Марийкино детство - Бродская Дина Леонтьевна. Страница 6

Из соседней комнаты, осторожно ощупывая стенки, выходил старик с неподвижными, мутными глазами, в картузе, глубоко надвинутом на уши.

За последние годы он совсем ослеп и перестал выходить на улицу. Он дремал на стуле у окна, закутанный в бабушкин клетчатый платок, или сидел в часовом магазине у своего зятя, греясь у железной печки и прислушиваясь к разговорам заказчиков.

– Это кто? Зачем пришёл? – спрашивал дедушка, услышав Марийкины шаги.

– Абрам, это Манечка, – говорила старуха и подводила к нему Марийку.

Он ощупывал её плечи, лицо и волосы своими дрожащими пальцами с сиреневыми ногтями, и девочке странно было думать, что этот чужой маленький старичок – её дедушка.

– Выросла, очень выросла… – говорил дедушка с укоризной, точно в этом была Марийкина вина, и начинал вздыхать и бормотать что-то под нос.

Бабушка всегда была очень рада Марийке и угощала её куском фаршированной рыбы, или помидорами, или жёлтым початком кукурузы.

Когда Марийке пора было уходить, бабушка сама провожала её до ворот. В углах крохотного грязного дворика были навалены большие и малые бочонки. Бондарь Бобошко, лохматый и полупьяный, клепал железные обручи.

Увидев Марийку с бабушкой, мальчишки бондаря бросали им вслед щепки и арбузные корки.

– Эй ты, кучерявый баран!… Скажи: кукуруза! – кричали они.

– Подождите, шибенники, вот я вас поймаю, так я вам задам! – говорила бабушка.

Но Марийка отлично видела, что мальчишки всё равно её не боятся, да и сама бабушка, наверно, хорошо знала, что ей, старенькой, с ними не справиться.

Марийка привыкла к тому, что на их улицах – так уж издавна повелось – мальчишки любят дразнить. Всё же она спрашивала, у бабушки:

– Бабушка, за что это они? Почему?

Но бабушка бормотала что-то непонятное: – Евреи – великий народ… У них нет своей страны… Разбросаны по всему свету…

И как Марийка ни приставала, она больше ничего не могла добиться.

По дороге домой Марийка думала о том, почему это так несправедливо устроено: все над тобой смеются, хотя ты не сделал ничего дурного. И маленького черноглазого Джафара, сынишку чистильщика сапог, тоже дразнят обидными словами. А ведь Джафар самый тихий мальчик на всей улице и никогда никого не трогает.

И Марийка жалела, что она только наполовину русская. Уж лучше быть русской совсем. Тогда бы мальчишки не дразнили её «кучерявым бараном» и не дёргали бы за волосы.

ЧТО ТАКОЕ «ВОИНА»

Почти каждый день Марийка отправлялась в библиотеку за книгами для себя и для докторши. Под мышкой она держала книги, а в кулаке крепко сжимала записку докторши Елены Матвеевны, где было напасало: «Дайте что-нибудь юмористическое», или: «Прошу дать увлекательный роман».

Библиотека, находилась на Сергиевской улице, неподалёку от городской тюрьмы. Каждый раз, приближаясь к тюрьме, Марийка переходила на другую сторону. Она боялась усатых городовых, которые расхаживали по панели мимо широких тюремных ворот.

Вся библиотека помещалась в одной маленькой комнатке. Детскими книгами были заняты четыре нижние полки.

Библиотекарша, барышня со вставным стеклянным глазом, сидела возле книжных полок за высокой стойкой. Её вставной глаз, красивый и голубой, был неподвижен и всегда устремлён вдаль.

Марийка подходила к стойке и, поднявшись на цыпочки, протягивала библиотекарше записку, измявшуюся в кулаке.

– Что же дать? – говорила библиотекарша и задумчиво смотрела в окошко, как бы желая найти там ответ.

Потом она вытаскивала из-под стойки какую-нибудь специально отложенную книгу и говорила:

– Скажи мадам Мануйловой, что это очень увлекательная вещь. Пусть только она долго не задерживает.

– А тут начала нет, – робко говорила Марийка, раскрывая книгу.

– Поищи начальный листок в середине.

Но Марийка не уходила. Она топталась у стойки, тяжело вздыхала и смотрела умоляющими глазами на библиотекаршу, которая тасовала свои формуляры, как игральные карты.

– Мне тоже дайте какую-нибудь книжку, – говорила, наконец, Марийка, собравшись с духом.

