100 великих любовниц - Муромов Игорь Анатольевич. Страница 58

В конце концов она стала любовницей дю Барри, благодаря которому из гризетки и модистки превратилась в «светскую» даму. Теперь у неё появилась возможность бывать в модных салонах, где проводили время опытные женщины.

Дю Барри был достаточно умён, чтобы понять, что в лице Жанны он владеет настоящим сокровищем, и решил извлечь из этого выгоду.

Дю Барри открыто объявил фавориту короля Ришельё, что Жанна предназначается именно Его Величеству и что он именно тот человек, который готов отнести её прямо в кровать короля, если для этого не найдётся никого другого. Через некоторое время Ришельё ответил, что граф должен обратиться к Лебелю — может быть, малышка на денёк и заинтересует короля… Лебель с интересом выслушал дю Барри. Во время ужина у него на квартире Жанна, разгорячённая шампанским, вела себя совершенно раскрепощённо, в то время как король сначала тайно наблюдал за ней, затем приказал привести её к себе и, после того, как она отдалась и показала, на что способна, так влюбился в неё, что Лебель получил приказ найти ей подходящую партию для замужества и устроить её дела.

Подходящий супруг был скоро найден в лице брата графа дю Барри, было также облагорожено происхождение Жанны, и в качестве благородного отца был назван Жан-Жак Гомар де Вобернье.

Через месяц после заключения брачного контракта была отпразднована свадьба, и сразу после этого супруг вернулся к себе в Тулузу. А новоиспечённая графиня дю Барри поселилась во дворце. Её апартаменты в Версале находились в непосредственной близости от королевских, так что Людовик мог незаметно проникнуть к ней в любое время.

Жанна тотчас обнаружила склонность к драгоценностям и предметам роскоши и быстро устроила у себя в комнатах настоящий склад произведений искусства из мрамора, бронзы, фарфора.

Однако только через девять месяцев после своего замужества, преодолев разного рода интриги, смогла она в апреле 1769 года добиться своего представления при дворе. Её красота в сочетании с ослепительным туалетом и подаренными ей Людовиком бриллиантами ценой в 100 000 франков произвели сенсацию. При пепельно-сером цвете волос у неё были тёмные брови и тёмные, загибающиеся почти до бровей, ресницы, оттенявшие голубые, почти всегда подёрнутые дымкой глаза, совершенно прямой нос над изгибом чувственного рта, цвет лица, напоминавший «лепесток розы в молоке», длинная и полная шея и круглые низкие плечи.

И вскоре Жанну стали окружать настоящие друзья, придворные, верные слуги, и даже придворный шут, герцог де Трем, зачастил к ней.

С изъявлениями преданности не заставили себя ждать и литераторы. Так, например, шевалье де ла Морльер посвятил ей свою книгу о фатализме…

Когда король в июле 1769 года отправился в военный лагерь в Компьене, Жанна поехала вместе с ним в его свите в запряжённой шестёркой карете. И точно так же, как для Людовика, на всех почтовых станциях для неё были подготовлены сменные лошади.

Вместе с королём она присутствовала на смотре войск, стала настоящей королевой лагеря, и командир полка полковник Бос приветствовал её точно так же, как членов королевской семьи. Жанну чествовали в Шантийи, куда она в следующем месяце сопровождала Людовика. Парис, который на выставке в Лувре увидел два её портрета кисти известного портретиста Друэ, мог только констатировать, что у неё другой тип красоты, чем у Помпадур, однако прелести в ней нисколько не меньше, чем у прежней великой куртизанки короля…

Жанна начала также привлекать внимание иностранцев. Когда английский литератор Уолпол, который оставил нам такие интересные мемуары, прибыл в Версаль, он в первую очередь хотел встретиться с новой фавориткой. Уолпол отыскал её у подножия алтаря. Она была без грима и в весьма скромном туалете. Она вообще предпочитала кокетливые неглиже пышным официальным туалетам, чаще всего носила платья из мягких струящихся тканей и достаточно легкомысленного покроя, и к праздничному столу являлась в простых нарядах по сравнению с другими дамами в глубоко декольтированных придворных туалетах. Она носила также придуманную ею довольно легкомысленную причёску, вскоре ставшую повсеместно известной как «шиньон а ля дю Барри».

