100 знаменитых символов Украины - Хорошевский Андрей Юрьевич. Страница 66

Положение было отчаянным, казалось, что задумка пойдет прахом. Но вдруг спасение пришло, да с такой стороны, откуда ждать его не приходилось. Среди прочих профессор Прахов предлагал расписать Владимирский собор и Виктору Васнецову, к тому времени уже очень известному в художественных кругах мастеру, прекрасно знавшему иконопись и древнерусскую культуру. Собственно говоря, Виктор Михайлович и родился-то в семье художника, и даже почти закончил духовную семинарию, правда, не доучился и с последнего курса уехал поступать в Академию художеств.

Однако Васнецов отказался, сославшись на вполне обычные причины: занятость, сложность предстоящей работы, нежелание переезжать с обжитого места. И расписывал бы стены Владимирского собора кто-то другой, если бы не один прекрасный теплый весенний день. Васнецов находился за городом, наслаждался дачной идиллией. Он сидел на лужайке перед верандой, когда в дверях появилась его жена с маленьким сыном на руках. Женщина мягко улыбалась мальчику, а ребенок словно потянулся руками к весеннему солнцу. Увидев это зрелище, художник подумал, что должен обязательно запечатлеть лица родных ему людей в образе Богоматери с младенцем. Ранним утром следующего дня Васнецов отправился на почту и отослал телеграмму профессору Прахову. Чем, надо сказать, несказанно его обрадовал.

Работы по росписи собора уже шли полным ходом, когда в 1890 году Адриан Прахов увидел картину Михаила Нестерова «Видение отрока Варфоломея», посвященную великому русскому святому Сергию Радонежскому (Варфоломей – мирское имя святого). И тотчас он пригласил молодого художника, ученика Перова и Маковского, в Киев. Интересно, что во многом судьбы двух художников – Васнецова и Нестерова – схожи. Оба родились в очень религиозных семьях, оба закончили Петербургскую академию художеств, и для обоих слова «духовность» и «вера в Бога» были смыслом жизни.

Как только Владимирский собор открыл свои двери, так сразу же разгорелась жаркая дискуссия. Наверное, не было другого такого храма, в споры вокруг которого было бы вовлечено столько людей, как из мира искусства, так и со стороны церкви. О чем спорили эти люди? Дело в том, что со стен собора смотрели не лики святых, а живые лица. Особенно поражала каждого входящего под свод собора «Васнецовская Богоматерь», которая одновременно казалась и Царицей Небесной, несущей Спасителя, и обычной женщиной, на руках которой был простой мальчик. Вот это отступление от канонических норм и вызывало неудовольствие многих святых отцов и тех, кто в вере своей во главу угла ставил соблюдение правил, а не истинный духовный мир человека.

Но оставим в стороне все эти споры, тем более что они уже давным-давно завершились. Все это не важно. Как, в общем-то, и не очень важно, что торжественное освящение Владимирского собора, на котором присутствовали император Николай II и императрица Александра Федоровна, состоялось 20 августа 1896 года. Как и не важно то, что в советские времена храм был превращен в Антирелигиозный музей (точнее, в филиал Музея истории религии). Ведь не для царей и императоров работали Васнецов, Нестеров, Врубель и другие живописцы, и уж тем более не для того, чтобы экскурсоводы Антирелигиозного музея, проводя экскурсии, говорили посетителям заученные фразы вроде того, что «архитектурная идея Владимирского собора лишена целостности и законченности, но настенная живопись, выполненная великими русскими художниками, представляет огромную культурную и историческую ценность». Да, действительно представляет ценность, сомнений нет. Но не об этом думали художники. «Есть у нас великое дело, нас единящее, – это искусство, – сказал однажды Виктор Васнецов. – Им мы живем, для него живем и им служим своему народу». И вряд ли к этим великим словам нужно что-то добавлять.

