Стеклянный цветок (сборник) - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 52

И все-таки они стали друзьями. Любовниками, разумеется, они не были и быть не могли, разве что иногда в его снах: сосуды Ангеллик лопались от малейшего нажатия, а гиперчувствительная нервная система даже на легчайшее прикосновение отзывалась болью. Любая ласка заканчивалась для нее синяками; ночь любви, скорее всего, просто убила бы ее.

Завтрак им подала чернокожая горбунья по имени Рут, у которой вместо волос были нежно-голубые перья.

— Один человек передал это для вас сегодня утром, — сказала она Ангеллик после того, как закончила накрывать на стол, и протянула ей толстый бумажный пакет.

Тахион выпил сдобренный бренди кофе и с гримасой отвращения уставился на неумолимую яичницу с беконом.

— Пожалуйста, не делай такое лицо, — сказала Ангеллик.

— По-моему, я еще не рассказывал тебе о том, как на Такие прибыл звездолет Сети и что сказала моя прабабка Амурат посланнику Лай'бара.

— Нет, — покачала она головой. — Расскажи. Мне нравится твоя прабабушка.

— Она — одна из нас. Я боюсь ее до смерти. — И Тахион начал свой рассказ.

Том проснулся задолго до рассвета, когда Джоуи еще храпел в задней комнате. Он сварил себе кофе в мятом кофейнике и сунул хлеб в тостер. Потом намазал хлеб маслом и клубничным джемом и принялся оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь почитать. На глаза ему попались комиксы.

Тадбери до сих пор помнил день, когда пришлось их спасать. Большинство комиксов с самого начала принадлежало ему. А однажды Том вернулся из школы и обнаружил, что их больше нет — книжный шкаф и два ящика из-под апельсинов, битком забитые комиксами, просто исчезли. Мать сказала, что приходили какие-то женщины из родительско-учительской ассоциации и показали ей страницу из книги доктора Вертхэма, где говорилось, что комиксы превращают детей в малолетних преступников и гомосексуалистов и прославляют джокеров и тузов. Поэтому она позволила им забрать коллекцию Тома. Он закатил истерику, но все было бесполезно.

Родительско-учительская ассоциация собрала комиксы у всех ребят из школы, намереваясь сжечь их в субботу на школьном дворе. То же самое происходило по всей стране; ходили даже разговоры о том, чтобы принять закон, запрещающий комиксы — или по меньшей мере те их виды, в которых описывались всякие ужасы, преступления и люди с необычными способностями.

Что ж, Вертхэм и ассоциация оказались правы: в ночь с пятницы на субботу Томми Тадбери и Джоуи Ди Анджелис действительно стали преступниками, и все из-за этих самых комиксов.

Тому было девять, Джоуи — одиннадцать, но он управлял отцовским грузовиком с семи лет. Ночью он потихоньку вывел его со двора, а Том улизнул из дома и присоединился к нему. Когда мальчишки подъехали к школе, Ди Анджелис взломал окно, а Тадбери забрался к нему на плечи, заглянул в темный класс, сосредоточился, отыскал коробку со своей коллекцией, поднял ее и по воздуху перенес в кузов грузовика. Потом прихватил еще четыре или пять коробок — для ровного счета. В ассоциации их даже не хватились — у них и так хватало чего сжечь. Если Дом Ди Анджелис и удивлялся, откуда взялись все эти комиксы, то виду ни разу не подал; он просто сколотил для них стеллаж, страшно гордый своим сыном, который умел читать. С того самого дня эта коллекция стала принадлежать им обоим.

Том поставил кружку с кофе на ящик из-под апельсинов, подошел к стеллажу и вытащил оттуда пару выпусков «Комиксов Джетбоя». Потом уселся в кресло и принялся читать — «Джетбой на острове Динозавров», «Джетбой и Четвертый рейх» и его самый любимый, последний выпуск: «Джетбой и пришельцы из космоса». Внутри, под обложкой, значилось: «Тридцать минут над Бродвеем». Тадбери дважды перечитал его, прихлебывая стынущий кофе. На некоторых, самых лучших, рисунках он задерживался дольше других. На последней странице был нарисован тот пришелец, Тахион, со слезами на глазах. Том не знал, было такое на самом деле или нет. Он закрыл комикс и отправил в рот остатки бутерброда. Потом долго сидел в кресле, погруженный в раздумья.

