Разговоры под водку - Брукс Кирсти. Страница 22

— Ладно, зайдем с другой стороны. Кто организовал это «Эмото»?

— Дейрдре, девушка из отдела охраны труда.

— Так. А есть у них занятия по укреплению межличностных отношений? Ну, когда каждый пишет о другом все, что ему не нравится. Анонимно. Ну, типа, чтобы открыть глаза тем, которые не подозревают, что они гнусавят, когда говорят по телефону, или тем, которые слишком громко смеются.

Я вспомнила случай из личной жизни — однажды на Рождество на дискотеке мне вручили коробку носовых платков, потому что я все время чихала. Я сделала вид, что мне очень смешно, но на самом деле готова была сквозь землю провалиться от стыда.

— Не дожидайся, пока кто-нибудь опозорит его перед всеми, скажи ему сама — тихо и нежно. Стань ему другом. Кому-то из близких следовало бы это сделать раньше. Может, они и пытались, только он не слушал. Если ты этого не сделаешь, то сама пожалеешь.

Кажется, я ее так и не убедила.

— Ну, не знаю.

— Или пошли ему анонимный е-мейл.

Тут Зара повеселела:

— Вот это хорошая идея. Как я сама не додумалась? Можно послать ему открытку по е-мейлу, а потом сказать… — Тут она снова нахмурилась: — А что, если он поймет, что это от меня?

— Ну, если ты подберешь правильные слова, то не поймет.

— Можно попробовать.

— Послушай, Зара, ты сказала, что любишь его. Может, ты спьяну это ляпнула, но все равно нужно сказать ему правду. Представь, а что, если он сидит и думает: «Мне так нравится Зара, я хочу пригласить ее на свидание… Но эти ее козюли!»

— Да, ты права.

— Ну, вот и хорошо.

Я встала, стряхивая с брюк крошки от печенья, и начала собирать свои вещи. Нужно покормить Джока и на боковую.

— Зара, — сказала я, закидывая ремешок сумки на плечо, — а у тебя и правда козюли.

Выходя, я думала о том, как было бы хорошо, если бы изобрели такую кнопку, нажав на которую можно было бы стереть из прошлого все неудачи. Я понимаю, плохие воспоминания помогают нам не вляпываться в неприятности по второму разу, это такой механизм самозащиты. Но все же так мучительно вспоминать, как я травила на вечеринках дурацкие истории, как забывала имена друзей, представляя их, как к моей туфле однажды прилип кусок какашки, а я так и ходила по школе… Нет, это какое-то самоистязание. Лучше сфокусироваться на чужих обломах. Итак, утром я опять пойду в дом Дэниела, после того как пошлю отчет Элен.

«Любимый, я скучаю по тебе. Не могу дождаться, когда приду домой и снова упаду в твои пылкие объятия. Мое сердце изнывает от тоски по тебе. Мои пальцы горят от нетерпения прикоснуться к тебе, мои губы ищут твои…»

Это было уже третье письмо. Я скривилась от смешанного чувства жалости и отвращения. Похоже, эта Сьюзи, библиотекарша на общественных началах, совсем потеряла голову. Прочитав первое письмо, я сначала подумала, что теперь у меня есть, что доложить Элен и растопить ее невозмутимость. Но я ошиблась.

Она прочла отчет, уплетая сандвичи с сыром. Я же потягивала клубничный коктейль и думала, что пора менять запаску. Желудок мой злобно урчал всякий раз, когда мимо проносили горячие блины или яичницу, но я крепилась. Этой ночью мне приснился сон, как будто я сидела на коленях Сэма и мы целовались взасос. А потом мои бедра раздались, превратились в огромные ломти колбасы и придушили его. Я проснулась вся в поту.

Элен кивнула и засунула отчет в портфель. Я набралась храбрости и прошептала, что мне нужно знать, какими противозачаточными средствами они пользовались. Она посмотрела на меня так, как будто я дала ей пощечину.

— Это еще зачем?

— Затем, что я нашла упаковку от презервативов под кроватью Дэниела, рядом с его ботинками.

Судя по выражению ее лица, она явно предпочитала такой метод контрацепции, как спираль.

— Мы отказались от презервативов, после того как оба прошли обследование, — сказала она так, словно это я во всем виновата.