Десятинная церковь

«И повеле Владимир рубить церкви и поставляти по местом идеже стояше кумиры…» Киевский князь Владимир Святославич, крестивший Русь, взялся за дело решительно. Ведь киевляне отнюдь не собирались в одночасье расставаться со своими богами и поклоняться новому. Что говорить, если сам Владимир, занявший княжеский престол в 978 году, первым делом воздвиг возле своего дворца новое большое капище языческих богов. «И стал Владимир княжить в Киеве, и поставил кумиры на холме за двором теремным: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Дажьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти шли бесам и оскверняли землю жертвами своими». Так писал о начале княжения Владимира Нестор-летописец. А спустя десять лет не нужны оказались старые боги…

Первой церковью, построенной во времена княжения Владимира Великого, была деревянная церковь Святого Василия. Располагалась она точно на том месте, где когда-то Владимир и подданные его приносили жертвы Перуну и другим языческим богам. А жертвы, надо сказать, были страшные – человеческие. Но дерево – материал ненадежный, того и гляди пожар (а губительные пожары случались в деревянном Киеве очень часто) уничтожит красоту. И потому повелел Владимир Святославич воздвигнуть в центре стольного града Киева церковь во славу Пресвятой Богородицы – первую каменную церковь в Киевской Руси.

Место для новой церкви было выбрано не случайно. По преданию, там, где стояла Десятинная церковь, за пять лет до Крещения Руси были принесены в жертву богам варяги-христиане Иоанн и Федор. В начале XX века во время археологических раскопок неподалеку от фундамента Десятинной церкви были найдены остатки деревянного сооружения. Как предполагают некоторые исследователи, именно там жили первомученики Иоанн и Федор.

Церковь Святой Богородицы должна была стать украшением нового христианского города и чтобы она «небесной красоте была подобна», приказал Владимир Святославич одаривать ее десятой частью всех княжеских доходов. Оттого и получила церковь Пресвятой Богородицы свое второе, более известное название – Десятинная. «Если же это отменит кто – пусть будет проклят…», – по преданию, определяя церкви десятую часть своих доходов, святой Владимир Креститель произнес эти слова. И потому считается, что только тогда, когда будет восстановлена Десятинная церковь и, таким образом, будет снято проклятие князя Владимира, тогда обретет Киев свое былое величие как центр православного мира.

«Когда Владимир жил в законе христианском, надумал он соорудить каменную церковь Святой Богородицы и привел мастеров из греков и начал возводить. А когда закончил сооружение, украсил ее иконами, и поручил ее Анастасу-корсунянину. И попов корсуньских приставил служить в ней». Традиция приглашать на строительство и роспись храмов греческих мастеров еще долго сохранялась в Киевской Руси. Из Херсонеса Таврического (Корсуня, как называли славяне греческое поселение на берегах Черного моря) были привезены иконы и кресты.

Размеры церкви впечатляли – шестистолпное крестовокупольное здание было длиной 42 метра и шириной 34. Согласно летописным данным, венчали Десятинную церковь двадцать пять куполов. Стены ее были сложены из плинфы, которая обжигалась в специальных печах, поставленных неподалеку от места строительства. Опирались стены на деревянные фундаменты, залитые известковым раствором. Внутреннее убранство Десятинной церкви считалось одним из самых богатых и красивых в православном мире – мраморные колонны, фресковая живопись, выполненная лучшими греческими мастерами, мозаичные полы из разноцветного мрамора, порфира и яшмы. В храме находилось три престола, главный посвящался Богородице, один из боковых – святому Николаю, а второй – священномученику Клименту, Римскому Папе конца I века, мощи которого хранились в церкви. На площади перед Десятинной церковью была поставлена бронзовая квадрига, доставленная в Киев из Херсонеса. «Взя же ида медяне две капищи и четыре кони медяны, – говорилось об этом в «Повести временных лет», – иже и ныне стоять за Святою Богородицею».