Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна. Страница 89

— Лариса, — твердит он, гладя меня по волосам. — Значит, это действительно… действительно ты? Моя Лариса…

Я тяну его за собой. В ресторан, в закрытый от всех взглядов кабинет. Анхена тут уже нет, он, видно, решил оставить нас вдвоем. Мы садимся за широкий стол, чьим единственным украшением является тоненькая вазочка с одиноким цветком. Так и не разжимая рук. Так и не отводя друг от друга глаз. И не находим слов. Долго.

С тихим стуком появляется официант, приносит поднос с прохладительными напитками. Я не заказывала, видно Анхен.

— Желаете что-нибудь еще? — чужой голос разрывает наше молчание.

— Ты хочешь что-нибудь? — спрашиваю папу. Он лишь качает головой. — Нет, спасибо, пока ничего не надо, — дежурно улыбаюсь официанту. Тот уходит.

— А ты часто бываешь в ресторанах, — замечает на это отец. — Такая уверенность в голосе.

— Бывала, — киваю я, — часто. Когда работала секретаршей у одного куратора. Он порою устраивал в ресторанах деловые встречи с моим участием, говоря, что таким образом выгодно экономит на моем обеденном перерыве, — как быстро промчалось то время. Пара месяцев. Целая жизнь.

— Да, — кивает своим мыслям папа, — ты знаешь, а я ведь вспомнил того куратора. И как был у него в кабинете — тоже вспомнил. И о чем говорил. Вот только тебя тогда в приемной не было. Ты, благодаря этому куратору, дома лежала. В состоянии, близком к помешательству, — под конец речи глаза его недобро сверкнули.

— Так ты… ты действительно вспомнил? Вспомнил, кто я тебе, как мы жили, как… — не смогла говорить, расплакалась.

— Да, доченька, да, — у него тоже заблестели слезы. И горло перехватило. Но он все же договорил — медленно, по слогам, словно заклинание, — Ла-ри-са…

Потом… Я обнимала его и плакала, он прижимал меня к себе и тоже, видимо, плакал, хотя и пытался сдерживаться и прятать от меня свои слезы.

— Значит, все же куратор, — горько произносит, наконец, папа. — Отомстил…

Я непонимающе поднимаю на него глаза.

— Я ведь все ему тогда высказал, дочка. Знаешь, всю жизнь молчал, а тут… не выдержал. Все равно стало, даже если убьет. Подумал, хоть перед смертью в его холеную морду все скажу. Про поведение его паскудное, которое ни на Великого, ни на Мудрого не тянет. Вампиры во все века культивировали уважительное отношение к людям. И именно это столетиями заставляло нас стремиться быть достойными этого уважения. А этот! Растления молоденьких дев, убийства из плохого настроения! То, как он полтора года измывался над тобой!

— Ну, не настолько уж все плохо. Было и хорошее, много. Он больных лечил без отдыха, детей спасал из погибающих районов, эпидемию остановил… И меня он спасал, часто. Может, даже чаще, чем я того заслуживаю…

— Вот оно как? А спасение у нас теперь, оказывается, надо еще заслужить?! А разве это не светлейшие вампиры учили нас, что люди тем и отличаются от животных, что приходят на помощь каждому, попавшему в беду, не задумываясь, по велению сердца, которое у настоящего человека не может остаться равнодушным? Ну так это только про людей, выходит, к Великим вампирам не относится?! Они, как боги, спасают только тех, кто заслужил. На их, разумеется, взгляд…

— Папа, что ты? Зачем? — столько горечи было в словах моего отца, столько желчи. И это папа, который даже погоду никогда не критиковал, не то что вампиров.

— Зачем? Может затем, что никакие его абстрактные «добрые дела» не исправят то зло, что он принес нашей семье? Затем, что ему показалось мало той боли, что он причинил тебе лично, он решил еще и семьи тебя лишить? А когда я почти договорился о переводе в Новоград, чтоб быть ближе к дочери, меня заставили вообще забыть, что у меня есть старшая дочь? Просто стерли из памяти! Он стер, чтоб я больше не смел за эту дочь заступаться. Не смел указывать Великим, какое они дерьмо на самом деле!

— Папа!

