День середины лета (СИ) - Степанова Анна. Страница 22

Так и раскладывала Илл'а свои скромные пожитки под несмолкающую болтовню почтенного господина - и, не чуй она на себе его внимательный, все подмечающий взгляд, всерьез могла бы решить, что здесь он только от скуки. Но Моран дураком не был: кого попало к себе в дом не пустил бы, особенно после истории с квартирантом. Вот и смотрел теперь, что именно вытаскивает из своих узелков новая помощница.

- А как зовут-то тебя, жрица? - спохватился он вдруг.

На миг Илл'а даже растерялась. И как она об этом не подумала прежде? Настоящее имя называть не хотелось: незачем дело облегчать тем, кто ее искать возьмется...

- Лая, - бросила она первое, что на ум пришло.

- Правда? - расцвело лицо аптекаря весельем. - О, так твои родители народные байки любят?

- Не знаю. Я сирота, - буркнула Илл'а, мрачнее, чем хотелось бы.

- А-а-а... Извини, - растерялся мужчина.

- Да ничего, привыкла уж... Так что там с байками?

- Неужто, не слышала? - он неподдельно удивился. - Хотя, конечно, мала ты еще... Это ж лет пятнадцать-двадцать назад во всяком кабаке сказывали... Мол, была средь охотников такая - Лая-Насмешница. Девица с норовом да удалью, удачливая - всем собратьям своим на зависть. А пуще всего - справедливая: праведному поможет, неправедного же накажет так, что еще год над ним все потешаться будут. Купцам и лордам от нее перепадало, простой же люд не трогала почти - за то, наверное, и любили ее...

- И что же сталось с ней?

- Сгинула, как и положено. Их брат лихой редко доживает до старости... Но КАК, мерзавка сгинула! Еще не один год о том молва ходила!.. Сказывали: ввязалась она в спор чуть ли не с самими дьяволами. Мол, лучшая я из лучших, все, что в мире людском спрятано - достать смогу!.. И так в себя, дурочка, уверовала, что додумалась в сокровищницу самой Гильдии влезть! Даже вытащила оттуда что-то, говорили, страшно тайное... Темные мастера, конечно наглости такой ей спустить не могли: целую свору своих отправили следом. Дюжину человек потеряли - а Насмешница все целехонька!.. Вот тогда и взялся за нее сам Ледяной Дьявол. А уж от него никто живым не уходил...

- Ледяной Дьявол?

- Гильдмастер нынешний. Неужто, и о нем не слышала? От его руки девчонке смерть и пришла... Да только по сей день молва ходит, что схоронку охотницы, с сокровищем, тогда ею украденным, так и не обнаружили...

- До сих пор ищут, значит? - внутренне похолодела Илл'а. Причудливая история, наверняка, вдоволь народною молвой приукрашенная, что-то странно цепляла в ее сердце - и только теперь начала девушка понимать, что.

Все дело в имени, которым назвалась она аптекарю, не подумав!

"Лая" - имя из ее снов. Имя той, кем она, Илл'а, становилась, смыкая веки. Почти каждую ночь, все чаще и чаще в последние месяцы...

И теперь, после рассказа господина Морана, девушка почему-то знала: никакой другой Лаи за эти годы не было. Только дерзкая охотница, погибшая от руки Гильдмастера - и застрявшая каким-то чудом во снах юной храмовой послушницы...

А, коли так, то... что же, на самом деле, в ней, Илл'е, схоронено? Чужая память с украденной тайной? Карта сокровищ, как в детской сказке?.. Может, затем и "сделали" ее для Гильдмастера?.. Вытащили, даже с того света?..

Желание скрыться навек ото всех росло в Илл'ыной душе с каждым мигом, паникой норовя утопить все здравые, разумные мысли да принудить метаться по-заячьи в поисках собственной гибели.

Она заставила себя успокоиться.

Нужно подождать. Всего лишь подождать...

Месяц-другой. Немного денег, немного вещей. Место в обозе к Северным горам или на корабле к Южному... Никто, даже Алим, не сможет взять ее след - скрываться от одаренных не так уж сложно, коль умеешь. Простых же людей девушка не боялась: их память было слишком просто обмануть, а ей больше не хотелось быть безгрешной...

