Беатриса - де Бальзак Оноре. Страница 62

И вдруг, погрузив свой взор в глаза Каллиста, который слушал ее с задумчивым видом, Сабина спросила:

— Признайся же, что эта первая твоя записка ко мне немного суха.

— Но ведь я только в клубе догадался предупредить тебя...

— Однако ты написал на бумаге, принадлежащей женщине, от письма пахло духами.

— Разве ты не знаешь, какие чудаки эти директора клубов...

Виконт де Портандюэр и его жена, очаровательная пара, стали близкими друзьями дю Геников и даже вместе с ними абонировали ложу в Итальянской опере. Молодые женщины — Урсула и Сабина — были связаны прелестной дружбой, возникающей между юными матерями: они советовались относительно воспитания детей, поверяли друг другу свои материнские заботы и невинные тайны. В то время как Каллист, еще новичок во лжи, думал: «Побегу к Савиньену, надо его предупредить», — Сабина вспомнила: «На бумаге была корона, ведь не могло же мне показаться...» Эта мысль, как вспышка молнии, озарила ее сознание; Сабина упрекала себя, но все же решила отыскать письмо, которое накануне, в состоянии ужасной тревоги, небрежно швырнула в шкатулку с письмами.

После завтрака Каллист ушел из дома, сказав жене, что скоро вернется. Он сел в маленькую низкую карету, запряженную одной лошадью, — в ту пору такие экипажи начали, благодарение богу, вытеснять неудобные кабриолеты, в которых разъезжали наши деды. Через несколько минут он уже был на улице Сен-Пэр, у виконта, и упросил его оказать маленькую услугу — солгать Сабине, буде она спросит об их вчерашнем времяпровождении, и обещал в случае надобности отплатить тем же. Выйдя от Савиньена, он отправился на улицу Шартр, приказав кучеру гнать лошадей; ему не терпелось узнать, как провела Беатриса ночь. Счастливая несчастливица только что вышла из ванны, была свежа, прелестна и завтракала с большим аппетитом. Каллист восхищался грацией, с которой этот ангел кушал яйца всмятку, и был поражен золотой посудой — подарком одного лорда, любителя музыки: Конти сочинил для него несколько романсов; лорд-меломан издал эти романсы под своим именем, на том основании, что он якобы подсказал композитору две-три мысли. Барон с удовольствием слушал забавные и игривые рассказы обожаемой Беатрисы, которая считала своей священной обязанностью развлекать Каллиста и всякий раз гневалась и плакала, как только он собирался уходить. Каллист думал посидеть у маркизы минут двадцать, а вернулся домой в три часа. Его прекрасная английская лошадь, подарок виконтессы де Гранлье, вся взмокла, будто ее только что выкупали. Случай всегда подстерегает ревнивых жен. Сабина стояла у окна, выходящего во двор, нетерпеливо поджидая Каллиста, и беспокоилась, сама не зная почему. Увидев взмыленную лошадь, с губ которой падали клочья пены, она удивилась.

«Откуда это он?» — подумала Сабина.

Какая-то сила шепнула ей на ухо этот вопрос, и эта сила — не разум, не демон и не ангел, — эта сила все видит, все предчувствует, она открывает нам неведомое, благодаря ей мы начинаем верить в какие-то особые нравственные явления, возникающие в нашем мозгу и живущие в невидимой сфере идей.

— Откуда ты, дружок? — спросила Сабина, спустившись ему навстречу до половины лестницы. — Твой Абдэль-Кадер еле жив, ты обещал скоро вернуться, а я жду тебя целых три часа...

«Ну что же, — подумал Каллист, который уже сделал немалые успехи в искусстве притворства, — надо выходить из положения; преподнесем ей какой-нибудь подарок».

— Дорогая моя Сабина, милая наша кормилица, — сказал он жене, беря ее за талию с несвойственной ему нежностью, ибо он чувствовал себя виноватым, — я вижу теперь, что нельзя иметь тайну, как бы ни была она невинна, от любящей жены...

