Жизнь холостяка - де Бальзак Оноре. Страница 14

«Превосходно! — подумал он. — Слова мои возымели действие».

Это чудовище тем легче состроило подходящую к случаю мину, что и само было взволновано ходом игры.

Увидев, как бледен и разбит ее ужасный любимец, бедная мать бросилась перед сыном на колени, целовала ему руки, прижимала их к сердцу и долго не сводила с него глаз, полных слез.

— Филипп, — сказала она, задыхаясь, — обещай, что ты не покончишь с собой! Мы все забудем!

Филипп посмотрел на растроганного брата, на г-жу Декуэн, у которой слезы навернулись на глаза, и подумал: «А ведь они добряки!»

Он нагнулся к матери, поднял ее, сел к ней на колени, прижал ее к сердцу и, целуя, сказал ей на ухо:

— Ты вторично даришь мне жизнь!

Госпожа Декуэн измыслила возможность приготовить прекрасный обед, да еще присоединила к нему сокровища из своих давних запасов — две бутылки старого вина и бутылочку заморского ликера.

— Агата, разреши уж ему курить сигары! — сказала она за десертом.

И она предложила Филиппу сигары.

Бедные создания воображали, что, предоставив ему все удобства, они внушат ему любовь и привязанность к семье, и старались привыкнуть к запаху табака, которого не выносили. Эта огромная жертва даже не была замечена Филиппом.

На следующий день Агата казалась постаревшей на десять лет. Как только ее беспокойство утихло, пришло размышление, и бедная женщина за всю ужасную ночь не сомкнула глаз.

У нее осталось только шестьсот франков ренты. Г-жа Декуэн страдала хроническим упорным кашлем и, как все толстые женщины-сластены, двигалась тяжело, ее шаги на лестнице походили на удары бревна; каждую минуту она могла умереть; с нею исчезли бы четыре тысячи франков. Разве не было смешно рассчитывать на этот источник средств? Что же делать? Как быть? Агата скорей решилась бы поступить сиделкой к больным, чем быть в тягость своим детям, — она и не думала о себе. Но что будет делать Филипп при своих пятистах франках пенсии? Г-жа Декуэн, давая в продолжение одиннадцати лет по три тысячи франков ежегодно, почти вдвойне выплатила свой долг и продолжала приносить в жертву семье Бридо интересы своего внука. Хотя честность и строгая порядочность Агаты были оскорблены во время этого ужасного бедствия, она размышляла: «Бедный мальчик, разве он виноват? Он верен своей присяге. Это я виновата, что не женила его. Если бы я нашла ему жену, он не связался бы с танцовщицей. Он такого сильного сложения!»

Старуха Декуэн тоже размышляла всю ночь, как бы ей спасти честь семьи. Утром она встала и явилась в спальню своей подруги.

— Ни вам, ни Филиппу не следует браться за это тонкое дело, — сказала она ей. — Два наших старых друга, Клапарон и дю Брюэль, умерли, но у нас остался Дерош-отец, который правильно судит обо всем, и я схожу к нему сегодня же утром — пускай Дерош скажет, что Филипп стал жертвой своего доверия к одному другу, что его бесхарактерность в этом отношении делает его совершенно неспособным заведовать кассой и подобный случай может повториться и впредь. Филипп предпочтет сам подать в отставку, он не будет просто уволен.

Агата, поняв, что этой официальной ложью честь ее сына будет спасена, — по крайней мере, в глазах чужих, — обняла г-жу Декуэн, и та отправилась из дому, чтобы замять эту ужасную неприятность. Филипп спал сном праведника.

— Хитрая старуха! — сказал он, улыбаясь, когда Агата сообщила ему, почему запаздывает завтрак.

Старый Дерош, последний друг бедных женщин, несмотря на свой суровый характер, помнил, что он получил должность благодаря Бридо, и взял на себя в качестве признанного дипломата деликатное поручение, данное ему г-жой Декуэн. Он пришел к Агате пообедать и уведомить ее, что ей необходимо завтра пойти в казначейство на улицу Вивьен подписать перевод части проданной ренты и взять купон на шестьсот оставшихся у нее франков. Старый чиновник покинул несчастный дом только после того, как заставил Филиппа подписать прошение военному министру о восстановлении его в рядах армии. Дерош обещал обеим женщинам протолкнуть прошение в Военном министерстве и воспользоваться победой герцога над Филиппом у танцовщицы, чтобы добиться покровительства этого знатного вельможи.

