Дом кошки, играющей в мяч - де Бальзак Оноре. Страница 13

— Ну, Эглемон, прощайте, мы встретимся в Булонском лесу.

Слова эти были произнесены великосветской сиреной таким тоном, точно все было решено еще до прихода Августины; их сопровождал угрожающий взгляд, быть может, заслуженный офицером, с восхищением взиравшим на скромный цветок, столь непохожий на горделивую герцогиню. Молодой фат молча поклонился, повернулся на каблуках и легкой поступью быстро вышел из будуара. В этот миг Августина, следя за своей соперницей, провожавшей глазами блестящего офицера, уловила в ее взгляде то чувство, самое беглое выражение которого понятно всем женщинам. Она с глубокой грустью подумала, что ее посещение будет бесполезно: хитрая герцогиня, по всей вероятности, слишком любит окружать себя поклонниками и будет безжалостной.

— Сударыня, — сказала Августина срывающимся голосом, — вы, несомненно, удивлены, что я здесь, у вас... Конечно, это может показаться странным... чрезвычайно странным... Но отчаяние доводит до безумия и все оправдывает. Я отлично понимаю, почему Теодор предпочитает ваш дом всякому другому и почему вы обладаете такой властью над ним. Увы, в самой себе я нахожу для этого причины более чем достаточные. Но я обожаю своего мужа, сударыня. Два года страданий не вытравили его образ из моего сердца, хоть его сердце я и потеряла. И вот у меня явилась безумная мысль бороться с вами... Я пришла к вам узнать, каким способом я могу восторжествовать над вами. Простите меня, — воскликнула Августина, порывисто взяв свою соперницу за руку, которую та не отняла, — я никогда не буду так молить бога о моем собственном счастье, как о вашем, если вы поможете мне снова завоевать... не скажу любовь, но просто дружбу де Сомервье! Я надеюсь только на вас. Ах, скажите мне, как вы могли ему понравиться и заставить его забыть первые дни...

При этих словах Августина, задыхаясь от неожиданных рыданий, принуждена была остановиться. Стыдясь своей слабости, она закрыла лицо носовым платком и залилась слезами.

— Неужели вы такой ребенок, моя дорогая крошка? — сказала герцогиня. Соблазненная новизной этой сцены и невольно растрогавшись преклонением, выраженным, быть может, самой добродетельной супругой в Париже, она отняла платок у молодой женщины и сама принялась вытирать ей глаза, из сострадания шепча ей утешительные слова. После некоторого молчания кокетка, крепко сжав хорошенькие ручки Августины своими руками, отличавшимися силой и благородной красотой, сказала нежно и участливо:

— Прежде всего я посоветую вам не плакать, так как слезы портят красоту. Нужно уметь переносить горе, иначе вы заболеете, а любовь недолго живет на ложе скорби. Правда, печаль сначала придает некоторую прелесть и может нравиться, но в конце концов от нее обостряются черты, блекнут самые очаровательные лица; к тому же наши тираны из самолюбия требуют, чтобы их рабыни всегда были веселы.

— Ах, как мне заставить себя не чувствовать! Разве можно, не испытывая смертной муки, видеть любимые глаза равнодушными, унылыми, потухшими, тогда как прежде они сверкали любовью и радостью. Я не могу совладать со своим сердцем.

— Очень жаль, милочка. Право, мне кажется, я уже знаю всю вашу историю. Прежде всего поймите хорошенько, что если ваш муж вам не верен, то не я его сообщница. Если я хотела видеть его в моем салоне, то, признаюсь, мною руководило самолюбие: он стал знаменит и нигде не бывал. Я уже так полюбила вас, что не хочу огорчать рассказом о всех безумствах, которые он совершил ради меня. Нет, об одном я все-таки скажу, потому что это, быть может, поможет вам вернуть его и наказать за смелость, которую он допускает по отношению ко мне. В конце концов он поставит меня в неловкое положение. Я прекрасно знаю свет, моя дорогая, и не рассчитываю на скромность слишком выдающегося человека. Знайте же, что талантам можно позволять ухаживать за нами, но выходить за них замуж — ошибка. Мы, женщины, должны восхищаться гениальными людьми, наслаждаться их обществом, как неким спектаклем, но жить в их близости — никогда. Фи! Это все равно, что находить удовольствие в рассматривании машин, действующих за кулисами оперы, вместо того чтобы сидеть в ложе и смаковать блестящие картины. Но с вами, моя дорогая, несчастье уже произошло, не так ли? Ну что ж, нужно попытаться снабдить вас оружием против тирании.