— Что? Ты хоть представляешь, каково это — ощущать пустоту в собственном сердце? В каждом сне пытаться достичь чего-то, чего-то важного, что я вот-вот — и вспомню? Уже почти, уже сейчас… но утро наступает, а «сейчас» — нет, день за днем, ночь за ночью… Представляешь, что я почувствовал, увидев тебя там, в парке? Беззаботную, смеющуюся, целующуюся с каким-то парнем, косящем под вампира… Словно меня ударили. Ткнули лицом в мир, от которого отлучили. За мои прегрешения против Великих ты счастлива без меня. Без нас. Словно есть где-то параллельная жизнь, где мы с тобой родные и близкие люди, а меня выкинуло в эту, где мы друг другу — никто… Незнакомцы. Я и подумать не мог, что так бывает…

— А ты… разве меня не на каруселях заметил?

— Нет, раньше, вы шляпу тогда покупали, — он кивнул на нее, небрежно брошенную на одно из кресел. — Ты так смеялась… Я обернулся на голос, и уже не мог оторвать глаз… так и шел… И все никак не мог вспомнить, откуда же я тебя знаю…

— А я не заметила… не видела… Он сказал, вы придете позже, у нас еще есть время…

— Он? Кстати, кто он? И где? Этот мальчик, с которым ты была в парке.

— Да ты не поверишь, — я улыбнулась немного печально. — Все тот же нелюбимый тобою вампир.

— Но… — он пораженно уставился на меня. — Да, конечно, — печально продолжил пару секунд спустя, — если вампир хочет остаться неузнанным — его никто не узнает. Но ты. С ним…

— Он не виноват, папа. То, что сделали с вами — это не он… Скорее, наоборот, чтобы ему нагадить. У них там — свои интриги, а люди… это ж просто люди, родятся еще…

— Ларис, доченька… — во взгляде отца явственно читалось сожаление. Сожаление о том, что я все же попала под непреодолимое обаяния вампиров и верю всему, что ни скажут. — Ну чем ему «нагадит» то, что нас с тобой разлучили?

— Он найти меня не мог, пап. Знал, что я в беду попала, а найти не мог. Не было в Стране Людей такого человека. Ни по документам, ни в памяти вашей… Я думала — вообще никто не помнит, оказалось — только близкие, остальные просто думают, что я уехала: в Светлогорске — что в Новоград, в Новограде — что в Светлогорск…

— Подожди, что значит «попала в беду»? — мгновенно встревожился он. — И где ты была, что тебя даже вампир найти не мог?

— Он просто не там искал, пап. Он меня по эту сторону Бездны искал, а надо было по ту… Вот как только он это понял, так сразу и нашел.

— По ту? — папа смотрит с ужасом. — Но Лариса, оттуда же… уже не возвращаются.

— Вот я и не могу вернуться, папочка, — призналась с тяжелым вздохом. — Нет, ты не думай, я там проживу, там можно жить, я не пропаду, со мной все хорошо будет, — поспешила успокоить. Хоть в чем-то, раз уж большего мне не дано. — Вот только вернуться нельзя.

— Но Лариса… ты же здесь… на этой стороне.

— На этой, — не стала спорить с очевидным. — Вот только вечером я улечу… Мне разрешили вернуться всего на один день, под ответственность Анхена… И неизвестно, получится ли еще когда…

— Но как же так, Лара?.. Как же оно… вот так?..

Я рассказала. Все, что было возможным. До суда. И даже суд — ведь он был еще на этой стороне. И судили меня люди. Без вампиров. А вот потом… потом рассказывала только про то, что видела Великую реку и Озеро Жизни, и даже в палатке жила среди заснеженных пиков Сияющих гор… А еще мы гостили у Дэлы… Да-да, той самой Дэлиаты Тэррианы ир го тэ Мэирэ, и не стоит делать вид, что ты не знаешь кто это, она все время про тебя спрашивала…

А вот о том, что она в те дни уже очень тяжело болела, я говорить не стала. И даже о том, что она уже умерла… Вампиры хотят быть вечными. И неуязвимыми. Хотя бы в глазах людей. Их уязвимость и смертность — еще одна их страшная и горькая тайна.

Я рассказывала о ее доме на маленьком острове посреди Великой реки, о беседке-фонтане над самой водой, и как по ночам засыпаешь под журчание струй. Как она расспрашивала о нем дни напролет и даже хотела, чтоб я осталась с ней жить. И о Ринхэре рассказывала, как мы лазили с ней на скалы, так высоко, что кажется — весь мир на ладони. И как я сломала руку, а она испугалась, что это уже навсегда. А потом она влюбилась в Лоу, сочтя его загадочным и недоступным…