассказ построен по образцу произведений По: «Берем некую спекулятивную научную гипотезу, неподтвержденную теорию, идею, о которой знают лишь немногие, и на ее основе создаем жутковатый, вычурный сюжет».

1

Не знаю, к какому народу принадлежал Мальтузиан, но говорил он со странным акцентом, напевно бормоча и запинаясь, так что лишь несколько месяцев спустя стало понятно, что изъясняется он по-английски. У него было больше морщин, чем у старой колдуньи, и пышная шевелюра гуще и белоснежнее, чем шерсть самоедской лайки. Так и вижу, как он стоит на тротуаре у моего дома, сгорбившись и опираясь на трость с рукоятью в виде женской головки с завязанными глазами. Костюм был ему велик на полтора размера — как и глаза, смотревшие из-за очков такой толщины, что весь мир, должно быть, казался старику исполинским. Однако я бросил сгребать листья и не ограничился простым добрососедским кивком — из-за двух мелочей: галстука-шнурка и лукавой усмешки, какую я до сих пор видел только у моей шестилетней дочурки, когда она принималась рисовать очередное чудовище.

— Мальтузиан, — представился старик с тротуара.

Я поприветствовал его и тоже назвался.

Он что-то пробормотал, я подошел поближе и извинился, что не расслышал. Тогда он повернулся и показал в сторону дома на углу. Я знал, что дом недавно продали, и решил, будто это его новый хозяин.

— Будем соседями, — сказал я.

Он протянул мне руку. Рукопожатие у него было очень сильное, и отпускать меня он не спешил. Но как только понял, что мне неприятно, усмешка превратилась в широкую улыбку, и он разжал пальцы. И медленно двинулся прочь.

— Рад был познакомиться, — произнес я ему в спину.

Старик обернулся, помахал мне и произнес что-то похожее на стихотворный пассаж. Что-то о плодах и листьях и в рифму. Только когда он скрылся в лесу за границей квартала, я понял, что это была цитата из Поупа:

Слова как листья; где обилье слов,
Там зрелых мыслей не найдешь плодов. [12]

Я профессор литературоведения, и такая эрудиция удивила меня, вот почему я и решил присмотреться к Мальтузиану внимательнее.

В тот год я был в творческом отпуске — предполагалось, что я пишу книгу о структуре рассказов По: по моей мысли, их сюжеты строились не на энергичной кривой от завязки через кульминацию к финалу, а держались исключительно на развязке. Эти сюжеты были похожи на дом Ашеров: читатель приходит к финалу, как в страшном сне, не располагая никакими логическими подсказками, и узнает истину в тот самый миг, как все кругом начинает рушиться. На деле же я предавался блаженному ничегонеделанию, проще говоря, сачковал — под весьма интеллигентным предлогом. Я целовал жену, когда она уходила на работу, провожал дочку в школу, а затем возвращался домой и смотрел по телевизору записи передач, которые мы с братом обожали в детстве. Ежедневный моцион Мальтузиана был прекрасной возможностью убить время, и стоило мне заметить, как старик проходит мимо дома, как я выходил и завязывал с ним разговор.

Поначалу мы сближались медленно, так как мне не удавалось привыкнуть к его странной манере речи. Ко Дню благодарения я уже мог полноценно с ним разговаривать, и мы стали вести длинные беседы о литературе. Как ни странно, его интересы были куда современнее моих. Он оказался поклонником Томаса Пинчона и западноафриканского писателя Амоса Тутуолы. [13] Я пришел к мысли, что слишком много времени посвятил канонам колониального стиля, и углубился в некоторые романы, которые упоминал мой новый друг. Как-то раз я спросил его, чем он занимался до пенсии. Старик усмехнулся и произнес что-то вроде «трахал мозги». Я был уверен, что плохо его расслышал. Неловко засмеялся и переспросил:

— Что, простите?

— Мозги трахал, — повторил он. — Был психологом.

— Интересное описание профессии, — заметил я.

Старик пожал плечами, улыбка его растаяла. Он перевел разговор на политику.

Всю зиму, невзирая на погоду, Мальтузиан совершал свой моцион. Вспоминаю, как он однажды днем продирался сквозь метель — в черном пальто и черной тирольской шляпе, согбенный скорее под тяжестью какого-то невидимого бремени, нежели из-за слабости сложения. Мне пришло в голову, что я никогда не видел, как он возвращается. Тропинки в лесу вились на целые мили, и я не задумывался о том, что одна из них могла вывести старика прямо к дому в обход квартала.

Я познакомил Мальтузиана с моей женой Сьюзен и дочерью Лидой. Он поцеловал им руки прямо на улице — по крайней мере попытался. Когда Лида испуганно отдернула руку, он хохотал так, что я испугался, как бы он не лопнул. Сьюзен сочла его очаровательным, но потом, уже вечером, спросила:

— Что за абракадабру он нес?

На следующий день он принес ей букетик фиалок, а Лиде, которая успела показать ему свой альбом для рисования, он передал рисунок, свернутый в трубочку и перевязанный зеленой лентой. После обеда Лида развернула подарок и просияла:

— Чудище!

Это был великолепно выполненный карандашный портрет человека средних лет, в общем-то нормального, если бы на лице его и в позе не было устрашающего выражения полной пустоты. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, остекленели, фигура обмякла, и рисунок был настолько реалистичен, что источал осязаемое ощущение вакуума. Внизу листа стояла каллиграфическая подпись: «Мальтузиан-зомби».

— Я ему говорила, что люблю чудищ, — сказала Лида.

— А разве это чудище? — спросила Сьюзен, несколько обескураженная жутковатым рисунком. — Скорее уж профессор в творческом отпуске.

— Он совсем ничего не думает, — сказала Лида и ткнула мизинцем зомби в голову.

Она упросила меня повесить рисунок с внутренней стороны двери в ее комнате — тогда получалось, что, если она не хочет смотреть на портрет, он обращен к стене. Целый месяц после этого она увлеченно рисовала зомби. Одни были в канотье, другие — в старомодных галстуках-бабочках, но все они, какими бы круглыми и пустыми ни были их глаза, лукаво усмехались.

Ранней весной Мальтузиан пригласил меня вечером сыграть партию в шахматы. Вечерний воздух был еще совсем холодным, но ветерок уже приносил аромат пробуждающейся зелени. Дом Мальтузиана, стоявший на угловом участке, был огромен — много больше всех остальных окрестных домов. Его окружали три акра леса, а дальняя граница участка примыкала к озеру, принадлежавшему соседнему городку.

Очевидно, Мальтузиан не любил работать в саду и по хозяйству — главная добродетель жителей этой части света. Зимой одно дерево сломалось и рухнуло да так и лежало, перегородив подъездную дорожку. Трехэтажное здание с четырьмя высокими колоннами портика нуждалось в покраске, доски крыльца подточила сухая гниль, а многочисленные окна были грязны и кое-где побиты. То, что Мальтузиан не предпринимал никаких шагов, чтобы это исправить, вызвало у меня еще больше симпатии к соседу.

вернуться

12

Из поэмы «Опыт о критике». Пер. А. Субботина. — Прим перев.

вернуться

13

Томас Питон (р. 1937) — известный американский писатель-пост-модернист. Амос Тутуола (1920–1997) — нигерийский писатель, чьи произведения основаны на народных сказках. — Прим. перев.