– Опять тебе книгу? Такая маленькая и так часто меняешь! Я уверена, что ты не читаешь, а только перелистываешь страницы.

Не приподнимаясь с места, библиотекарша протягивала руку назад и брала с ближайшей полки всегда одну и ту же книжку, которая лежала с краю. Это была большая, очень тонкая книжка со стихами, под названием «Щелкунчик-прыгунчик и Кузька-жучок».

– Я её уже брала, – тихонько говорила Марийка, чувствуя себя немного виноватой.

– Что? Брала? – А ну, расскажи содержание…

Марийка торопливо бормотала давно надоевшие стихи из «Щелкунчика-прыгунчика»:

Росянка, жирянка, листы мухоловки…
От них нам погибель, от них нам беда…

– Прямо не знаю, что тебе и давать, – разводила руками библиотекарша. – Иди поищи сама на детских полках, да смотри не перепутай книги и расставляй их в том же самом порядке.

Марийке только этого и надо было. Съёжившись, чтобы стать как можно незаметней, стараясь не шуршать страницами, она рылась на. полках и, вздыхая, откладывала в сторону читанные и перечитанные не один, раз книги. Их было не так уж много: несколько книг «Золотой библиотеки» в замасленных переплётах, с которых давным-давно облезла вся позолота, «Сказки кота-мурлыки», «Юркин хуторок» и десяток разрозненных номеров «Светлячка».

В библиотеку часто приходил Митя Легашенко, сын прачки Липы, что жила в одном дворе с Марийкой.

Это был высокий бледный мальчик с большими оттопыренными ушами. Во дворе Митю дразнили «Каплоухим» и «прачкой». Митя помогал своей матери, прачке Липе, стирать бельё и отлично гладил самые тонкие кружева, оборки и рюшки. Когда он развешивал бельё на заднем дворе, мальчишки, сидевшие на заборе, кричали ему:

– Каплоухий бабские юбки развешивает! Эй, прачка! Почём берёшь за штуку?…

С ребятами Митя не играл, потому что всегда был занят.

В библиотеку он влетал, как пуля, проносился мимо барышни со стеклянным глазом прямо к полкам, ворошил все детские книжки, а когда библиотекарша отворачивалась, то подбирался и к полкам, где стояли книги для взрослых.

Библиотекарша на Митю никогда не сердилась. Она хорошо знала его мать, прачку Легашенко, потому что отдавала ей в стирку бельё.

Однажды Марийка пришла в библиотеку и долго рылась на книжных полках. Она не отыскала ни одной новой книги и хотела уже уходить, как вдруг услыхала Митин голос.

Митя стоял позади неё и, засунув руки в, карманы, презрительно говорил:

– Это разве книга? Вот я раз читал книжку «Дети капитана Гранта»… Это книга так, книга, толстенькая. Страниц, наверно, тыща будет, не меньше.

Марийка посмотрела на него исподлобья и недоверчиво покачала головой.

– Думаешь, вру? – спросил Митя.

– Ясно, врёшь. Таких толстых не бывает.

– А вот и бывает. У меня дома и сейчас полный сундук журналов лежит. Тоже, наверно, страниц с тыщу будет… Картинок сколько! И всё интересные, про войну. Там и пушки, и атаки на немца, и газ пускают… Вот пойдём сейчас ко мне, я тебе покажу.

– Ну, идём, – сказала Марийка.

Ей хотелось посмотреть картинки про войну, о которой все так много говорили: война, война… уехал на войну.

Марийке казалось, что война – это вроде какого-то места, куда уезжают совсем так, как уезжают на Кавказ. Она даже думала, что на войне непременно должны быть горы.

Марийка и Митя вышли из библиотеки.

– А твоя мама не заругает? – спросила Ма рийка.

– У меня мамка добрая, – сказал Митя. – Она, бывает, и покричит, да отходчива. Отец у нас тоже добрый. Он мне один раз такие санки сколотил, что я на них три зимы подряд катался. Крепкие, точно каменные… У нас отец на войну забран. Он храбрый, ему «георгия» дали. Он сколько хочешь может немца убить!

Марийка хорошо помнила Митиного отца, высокого чернобородого плотника Легашенко. Он как-то чинил доктору книжный шкаф, и Марийка с Лорой целый день вертелись у него под ногами. Легашенко был проворный и весёлый работник. Рубанок так и ходил у него в руках. В пять минут он вырезал Марийке и Лоре по большой деревянной ложке. В бороде у него всегда торчали золотистые стружки; Легашенко уверял девочек, что он стружки ест.