Марийкино детство - Бродская Дина Леонтьевна. Страница 5

– Восемьдесят! – отвечает Марийка и смеётся, подмигнув Машке.

Ей надоело каждый раз говорить лавочнику, что ей восемь лет.

К полудню двор уже полон детей и нянек. И дети и няньки то и дело поглядывают на флигель с зелёной крышей и просторными окнами. В этом флигеле живёт сам домовладелец Сутницкий. Каждое утро, ровно в двенадцать часов, на балкон Сутницкого горничная выносит большую золочёную клетку, с попугаем. Дети начинают дразнить птицу.

– Попка дурак! – кричат они, прыгая под балконом. – Ку-ку, попочка, ку-ку!…

– Ку-ку! – пронзительно и хрипло орёт попугай, раскачиваясь в кольце.

Вскоре на балконе появляется сам Сутницкий, высокий, седой старик с чёрными бровями, в пёстром бухарском халате. Если он в хорошем настроении, то бросает вниз конфеты, и мальчишки вырывают их друг у друга. Марийке тоже один раз досталась шоколадная конфета, измазанная пылью, но всё же очень вкусная.

Все дети боялись Сутницкого. Он был очень важный и богатый. Говорили, что в его имениях столько земли, сколько во всей Бельгии, – а Бельгия это ведь целое государство. Няньки стращали им непослушных: «Вот погоди, я Сутницкому расскажу…» Уж очень были страшны его нависшие чёрные брови. Когда он проходил через двор, няньки поправляли у девочек банты в волосах и обдёргивали передники. «Здравствуйте, Сергей Иванович!», – кланялись они. А он ни на кого не смотрел и только прикладывал руку к козырьку. Если он замечал на земле какую-нибудь бумажку, то натыкал её на железный наконечник своей палки и относил в мусорный ящик. Палка Сутницкого очень нравилась всем детям. Вместо набалдашника на ней была укреплена раздвижная дощечка, и эту палку можно было превратить в стул на одной ножке. Сутницкий нередко сидел на своей палке где-нибудь посреди двора. Его косматые чёрные брови насуплены, седые усы хмуро свисают вниз, и он долго сидит, уставившись невидящим взглядом в землю.

Сутницкий нередко сидел на своей палке где-нибудь посреди двора.

Сутницкий один занимал все двенадцать комнат флигеля. Жена его давно умерла, а единственная дочь вышла замуж за англичанина и жила за границей.

Каждый год, зимой, она приезжала на неделю в гости к отцу и привозила своего сына Вилли, краснощёкого мальчика в шерстяных носках, который даже в самые лютые морозы ходил с голыми коленками.

Вилли плохо говорил по-русски и играл с одной только Лялей Геннинг.

В бельэтаже, в большой квартире с окнами на улицу, жил богатый меховщик Геннинг. У него была девочка, ровесница Лоры и Марийки. Всем мамашам очень нравилась хорошенькая Ляля. С её платьиц и кружевных воротничков снимали фасоны.

Она всегда вертелась между взрослыми и прислушивалась к их разговорам. Иногда вдруг, среди игры во дворе, она начинала говорить что-то не совсем понятное:

– Теперь в моде платья из пан-бархата… Булонский лес красивей, чем Сокольники…

Ляля очень гордилась тем, что она играет с англичанином Вилли. Когда он приезжал к своему дедушке, она надевала самое нарядное платье и с утра уходила к нему в гости. В эти дни она уже не обращала внимания на других детей.

Но стоило Вилли уехать, и Ляля, как ни в чём не бывало, выходила во двор и вмешивалась в игры.

Марийка не любила Лялю Геннинг. Когда Ляля в первый раз появилась на дворе, Марийка и Лора играли в «классы». Лора прыгала на одной ноге по криво нарисованным квадратам, а Марийка сидела рядом на корточках и, раскачиваясь, приговаривала:

Это нужно было для того, чтобы Лора «стратила», то есть сделала ошибку.

Лора и в самом деле скоро «стратила»: бросила своё стекло прямо в «пекло». После Лоры была Марийкина очередь. Она старательно прыгала на одной ноге, а Ляля стояла сбоку и наблюдала за игрой. Кончив играть, Марийка спрятала в карман свои «счастливые стёкла». Тут Ляля дёрнула её за рукав:

– Девочка, я не хотела вам помешать, когда вы играли. Разве вы не видите, что у вас порвался башмак? Подите домой и наденьте другие туфли…

Марийка посмотрела на свой грязный палец,. выглядывавший из дырки, покраснела и отставила ногу назад.

