Неистовые джокеры - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 13
— Ты назвала меня трусом, моя маленькая убийца?
На его лице застыла дьявольская гримаса.
— Нет, — пискнула женщина еле слышно.
— Хорошо. Мне не хотелось бы думать, что ты относишься ко мне без должного уважения. А ну живо! Рассказывай мне о Плакальщике.
— Нет!.. Я не могу… не могу пережить это заново.
С высоты своего роста она видела макушку его лысеющего черепа, покрытую редким пушком и усыпанную коричневыми старческими пятнами.
— Тогда получай!
И воспоминания нахлынули на нее с новой, ужасающей силой. Жуткое бесформенное нечто, копошащееся между ее ног, — таков итог бесчисленных часов мучительных схваток. Чудовище настолько безобразное, что даже медсестры брезговали взять его в руки.
— Хорошо, хорошо! Он… он ужасно мучился.
— А лицо, какое у него было лицо? Он должен был смотреть на тебя.
— Грустное. Как у озадаченного ребенка, который не может понять, за что ему делают больно.
Слезы осколками стекла подступили к горлу.
— Тебе это нравилось?
Его свободная рука сомкнулась на ее левом плече, и Астроном заставил ее опуститься перед ним на колени. Женщина почувствовала, как кровь пропитывает подол юбки, липнет к голым коленям.
Он снова впился в нее взглядом. Солгать было невозможно.
— Нет. — Из глаз ее хлынули долго сдерживаемые слезы, горячими дорожками протянулись по щекам. — Я совсем его не знала. Мы были знакомы всего один вечер. Но он был… добр со мной. А теперь он мертв, и мне страшно.
— И чего же ты боишься?
— Того, во что я превращаюсь. Я боюсь продолжать…
— Дорогая моя, тебе следовало бы куда сильнее бояться того, что произойдет, если ты откажешься продолжать. Ты принадлежишь мне, Рулетка, и если ты подведешь меня, тебя ждет ужасная кара.
Жуткий крик вырвался из ее горла, когда женщина увидела, как его ладонь вошла в ее грудь и уверенно обхватила сердце.
— Если я сожму пальцы, ты умрешь. — Рука опустилась ниже, стиснула ее яичники, распространяя по животу волны боли. — Не заставляй убивать тебя. Это была бы большая потеря. — Он вытащил руку и погладил ее разбитую щеку. — Но я не хочу пугать тебя, милая. Только помочь. Спасти и освободить твою душу. Тебя ждет безумие, которого ты так боишься, Рулетка, если ты не отомстишь своему главному обидчику и не очистишь свою душу. Без этого очищения стирать твою память без толку. А теперь отправляйся, отыщи Тахиона и убей его — тогда ты будешь свободна.
— Свободна, — выдохнула она.
Астроном внезапно отпустил ее подбородок, и она полетела вперед и упала на четвереньки. Подсыхающая кровь липла к пальцам, и она еле слышно всхлипнула. «Свободна даже от тебя», — подумала она с чувством, которое не было ни любовью, ни ненавистью, но имело в себе что-то и от того и от другого одновременно.
— Да, моя сладкая. Даже от меня.
Она зажмурилась, ожидая удара или другого наказания, которое должно было немедленно последовать за такую непочтительность. Секунды текли, но ничего не происходило. Женщина осторожно приоткрыла глаза.
— А когда вы…
— Сотру твое прошлое? Когда ты вернешься и расскажешь мне в мельчайших подробностях, — его губы искривились в предвкушении, — о том, как умирал Тахион.
— Да… хорошо… я согласна.
Рулетка поднялась на колени. Астроном повелительным кивком велел Кафке выйти. Кошмарный маленький человек-таракан поспешил к двери и по пути протянул Рулетке одно из оставшихся чистых полотенец. Она с благодарностью приняла его.
— Вы будете здесь?
— Это зависит от времени. Сегодня у меня довольно плотный график. — Он ухмыльнулся и задумчиво взглянул на нее. — Ты хорошо мне служила. Так почему бы и нет? Я решил забрать своих наиболее преданных последователей с собой, когда уйду.
Он перетянул предплечье жгутом и потер вздувшуюся вену.
— Уйдете?