Джетбой был героем. А он? Рохля. Слизняк. Можно подумать, способность, которой наделила его дикая карта, хоть кому-то помогла.

Он удрученно натянул пальто и вышел за дверь. В сером утреннем свете свалка казалась неуютной и убогой. Дул холодный ветер. В нескольких сотнях ярдов к востоку волновались мутно-зеленые воды бухты. Том забрался на бугор, где стоял «паккард». Дверца заскрипела, когда он дернул ее. Сиденья растрескались и пахли гнилью, зато внутри по крайней мере не дуло. Молодой человек кое-как устроился на переднем сиденье, упершись коленями в приборную панель, и принялся смотреть на рассвет. Он видел статую Свободы на ее островке и размытые очертания небоскребов Манхэттена на северо-востоке.

Была уже почти половина восьмого, когда Том вдруг сел прямо, а на лице у него застыло странное выражение. Холодильник, которым он жонглировал на высоте сорок футов над землей, с грохотом рухнул наземь. Он взъерошил волосы и снова поднял холодильник в воздух, пронес его ярдов двадцать над землей и сбросил прямо на рифленую жестяную крышу хибары Джоуи. Потом повторил то же самое с покрышкой, искореженным велосипедом, шестью камерами и небольшой красной тележкой.

Дверь лачуги с грохотом распахнулась, и на крыльцо выскочил Ди Анджелис в трусах и майке. Он был в ярости. Том ухватил его за босые ступни, и хозяин свалки с размаху хлопнулся на задницу. Потом выругался. Что, если поднять его в воздух вверх тормашками?

— Тадбери, чтоб тебя, где ты прячешься? — орал Джоуи. — Прекрати сейчас же, недоумок. Отпусти меня.

Том вообразил две гигантские невидимые ладони и перебросил приятеля с одной на другую.

— Ну погоди, дай мне только спуститься на землю, и я так тебя отделаю, что всю жизнь будешь жрать через соломинку.

Ручку стеклоподъемника от многолетнего неиспользования заклинило, но в конце концов Тому все же удалось опустить стекло. Он высунул голову в окно.

— Привет, детки, привет-привет-привет! Повисший в двенадцати футах на землей Джоуи забарахтался и погрозил ему кулаком.

— Ну погоди у меня, идиот!

Тадбери сдернул с него трусы и забросил их на телефонный столб, а затем перевел дух и опустил Джоуи на землю, очень осторожно.

Настал момент истины. Ди Анджелис мчался к нему, выкрикивая грязные ругательства. Том закрыл глаза, положил руки на руль. На лбу у него выступил пот. Он отрешился от всего мира, сосредоточился, сосчитал от одного до десяти, потом, медленно, от десяти до одного.

Когда он наконец открыл глаза, почти ожидая увидеть кулак Джоуи, готовый разбить ему нос, то не увидел ничего, кроме чайки, которая примостилась на капоте «паккарда» и, задрав голову, вглядывалась в разбитое стекло. Он парил в воздухе.

Том высунул голову из окна. Джоуи стоял в двадцати футах под ним, уткнув руки в бока.

— Ну и что ты говорил мне вчера ночью?

— Вот и торчи там теперь целый день, сукин сын. — Ди Анджелис сложил руку в бесполезный кулак и погрозил им. Прямые черные волосы упали ему на глаза. — Ну и какого рожна ты мне пытаешься доказать? Если бы у меня была пушка, тебе все равно бы не поздоровилось.

— Так я и стал бы высовываться из окна, если бы у тебя была пушка. — Он задумался над этим, но думать на высоте было трудно. «Паккард» был слишком тяжелым. — Я спускаюсь, — предупредил он Джоуи. — Ты уже… э-э… остыл?

— Спускайся, тогда и посмотришь, Тадс.

— Отойди в сторону. Я не хочу придавить тебя этой махиной.

Приятель отодвинулся — он так и был без штанов и уже начал покрываться мурашками, — и «паккард» порхнул наземь с такой легкостью, как опавший лист в безветренный день.

Едва Том приоткрыл дверь, как Джоуи протиснулся внутрь, ухватил его за грудки одной рукой и прижал к сиденью, а вторую руку сложил в кулак.

— Следовало бы тебя… — начал он. Потом покачал головой, фыркнул и несильно ткнул Тома в плечо. — Трусы-то хоть отдай, туз несчастный. Когда они вернулись обратно в лачугу, Тадбери разогрел оставшийся кофе.