Потом ребята решили играть в «золотые ворота». Когда все стояли в кругу, а Лора скороговоркой считала: «Аты-Баты шли солдаты», – Ляля пошепталась с Вандой Шамборской и вышла из круга. Надувшись и исподлобья глядя на Марийку, она заявила:

– Мамочка мне не разрешает играть с девочкой из кухни… И потом, она курчавая, как цыганка.

Ребята посмотрели друг на друга. Все любили играть с Марийкой и никогда не думали о том, что она девочка из кухни.

Разве не она выдумала игру, в «быстрый скок», разве не она первая придумала, как шить из лопухов шляпы?

Ванда и Ляля, обнявшись, ушли и сели на скамеечку, а. мальчишки вертелись перед ними, боролись и всячески старались себя показать.

Марийка осталась одна. Она отошла в сторону, чтобы никто не видел, что у неё стали мокрые глаза. Но она была так зла, что через минуту ей даже расхотелось плакать. Она сжала кулаки, тряхнула головой и побежала к старой акации; под акацией лежали доски, только сегодня утром привезённые для починки забора.

Из сарая Марийка притащила деревянный ящик, в котором доктору однажды были присланы книги. Она подозвала пробегавшую мимо дворникову Машку, и они вместе положили на ящик самую длинную и самую крепкую доску. Потом они с Машкой сели верхом по концам доски и стали раскачиваться. Они так высоко подлетали кверху, что у них захватывало дух.

– У-ух ты! Ну и качели! – кричала Машка. Одной рукой она крепко держалась за край доски, другой рукой прижимала к груди копчёную воблу, которую купила в лавочке для деда.

Когда Машка опускалась к земле, Марийка на другом конце доски подлетала кверху. Она теперь уже не сидела верхом, а стояла на доске. Волосы её развевались по ветру, щёки горели. Она громко смеялась и то и дело поглядывала на другой конец двора, где вокруг Ляли с Вандой вертелись все ребята.

Лора первая подбежала к старой акации посмотреть, что это ещё Марийка придумала и чего они с Машкой так смеются. Вслед за Лорой прибежали и другие ребята. Они столпились вокруг качелей и наперебой просили:

– Марийка, дай немножко покататься!

– Сейчас, сейчас! – кричала Марийка, подлетая на такую высоту, что было страшно глядеть. – Ещё один разок качнёмся, а потом всех по очереди, всех по очереди пустим!… Нам не жалко…

Теперь уже Ляля и Ванда остались на скамеечке одни. Они шептали друг-другу на ухо секреты, пожимали плечами, хихикали и притворялись, будто совсем не слышат голосов и хохота, доносящихся из-под старой акации.

Но даже по их спинам Марийка видела, что они никогда не простят ей того, что она переманила к себе всех ребят.

СТАРИКИ МИХЕЛЬСОНЫ

Изредка Марийка заходила к старикам Михельсонам. Они жили всё там же, за часовым магазинчиком, где теперь у окна работал их зять, белокурый человек с толстыми губами. На окне по-прежнему стояли часы с фарфоровой девочкой на качелях.

Вход в квартиру был со двора.

Марийка с опаской заглядывала в калитку, потому что боялась озорных мальчишек бондаря Бобошко.

Их было двое, но они всегда так орали и шумели на своём дворе, что Марийке казалось, будто их целая банда. Стоило ей войти во двор, как они высовывались из-за угла, выскакивали из окошка или прыгали с крыши сарая прямо ей под ноги. Они улюлюкали и оглушительно свистели, засовывая в рот грязные пальцы. Едва живая от страха, Марийка пробегала через двор и, поднявшись на цыпочки, дёргала колокольчик у бабушкиной двери.

В маленьких комнатах Михельсонов пахло каким-то особенным, стариковским запахом. Бабушка, низенькая, сморщенная, на стоптанных каблуках, с животом, подвязанным полотенцем, разрезала на столе ярко-жёлтую яичную лапшу, которую она разделывала для продажи.