— Ах, сударыня, еще раньше, чем войти сюда, увидеть вас здесь, я уже обратила внимание на такие тонкие ухищрения, о которых я и не подозревала.

— Вот и отлично, приходите ко мне время от времени и вы скорее поймете эти пустяки, которые, впрочем, имеют большое значение. Для глупцов внешняя обстановка составляет половину жизни, и в этом отношении многие даровитые люди оказываются глупцами, несмотря на весь свой ум. Держу пари, что вы никогда и ни в чем не умели отказывать Теодору.

— Как, сударыня, отказать в чем-нибудь тому, кого любишь?

— Какая наивность! Бедняжка, я буду вас обожать за ваше простодушие. Знайте же: чем больше мы любим, тем меньше мы должны показывать мужчине, особенно мужу, силу нашей страсти. Того, кто больше любит, порабощают и, что еще хуже, рано или поздно бросают. Тот, кто хочет властвовать, должен...

— Что вы, сударыня! Значит, нужно скрытничать, все взвешивать, притворяться, создавать себе искусственный характер, ежедневно, ежечасно? Как же можно так жить? Разве вы можете?..

Она запнулась; герцогиня не могла скрыть улыбки.

— Дорогая моя, — наставительно заметила светская дама, — супружеское счастье всегда было рискованной игрой, делом, которое требует особого внимания. Если вы будете говорить о любви в то время, как я говорю о браке, мы перестанем понимать друг друга. Выслушайте же меня, — продолжала она дружеским тоном. — Мне приходилось встречаться с выдающимися людьми нашего времени. Те из них, которые женились, за редкими исключениями вступили в брак с ничтожными женщинами. И, представьте, эти женщины управляли ими так, как нами управляет император, и если не были любимы, то, во всяком случае, их уважали. Я люблю проникать в тайны, особенно те, которые касаются нас, женщин, и поэтому забавлялась разрешением этой загадки. Вот в чем дело, мой ангел: эти «хорошие жены» сумели понять характер своих мужей; не боясь, как вы, их превосходства, они ловко подметили, чего недостает им самим, и обладали ли они достоинствами на самом деле или только притворялись, что их имеют, — во всяком случае, они нашли способ так искусно выставить их напоказ своим мужьям, что в конце концов внушили им уважение. Кроме того, запомните, что в душах этих людей, которые кажутся столь значительными, всегда заключена некоторая доля безумия, и мы должны уметь пользоваться этим. Твердо решив властвовать над ними, никогда не забывая о своей цели, подчиняя ей все наши поступки, наши мысли, наше кокетство, мы укрощаем причудливые умы, которые благодаря самой неустойчивости своих мыслей дают нам возможность влиять на них.

— О, боже! — испуганно воскликнула молодая женщина. — Так вот какова жизнь! Это битва...

— Где нужно всегда угрожать, — подхватила герцогиня, смеясь. — Наша власть совершенно искусственна. Например, нельзя допускать, чтобы мужчина презирал нас; от такого падения можно воспрянуть только при помощи отвратительных уловок. Пойдемте, — прибавила она, — я укажу вам средство, как посадить вашего мужа на цепь.

Улыбаясь, герцогиня встала и повела юную, неопытную в деле супружеских хитростей ученицу по лабиринту своего маленького дворца.

Они дошли до потайной лестницы, сообщавшейся с приемными покоями. Повернув секретный замок двери, герцогиня остановилась и взглянула на Августину с неподражаемым, очаровательным лукавством.

— Послушайте, герцог де Карильяно обожает меня, но он не смеет войти в эту дверь без моего разрешения. А это человек, который привык командовать тысячами солдат. Он бесстрашно идет навстречу огню батарей, а меня... он боится.

Августина вздохнула. Они дошли до пышной картинной галереи, и там герцогиня подвела жену художника к портрету, написанному им с девицы Гильом. Увидев его, Августина вскрикнула: