Персидские ночи (СИ) - Витич Райдо. Страница 27

— Рано, Женя, — провел по ее губам, которые тут же вспыхнули, загорели, потянулись к руке парня. Он позволил ей слизать остатки масла с пальцев и улыбнулся, отодвигаясь. — Полежи, я скоро.

Он вышел, тщательно прикрыв за собой двери. Оставил Женю в тумане и дурмане слепящего желания. Минута, другая и девушка, чувствуя пульсирующую, ноющую боль внизу живота, начала постанывать и крутиться, пытаясь сомкнуть ноги и утихомирить пыл. А он все ярче и сильнее и каждое движение, словно уголек в топку. Женя принялась облизывать губы, что припухли и горели от желания.

— Хамат! — позвала не в силах выносить пытку влечением, которое грозило превратиться в животную похоть, страсть, за которой нет ничего кроме блаженства удовлетворения – ни стыда, ни робости, ни запретов, ни личности – только зов плоти.

— Хамат, пожалуйста, — простонала, поглядывая на закрытую дверь. Девушке показалось, что он отсутствует вечность. И вот он появился. Встал у постели, глядя в глаза Жени и внимательно слушая слова мольбы, застегивал рубашку.

Неужели он уйдет? — запаниковала девушка.

— Хамат, пожалуйста! Хамат, прошу тебя.

— Что?

— Тебя, — прошептала, облизав губы. — Хамат… Я согласна: женой, любовницей, кем угодно, только … Я хочу тебя…

— Нет, Женечка, это еще не хочешь. И ты не поняла: мне не нужна любовница, не нужна утеха на час или пару суток.

— Хорошо, я стану женой, только не мучай меня.

—И в мыслях не было. Я обещал тебе показать те муки, что испытал без тебя. Возможно это слишком для тебя, неискушенной, не понимающей в какую бездну может столкнуть страсть. Но как еще показать тебе, что испытывает влюбленный мужчина? Как иначе ты сможешь понять, что я чувствую, когда тебя нет рядом? Может быть, так ты поймешь, что я не игрушка. А теперь я поведу твоих подруг в музей, а ты лежи и думай над тем, что я сказал тебе, и что ты скажешь мне.

— Хамат, ты не можешь так поступить.

— Могу, — выдохнул ей в лицо, поглаживая пальцами щеку. — Я могу все, что угодно, ради того, чтоб ты осталась со мной, поняла, насколько я важен для тебя, незаменим, необходим… желанен… Только я, Женечка, только я… Твоя кожа уже влажная от вожделения, но это лишь начало. Потом простыни станут мокрыми и вернут тебе влагу, вновь и вновь питая клетки ядом желания. Ты будешь метаться и стонать, мечтать и грезить на яву… как я грезил и просыпался на мокрых от метаний в жажде обладать тобой простынях… Не буду тебе мешать.

— Но ты… ты придешь? — прерывающимся от волнения и страсти голосом спросила девушка.

— Да, приду и утолю твой голод, если ты будешь вести себя хорошо и поймешь, что нужно мне сказать, что я жду от тебя, — его пальцы пробежали по груди и животу Жени, ладонь легла на промежность, и девушка вскрикнула, выгнулась от мгновенного взрыва внутри. Хамат провел смоченными ее соком пальцами по ее губам и улыбнулся. — Первый раз, а сколько еще ты получишь бурный оргазм, не получив удовлетворения, и с каждым разом, кроме блаженства, ты будешь получать и боль. Она будет все сильнее и мучительнее. Но пусть наградой за нее будет ожидание меня. Думай обо мне, когда внутри будет взрываться от невыносимого желания, и тело гнуться и дрожать. Ведь только я смогу справиться с тем огнем, что поселил в твое лоно. Думай обо мне, моя пэри, а я буду думать о тебе… И зови тихо, учись звать тихо, но настолько страстно, что невозможно не услышать ‘Хамат’.

— Хамат, — повторила, заворожено глядя в его зрачки. — Не уходи, прошу тебя.

Парень провел пальцами по ее губам:

— Пусть твои губы сначала выучат мое имя: Хамат.

Девушка задрожала:

— Ха..хамат.

— Еще.

— Хамат!

— Привыкай к нему и найди, что добавить, — шепнул в ушко и встал.

— Хамат! — взмолилась, видя, что он уходит, заметалась. Но парень даже не обернулся, плотно прикрыл за собой двери.

— А где Женя? — полюбопытствовала Надя у Хамата, не видя с ним подруги.

— Она отдыхает. Дорога слишком утомила ее.

— Ну, правильно, пусть поспит. Музеи не суть важно, здоровье важнее, — согласилась Сусанна, увлекая девушку к выходу. Надя обернулась и удостоверилась, что в холе сидят два охранника Хамата, а сам он идет за девушками. Значит, Женя, правда, отдыхает, раз и охрану оставили. Может, к лучшему? Выспится и разум на место вернется?

Женя постанывала, облизывая губы, терлась о простынь, но никак не могла избавиться от жара. И только одно ее спасало, давая минутную передышку – Хамат. Она, как в бреду шептала его имя, моля вернуться, и представляла, как он дотронется до зовущей его, скучающей по его рукам груди, обнимет Женю, вопьется в губы. И вскрикивала от этих иллюзий, чувствуя сладкую волну тепла, и разочарование, и нудную боль от неудовлетворения.

Жени больше не было. Не было ее прошлого, как не было настоящего и будущего – был только Хамат. Его имя давало минутное облегчение опухшим влажным губам, его образ, память о наслаждении, что дарили его руки, губы, вырывали стон из груди, мольбу вновь почувствовать вкус и терпкий запах его кожи, почувствовать его в себе.

— Хамат, — звала моля. А телу все больнее и невыносимее, и даже пальцы на руках красноваты от впитавшегося масла, скользят по воздуху, играют, чтоб хоть так утолить голод желания, получить пусть болезненное, но удовольствие.

Невозможно о чем-то думать. Мысли превратились в хаос из обрывков эротических фантазий во главе с Хаматом. Он, только он, как просил. И как обещал, за это поможет ей, наполнит ее собой, подарит влагу и прохладу своих губ ее губам, успокоит истомленную ожиданием грудь.

— Хамат, — облизывает губы все чаще и стонет, чувствуя прикосновение ветерка к внутренним сторонам бедер, к промежности, что уже болит, ноет, требует власти над собой, не глупых иллюзий и ветра, а мужчины, ее Хамата.

За окнами вечерело. Становилось все темнее, а его все нет. И Женя уже не стонет, а плачет, дрожит, шепча беспрестанно:

— Хамат, милый, любимы, желанный… Хамат, Хамат…

Он, как наважденье в воспаленном от вожделения уме, как паранойя.

А за окном уже темно и хочется кричать в голос от желания, от страха, что Хамат никогда не придет, но ей страшно тем самым потерять обещанную им награду – его, опытного, знающего, что ей надо.

В номере тихо. Женя уже посасывает собственные губы, крутится, пытаясь коснуться щекой рук и хоть так избавиться от жара. А внутри уже тяжело и больно, и каждая волна наслажденья сплетается с болью, но и лишить себя хоть такого удовлетворения девушка не может.

После пробежки по музеям Хамат провел девушек по магазинчикам, сводил в ресторан, покатал по вечернему Дамаску, городу феерическому по красоте в такое время суток. Он специально затягивал время возвращения в номер, чтоб Женя к его приходу познала страх остаться без него. Его кровь бурлила при мысли, что девушка сейчас мечется по постели, изнывая от желания, и зовет его, но он сдерживал себя. Хамату виделись ее светлые волосы и пухлые просящие губы, что были сладки и податливы, и нежное тело, поющее песню любви каждым своим изгибом, каждым движением. Именно для любви и наслаждения Женя была создана. Она, что вулкан, и прохлада живительного источника. Нет, Хамат ни за что не потеряет ее, не отдаст.

Он посмотрел на часы – двенадцатый час ночи. Пора.

Хамат появился, когда Женя не ведала, где находится, кто она.

В темноте силуэт парня она восприняла, как очередное видение, что мерещилось ей уже как наяву. Но это видение издавало шорох шагов. Оно прошло к окну и открыло створки балкона, впуская в комнату ветерок. Женя поняла, что на этот раз перед ней живой Хамат, а не воображаемый, и заерзала, предвкушая его ласки и объятья.

— Хамат, — позвала хрипло, приподняв голову. Он подошел и застыл у постели со стаканом сока, не делая ни малейшего движения в сторону девушки. Это испугало ее: а вдруг он снова уйдет? О, нет, нет! И рванула к нему, желая удержать, прижаться, но путы не пускали, не давали даже приблизиться. — Пожалуйста, — взмолилась, не понимая, что говорит, что просит.