Мне стало понятно выражение «принести плохие новости» и почему того, кто их приносит, обычно убивают. Что ж, на этой работе мне явно не увернуться от пуль. Пора покупать пуленепробиваемый жилет.

— Она, скорее всего, давнишняя, — сказала я обнадеживающе.

— Без сомнения, — фыркнула Элен раздраженно. Казалось, ее огромные ноздри живут своей жизнью.

Мы решили, что все подозрительные факты я отмечу и в другом отчете, в конце недели. Тогда она сможет выбрать, продолжать ли ей роман с Дэниелом или послать его к чертям.

Завернув недоеденный сандвич в салфетку, она встала:

— Позвонишь мне в субботу и сдашь следующий отчет. И я надеюсь получить что-нибудь более конкретное.

С этим она и ушла. Поспешное отбытие. Наверное, хотела показать, что последнее слово все равно за ней.

Я уже сомневалась, действительно ли она хотела, чтобы я нашла компромат на Дэниела. Может, он ей просто надоел и она искала предлог? Возможно, втайне она хотела, чтобы он ей изменил, потому что тогда ее подозрения были бы оправданы, и в результате никакой ее вины в том, что она наняла меня, не было бы. Или я все выдумываю?

Когда я собрала свои вещи и приготовилась отчалить, то обнаружила, что Элен не ушла. То есть она вышла из кафе, но так и стояла на тротуаре, понуро уставившись под ноги. У меня перехватило дыхание, потому что я поняла — Элен плакала. Издалека было видно, что ее большой нос весь покраснел. На душе кошки заскребли, будто я в чем-то виновата, но я сказала им «брысь». У меня достаточно опыта, чтобы знать — мужчины и не на такое способны.

Итак, я думала, что нашла доказательства, пока не увидела на сентиментальном письме номер два дату. Оказалось, оно было написано девять лет назад. Я проверила и другие. Все они были давнишними, как и открытки, вложенные в письма. Они были написаны другим почерком — тринадцать лет назад. У Сьюзи была плохая привычка рисовать вместо точек маленькие любовные сердечки над буквой I. Симона, написавшая открытки, имела склонность к плюшево-игрушечным метафорам: «Ты мой пушистый мишка, ты мой маленький ути-пути». Что за тошнотворная слащавость!

Я торчала у Дэниела уже целый час, было почти одиннадцать. Снова зайдя в чуланчик с рухлядью, я проверила книжный шкаф. Замкнуто. Надо расспросить о нем Элен. Записывая, чтобы не забыть, я оглядела остальную часть комнаты. Потом проверила еще раз тумбочку около кровати. Вибратор лежал на том же месте, но кто-то его почистил.

Я сунула нос и внутрь тумбочки. Там навели порядок. Я сделала опись содержимого, поставила время и дату. Как и в прошлый раз, я обшарила карманы пальто, заглянула за ящики, под ящики, между матрасами и рамой кровати. Под кроватью опять набралась пыль. А в обувном ящике, под грудой старых вонючих кроссовок я нашла диковинную коллекцию.

Там хранилась малюсенькая засушенная розовая роза. Ее увядшие зеленые листья, словно когти, сжимали лепестки. А вот серебряная рамка на несколько фотографий. Я вытащила ее. Внутри была фотография обнаженной девушки с длинными рыжими волосами и мелкими чертами лица, которая лежала на ковре. А рядом была вставлена фотография огромной немецкой овчарки, роняющей слюни на тот же ковер.

Я вытащила заднюю картонку, но никакой надписи там не было, так что я все описала и задвинула ящик обратно. Небольшой дневник путешествий содержал подробности об отпуске, со ссылкой на девушку со странным именем Алекс, или сокращенно «А». Я поняла, что это девушка, потому что там было написано, что ее груди напоминали воздушные шары, готовые лопнуть. Ну и прочая чушь.

Что ж, и это пойдет. Я пролистала дневник. Меж страниц лежали билет на мюзикл «Кошки» (ходил дважды в течение одной недели, в феврале, семь лет назад) и счет за парковку. Зачем это хранилось, я не разгадала, но на всякий случай все записала.

Я опять заползла под кровать и пошарила под сервантом и шифоньером. На мне все еще была униформа «Аделаидских муравьев» — длинная черная прямая юбка и зеленый шерстяной затасканный пуловер, который я раскопала на дне своего гардероба. Я стряхнула пыль с юбки и рукавов — вымыть руки не было времени.