— Но кто же поверяет свои тайны на лестнице? — смеясь, прервала его Сабина. — Пойдем наверх.

Посреди гостиной, которая сообщалась со спальней, висело зеркало, и в нем Сабина увидела лицо Каллиста: не зная, что за ним наблюдает пара внимательных глаз, он сидел с усталым, неулыбающимся лицом, выдавшим жене его подлинные чувства.

— Что же это за тайна?.. — спросила Сабина, оборачиваясь.

— Ты героически выкормила моего сына, будущий наследник дю Геников сделался мне еще дороже, и поэтому мне захотелось сделать тебе сюрприз, — видишь, я точно какой-нибудь буржуа с улицы Сен-Дени. Скоро у тебя будет новый туалетный столик, над ним работают лучшие мастера своего дела; матушка и тетя Зефирина принимают участие в моем подарке.

Сабина обняла Каллиста, прижала его к сердцу и положила головку ему на плечо, слабея под бременем счастья, — конечно, не из-за нового туалета, а потому, что рассеялось первое ее подозрение. Это был один из тех великолепных, памятных каждой любящей душе порывов, которые редки даже при самой безмерной любви, — иначе человек сгорел бы до времени! В такие минуты мужчины должны бы упасть к ногам женщин, молиться на них; ведь это минуты величайшего подъема: все силы сердца и ума изливаются тогда, как струя воды из наклоненного кувшина мраморной нимфы на фонтане. Сабина была вся в слезах.

Вдруг, словно ужаленная ядовитой змеей, она отскочила от Каллиста, упала на диван и лишилась сознания. Сердце ее как будто сжала холодная рука и чуть не остановила его навеки. Обнимая Каллиста, почти не помня себя от радости, она прижалась лицом к его галстуку и вдруг почувствовала тот же самый аромат духов, которым было пропитано письмо! Значит, другая женщина припадала к груди Каллиста, от ее лица и от ее волос исходил этот преступный запах прелюбодеяния. И она, Сабина, целовала то место, на котором еще не остыли поцелуи соперницы.

— Что с тобой? — спросил Каллист, когда Сабина, лоб которой он вытер намоченным полотенцем, пришла в себя.

— Скорее поезжайте за доктором и за моим акушером, позовите их обоих! О, я чувствую, что молоко бросилось мне в голову... Они не приедут, если вы сами лично не попросите их...

Слово «вы» поразило Каллиста, и он в тревоге отправился за врачами. Когда Сабина услышала, что ворота, пропустив карету, закрылись, она вскочила, как испуганная козочка, и, точно безумная, забегала по гостиной с криком:

— Боже мой! Боже мой! Боже мой!

Только эти два слова и подсказывал ей ее разгоряченный мозг. Болезнь, которую она назвала наобум, желая удалить мужа, действительно началась. Ей чудилось, что каждый волос на ее голове превратился в раскаленную иглу. Разбушевавшаяся кровь, казалось, прилила к нервам и готова была выступить изо всех пор! На несколько минут она потеряла зрение. Она закричала:

— Умираю!

Когда на этот страшный крик смертельно раненной супруги и матери вбежала горничная, когда Сабину отнесли в спальню и уложили в постель, к ней вернулись зрение и разум: она прежде всего послала свою девушку к г-же де Портандюэр. Сабина чувствовала, что мысли ее кружатся в голове, как соломинки, уносимые вихрем.

— Я видела их, — рассказывала она потом, — их были мириады.

Сабина позвонила лакею и, вся пылая от лихорадки, еще нашла в себе силы написать письмо, потому что была одержима одной яростной мыслью — узнать правду. Вот это письмо.

Сабина приказала горничной отнести письмо на почту и отправить его в Геранду. Когда в спальню вошла виконтесса де Портандюэр, Сабину трясла страшная лихорадка, сменившая первый приступ безумия.