Однажды она вмешалась в один судебный процесс — её приятель Эгийон подозревался в растрате общественных денег. Отделавшись лёгким испугом, он отблагодарил её роскошным подарком — великолепно отделанной каретой. На ней можно было увидеть новые фамильные цвета Жанны и её девиз: «Нападает первой!», окаймлённый ветками роз, на которых были изображены голуби, пронзённые стрелами сердца, факелы и другие символы любви.

Однако ей никогда не приходило в голову заняться политикой, как это было с Помпадур. Её интересовала только роскошь. Из её бухгалтерских книг мы узнаём о множестве подробностей живущей в роскоши молодой женщины, которая взмахом руки приводила в движение целый штат портных, модисток, вышивальщиц, мастеровых. Так, например, у знаменитого Лепота она купила костюмы из сукна, расшитого незабудками, с рисунком мозаикой, украшенные золотой тесьмой и обшитые бахромой из мирта; платья для верховой езды из белого индийского муслина, стоившие 6000 ливров. Её вышивальщик Даво по эскизам Мишеля де Сент-Обена вышил суконное платье прекрасными разноцветными рисунками. Переделку её туалетов с богатой фантазией осуществлял для неё знаменитый модный закройщик Пажель с рю Сент-Оноре. Кроме того, огромные суммы постоянно приходилось тратить на заколки. Принадлежавшие ей платья стоили от 1000 до 15 000 ливров.

На фабрике в Севре она покупала великолепный фарфор, в том числе столовую посуду в китайском стиле, над живописным оформлением которого лучший художник часто работал месяцами. Ротье поставлял ей для туалетов и убранства стола все изделия из золота и серебра, и его самый опытный подмастерье месяцами тратил дни и ночи, чтобы успеть только отполировать их. Она заказала столовый сервиз из чистого золота с ручками из кроваво-красной яшмы, а также золотой туалетный столик, который так и не был закончен, так как это требовало совсем уж небывалых расходов.

Таким же роскошным, как и всё, что её окружало, был построенный за три месяца архитектором Леду «дворец-будуар» Люсьенн, который являлся настоящим памятником искусства и ремёсел этой эпохи. Столовую этого воистину сказочного замка, заполненного блестящей и веселящейся публикой, мы ещё и сегодня можем увидеть на прекрасной акварели Моро Младшего, которому Жанна сначала назначила ежемесячную пенсию в 30 000 ливров, однако вскоре эта сумма была удвоена.

Ко всему прибавлялись ещё богатые подарки и подношения. Благодаря бесконечно преданному ей генеральному ревизору Террею, Жанна имела возможность неограниченного доступа в государственную казну, так как он проводил все её счета под видом королевских.

Теперь она давала балы в своём Люсьенне, но совершенно в другом стиле, чем это было во времена Помпадур: при своём дворе она внедряла обычаи и вкусы парижской улицы. Здесь играли комедианты с бульвара Тампль по репертуару Гимара, причём непристойная комедия Колле «Истина в вине» вводила в краску великосветских дам из Версаля. Ларрье и его жена пели такие неприличные куплеты, что подруги Жанны не знали, куда деваться от смущения. Здесь выступал Одино, звезда парижского дна, и ставили «Фрикассе» («Смесь») с эротическими танцами. Постепенно весь внешний лоск фаворитки пропал окончательно, и она стала разговаривать с королём как торговка со знаменитого рынка «Чрево Парижа», однако Людовик нашёл в этом свой шарм, как будто это была уличная проказница, которая забавляется со всем, что попадает ей в руки, не боясь, что это может разбиться… Она не знала, что такое стыдливость или сдержанность: утром, едва проснувшись, ещё лёжа полуодетой в кровати, она принимала модных художников и мастеровых, опираясь на руку своего негра Заморы, в таком же виде принимала канцлера Мопу, который в своём парике, по свидетельству герцога де Бриссака, был похож на высохший померанец, а затем, при появлении посланников самого папы, вставала с постели в ночной рубашке и с обнажённой грудью…