— Не пройдет и трех месяцев, как он будет подполковником в полку герцога де Мофриньеза, и вы избавитесь от забот о нем.

Дерош ушел, осыпанный благословениями обеих женщин и Жозефа. Что касается газеты, то два месяца спустя она, согласно предсказаниям Фино, перестала выходить. Таким образом, проступок Филиппа не вызвал в обществе никакого отголоска. Но материнскому чувству Агаты была нанесена глубокая рана. Ее вера в сына была поколеблена, отныне она жила в непрестанной тревоге, сменявшейся относительным спокойствием, когда она видела, что ее зловещие опасения не сбываются.

Если люди, наделенные физической храбростью, но нравственно подлые и гнусные, каким и был Филипп, видят, что после катастрофы, при которой едва не погибла их репутация, все идет обычным порядком, то такая снисходительность семьи или друзей является для них поощрением. Они рассчитывают на безнаказанность: вдохновляемые своим извращенным умом и стремлением удовлетворить свои страсти, они устанавливают, каким образом им удалось обойти законы общества, и тогда становятся поразительно ловкими. Две недели спустя Филипп снова стал скучающим бездельником и возобновил свои посещения кофеен, сиденье за столиком, услажденное стаканчиками спиртного, долгие партии на биллиарде в сопровождении пунша, ночные бдения за игрой, когда он, вовремя рискуя маленькими ставками, выигрывал небольшие суммы для поддержания этого беспорядочного образа жизни. Чтобы лучше обмануть мать и г-жу Декуэн, он притворялся бережливым, носил шляпу почти до неприличия засаленную и обтрепанную, заплатанные сапоги, потертый сюртук, на котором едва выделялась его красная орденская розетка, потемневшая от долгого пребывания в петлице, закапанная ликером и кофе; его зеленоватые замшевые перчатки служили ему долго, и в довершение всего он сменял свой атласный галстук только тогда, когда тот превращался в тряпку.

Мариетта была единственной любовью этого праздного малого; и измена танцовщицы еще больше очерствила его сердце. Когда случайно Филипп бывал в выигрыше или же ужинал со своим старым приятелем Жирудо, он из какого-то грубого презрения ко всему женскому полу искал утех у площадной Венеры. Впрочем, он соблюдал порядок — завтракал и обедал дома, каждую ночь возвращался к часу. После трех месяцев этой ужасной жизни бедная Агата опять возымела некоторое доверие к сыну.

Что до Жозефа, то, работая над великолепной картиной, которой впоследствии был обязан своей известностью, он не выходил из своей мастерской.

Полагаясь на мнение внука, старуха Декуэн верила в будущее Жозефа и расточала художнику материнские заботы: по утрам сама подавала ему завтрак, исполняла его поручения, чистила ему сапоги. Художник показывался только к обеду, а вечера проводил с друзьями по кружку. Впрочем, он много читал, приобретал те глубокие и серьезные знания, что даются только самообразованием, которым и занимаются в возрасте между двадцатью и тридцатью годами все даровитые люди. Агата редко видела Жозефа, но не беспокоилась о нем и думала только о Филиппе. Только он вызывал у нее то чередование возникающих опасений и утихающих страхов, которое до известной степени составляет жизнь чувства и так же необходимо для материнской любви, как и для страсти. Дерош, приходивший почти каждую неделю навестить вдову своего бывшего начальника и друга, обнадеживал ее: герцог Мофриньез просил назначить Филиппа в его полк, военный министр велел составить рапорт, и так как имя Бридо не значится ни в одном полицейском списке и за ним не числится судимости, то в первые месяцы нового года Филипп получит назначение на службу и будет восстановлен в правах. Чтобы обеспечить успех, Дерош привел в движение все свои связи; наведя справки в полицейской префектуре, он узнал, что Филипп убивает все вечера за игрой, и счел необходимым доверить эту тайну только г-же Декуэн, обязав ее следить за будущим подполковником, потому что какой-нибудь скандал мог все погубить; в настоящее время министр, пожалуй, еще не стал бы доискиваться, не игрок ли Филипп. Поступив же на военную службу, подполковник, несомненно, расстанется со своей страстью, порожденной бездельем. Агата, не принимавшая больше никого по вечерам, читала молитвенник, сидя у камина, а старуха Декуэн в это время гадала на картах, занималась толкованием своих снов и применяла правила «Кабалистики» к своим ставкам.