НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Морган Софи. Страница 45

Адам забрал с прилавка пакет и посмотрел по сторонам в поисках меня. Я шла к выходу, он меня догнал, и, взяв за руку, вывел наружу. Я назвала его задницей, он громко рассмеялся, наклонился и поцеловал меня в лоб. Я начала таять и разозлилась еще больше, но теперь уже на себя.

Когда мы попали домой, он выложил ошейник, поводок и миску на кофейный столик, демонстрируя мне все эти богатства. Потом вышел из комнаты, а мне сказал остаться. Мне потребовались доли секунды, чтоб уловить двусмысленность в его словах. Сложенные руки и ничего не выражавшее лицо придали мне отрешенный вид, в то время как Адам скрылся с глаз. Его не было несколько минут, и он возвратился с горой подушек, подушечек и покрывал.

Он бережно уложил каждую вещь на пол перед диваном, и я решила, что он устраивает подстилку – угадайте с трех раз, для кого? Думаю, мне следует благодарить судьбу, что он в конечном счете не купил мне одну из тех огромных собачьих лежанок.

Он опустился на диван.

– Раздевайся, – тон был деловой. Почти пренебрежительный.

Я с легкостью раздевалась перед ним тысячи раз. Он видел меня голой только пару часов назад. Черт, да я каждую ночь спала с ним голая, за исключением особенно холодных зимних ночей, когда я надевала флисовую пижаму. Но всегда, как только он пристально уставится на меня, как сейчас, я начинаю стесняться. Я сняла свитер и лифчик, потом принялась нащупывать пуговицы на джинсах. Наконец я спустила их на пол, пытаясь игнорировать краску смущения на щеках – и его соответствующую ухмылку, – когда обнажилась перед ним. Я старалась не переступать с ноги на ногу, что было бы верным способом показать, как я нервничаю.

– Стань на четвереньки и иди сюда.

По-настоящему я начала шевелиться не сразу. Абстрактные мысли о том, как делаешь что-то унизительное, возбуждают, но когда сталкиваешься с перспективой выполнения этого в реальности, то первое желание – артачиться, изворачиваться и предлагать сделать в следующий раз. Заварить чай. Заняться внештатным рецензированием, которое я все время откладываю. Да чем угодно!

Адам терпеливо сидел и наблюдал за мной. Он больше не говорил ни слова, что раздражало меня еще больше. Он знал, что ему не нужно больше ничего говорить. Он знал, что я сделала бы это, даже не будучи полностью уверена в необходимости. Высокомерная задница. Я вздохнула и осторожно опустилась на пол. Я видела кивок одобрения, когда медленно начала передвигаться по ковру, пока не оказалась на полу у его ног.

Я держала голову опущенной, не в силах смотреть на него. К несчастью, он знал эту уловку, так что когда я добралась до него, он собрал волосы с моего лица и, удерживая их наподобие конского хвоста, потянул назад, так что мне пришлось посмотреть ему в глаза. Я покраснела, чувствуя себя раздавленной.

– Придержи свои волосы.

Он расстегнул на мне ожерелье – его подарок на день рождения и единственное украшение, которое я носила – и положил к себе в карман. Мы продолжительно посмотрели друг на друга, а потом его руки потянулись к моему горлу, и он застегнул ошейник, плотно затянув его на моей шее. От ощущения замши на горле по мне побежали мурашки.

Ошейники – забавная штука. Очевидно, они составляют основу расхожего мнения о БДСМ, но я никогда не была склонна попробовать их поносить. Моя покорность – для кого бы она ни была предназначена – интимная вещь. Я не собираюсь носить ошейник, чтобы трезвонить об этом на весь мир. Среди всего прочего, ожерелье, которое подарил мне Адам и которое было достаточно тонким, чтоб носить его под одеждой на работу, было знаком его любви – и знаком его доминирования. Я носила его постоянно, мне казалось, на шее чего-то не хватает без него. Но для всех окружающих это было просто ожерелье. От этого я была более чем счастлива. Мне было достаточно этого ожерелья. В большинстве случаев.