Всю ночь успокаивала себя Илл'а подобными мыслями, еще не зная, что судьба, коль уж не Богинями она дана, но выплетена кем-то из одаренных, все едино возьмет свое - таков ее незыблемый закон. Впрочем, и знали-то о нем только Плетельщицы - давно уж мертвые жрицы заброшенных храмов, талант которых тлел в нынешние времена лишь в одной-единственной женщине, вовсе не зря в народе прозванной Паучихой...

***

Сотни свечей дрожали в пыльном сумраке зала, остро пахнущем благовониями и людским потом. Шелестели голоса и вздохи, кто-то всхлипывал - не разберешь, напоказ или искренне. Стройные голоса жриц то взмывали резко ввысь, то тянулись, тихо и тоскливо, на одной заунывной ноте, невольно заставляя морщиться.

Каменные лики богинь взирали с бездушной насмешкой.

Плевать им было на сбившуюся в давке толпу, что теснилась за каменным парапетом, отделяющим чернь от сборища благородных; плевать на старания жриц, охрипших к ночи от жалобного пения; плевать и на покойного, торжественно возложенного у мраморных божественных ног...

Не зря, видать, шепотком сказывали, что теми еще тварями были светлые храмовые сестры! Под стать Первому Богу, своему небесному папочке...

Огнезор хмыкнул в такт своим едким мыслям. Усталость давила на него не меньше, чем древняя сила давно умерших жрецов, заботливо вплетенная в своды Храма. Казалось, его испытывали на прочность, заставляя трепетать и без того натянутые до предела нервы. И, конечно, раздраженному Гильдмастеру (ах, простите, сегодня - лишь лорду Таргелу!) это никак не добавляло терпения да благодушия.

Торжественная ночная служба, провожающая в мир иной Императора, длилась уже почти шесть часов.

Чего уж только не было за это время! Молитвы, причитания навзрыд, пустые славословия и песни... А вот теперь и до горестных речей, кажется, дошла очередь!

Первому, как по родству положено, пришлось из своей отдельной ложи выступать Илану. Вид он имел разнесчастный - и, сильно подозревал Огнезор, что вовсе не по почившему родственнику печалился сейчас молодой лорд (скорей уж, скорбел о длине и занудстве нынешней службы!). Молчаливой, грозной горой возвышался за спиной юноши мастер Ледогор, облаченный в кирасу дворцовой стражи. Всякий терял выдержку под его цепкими по-волчьи глазами - и пока Илан говорил о горечи утраты, страж его, казалось, успел расчленить взглядом каждую подозрительную личность в огромном Молитвенном Зале. Молодой лорд был уныл и растерян; немногословен почти до неприличия - но именно настолько, как положено в меру скорбящему наследнику, готовому принять бремя власти...

Свою партию мальчик отыграл блестяще!

Это радовало и, несомненно, внушало гордость. Но Огнезор пока не думал расслабляться.

Ибо следующим слово брал лорд Амареш - и столь плохо скрывал сей почтенный муж за фальшивой скорбью чувство хищного самодовольства, что лишь дурак не заподозрил бы подвоха.

В Гильдмастерах, как известно, дураки надолго не задерживаются...

Говорил старик возвышенно и складно - все больше о мудрости да благочестии покойного. Не стесняясь сочинять да приукрашивать, доводя порядком пьяную чернь в задних рядах до искренних восторгов и рыданий.

- Ишь, как складно врет, сволочь! - сквозь зубы прошипела за спиной Огнезора одетая в неприметную форму личного храна Слава. - Тоже еще придумал: "Великий Император-мученик", спаситель и благодетель! Да если бы не ты, сдыхать бы им всем с голоду! или пятки лизать варварам, своим - либо заморским!..

- Угомонись, - не оборачиваясь, шикнул на нее Гильдмастер. - Мне не интересно, заслуженно ли Амареш с таким похвальным упорством возводит в ранг святых покойного. Но зато крайне любопытно, ЗАЧЕМ он все-таки это делает. Хотя, думаю, мы скоро узнаем...

Огнезор, как всегда, не ошибся. Почему-то дурные предчувствия, в отличие от хороших, сбывались у него с удивительным постоянством...

- Великая утрата постигла всю Империю! - весенней щебетуньей заливался старый лорд. - И в знак нашей скорби я призываю благородное собрание объявить с сего дня тягчайший траур, запретив, в нарушение традиций, любые, даже самые необходимые, торжества. И лишь по истечении оного, смиренно почтив память Его Божественности, в угодный Богиням день середины лета со всей пышностью короновать молодого наследника, дабы подарено было его царствованию благословление Неба и предков!