— Да. Я покидаю этот мир, который предавал меня и насмехался надо мной.
— Но как?
— На корабле Тахиона.
— Но вы не умеете управлять космическим кораблем. Ведь не умеете? — добавила она, внезапно усомнившись в том, так ли это.
Способности Астронома были поистине безграничны; возможно, и управление кораблем ему под силу.
— Корабль полетит, ибо он представляет собой разумное существо и обладает сознанием, следовательно, я могу управлять. Сбор назначен на три тридцать завтрашнего утра. Приходи, я возьму тебя с собой — разумеется, при условии, что ты убьешь Тахиона и твой рассказ развлечет меня. Ну, что скажешь? Я не мог бы быть более великодушным, — добавил он задумчивым тоном, как будто размышлял о собственном благородстве.
Бледная улыбка, которая играла на его губах, угасла, и лицо его перекосилось в жуткой гримасе. — А теперь иди! — завопил он с такой яростью, что на губах у него выступила пена, и в лицо ей полетела слюна.
Она послушно отправилась обратно, прижимая полотенце к губам. Кафка еще ковылял по туннелю; пробегая мимо него, Рулетка встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах тот же страх, замешательство, отчаяние и ненависть, которые — она знала это — отражались в ее собственных глазах.
Женщина ласково дотронулась до его хитинового панциря.
— Спасибо за полотенце, Кафка.
— Не стоит благодарности, — ответил он необычно официально, отчего его причудливый облик показался ей еще более нелепым и трогательным.
— Рулетка, — произнес он ей в спину. — Береги себя. Мне хотелось бы думать, что хотя бы один из нас выберется из всего этого, сохранив какое-то подобие нормальности и человеческого облика.
— Что ж, это вряд ли буду я, но все равно спасибо за заботу.
Глава четвертая
9:00
Дженнифер набрала номер, которым за прошлый год пользовалась едва ли с полдюжины раз, но помнила наизусть. Трубку сняли на третьем гудке, и хорошо поставленный бархатный голос с еле уловимым бруклинским акцентом ответил:
— «Счастливый скупщик».
— Здравствуйте, Грубер.
Голос мгновенно зазвучал по-новому, стал низким и елейным:
— Дух, дорогая! — Он назвал Дженнифер псевдонимом, который она себе придумала. — Давненько я вас не слышал. Как поживаете?
— Прекрасно.
Дженнифер всегда старалась отвечать ему с предельной краткостью. Леон Грубер ей не нравился, несмотря на то, что постоянно демонстрировал свои и без того очевидные чувства к ней. Это был пухлый и приземистый кокаинист с одутловатым лицом и степенью магистра изобразительных искусств, полученной в Колумбийском университете. Он работал в ломбарде, который унаследовал от своего отца — при весьма подозрительных, насколько слышала Дженнифер, обстоятельствах. Ему она сбывала краденое. Он так и не прекратил попыток заигрывать с ней, несмотря на ледяную любезность, с которой она держалась во время всех их деловых встреч.
— У вас что-то есть для меня? — спросил он.
В его устах этот вопрос прозвучал почти непристойно. Наверняка сейчас облизывает пухлые губы.
— Почтовые марки, — ответила она сухо.
— Сколько?
Его тон стал деловым, но в голосе при этом послышалось нечто вроде вздоха.
— Приблизительно на два миллиона по каталогу.
Повисло долгое молчание; когда Грубер наконец заговорил, его голос снова изменился. За его словами крылось что-то такое, чего Дженнифер никогда прежде не слышала, отчего его тон показался ей еще более холодным и расчетливым, чем обычно.
— Вы поражаете меня, дорогая. Скажите, вы их взяли у торговца или из коллекции какого-нибудь частного лица?
— Не ваше дело.
— Что ж, у каждого из нас есть свои секреты, верно?
— Мои секреты — это мои секреты, — отрезала Дженнифер, начиная сердиться. — Если вас не интересуют марки, я всегда найду того, кого они интересуют.
— О, они меня интересуют. Очень интересуют. Меня интересует все, что связано с вами, моя дорогая Дух.
Девушка поморщилась. Она почти представляла себе сцены, проплывающие в его одурманенном кокаином сознании.