Ширина замшевого ошейника была около пяти сантиметров, и это мешало мне свободно поднимать и опускать голову так, как обычно. Он сдавливал шею. Туго. Мягко. Приятно. Испытующе. Я сглотнула или попыталась сглотнуть, и ошейник стал ощутимее. Я сидела, уставившись в пол, и просто вдыхала и выдыхала, чтобы привыкнуть к нему. Или попытаться привыкнуть.

Адам наклонился и со щелчком пристегнул поводок. Этот звук показался таким громким, что я вздрогнула. Он взял в охапку мои волосы, и мы начали диалог, который всегда происходил у нас перед самыми вызывающими играми.

– Ты помнишь свое стоп-слово?

Я кивнула, он улыбнулся.

– Прекрасно. Кроме этого единственного слова, я не хочу знать, что ты умеешь разговаривать. Поняла?

Я кивнула опять. Молчать для меня не проблема. Мне гораздо труднее разговаривать, когда он унижает меня.

Он поднялся и начал прохаживаться вдоль дивана, ведя меня за собой на поводке. Он взял меня с собой на прогулку по квартире, время от времени дергая за поводок, чтобы убедиться, что я выдерживаю его темп – иногда он так быстро двигался, что мне приходилось шустро перебирать конечностями, чтобы угнаться за ним.

В конечном счете он привел меня обратно к дивану и приказал лечь на подстилку. Если бы мне было позволено говорить, я бы, наверное, отпустила какой-нибудь ядовитый комментарий по этому поводу. Но, поскольку разрешения не было, я просто забралась на удивительно удобную гору подушек и скрючилась, чтобы уместиться. Адам лег рядом на диван, и мы стали смотреть телевизор.

Через несколько минут он рассеянно опустил руку и начал гладить мне волосы. Он провел рукой по щеке, почесал ногтем за ухом. Уши и затылок – это две эрогенные зоны, прикосновения к которым могут заставить меня мурлыкать. От меня потребовались все усилия, чтобы не издать ни звука, пока там блуждали пальцы Адама. Я лежала, наслаждаясь его прикосновениями, а мысли уплывали. Все было так миролюбиво и успокаивающе, что временами даже ошейник не казался таким уж большим делом.

Не могу сказать, сколько времени мы провели в таком дружеском молчании. Затем Адам поднялся, вышел из комнаты и, проходя мимо кофейного столика, прихватил миску. У меня быстрее забилось сердце и напряглись нервы. В тот момент я забеспокоилась, что могу не выдержать этого. Унижение зашло слишком далеко, невзирая на эротичность и странную интимность.

Адам вернулся с напитком для себя и миской, полной воды, для меня. А еще он притащил пакет с маленькими печеньями.

Он поставил передо мной миску и приказал пить, но не стоял надо мной в ожидании увидеть, смогу ли я это сделать. Вместо этого он устроился на диване спиной ко мне, попивая кока-колу и хрустя печеньем. Однако его рука не начала меня гладить снова. Я почувствовала себя брошенной, тоскуя по его прикосновениям.

Я лежала, безмолвная и замерзшая, уставившись на миску, которую он поставил под таким углом, что она как раз находилась в моем поле зрения.

Он допил, поставил пустой стакан на стол и оглянулся на меня. Я не шевелилась. Я не могла шевелиться. Я думала, он понимает, что я не стала бы шевелиться.

Адам сел, опустив ноги на пол, и нагнулся посмотреть мне в глаза.

– Ты что, собираешься сказать стоп-слово?

Помня о его предупреждении не разговаривать и не желая новых неприятностей, я молча мотнула головой.

– Тогда делай, что тебе сказано, и пей, – пауза. – Ну, не пей. Тоже нормально. У нас весь день впереди. В конце концов тебя будет мучить жажда, и тебе придется попить.

Его голос не был сердитым. Но, несмотря на то, что тон был странно успокаивающим, слова звучали сухо. Он знал, что для меня это тяжело, но решил заставить меня выполнить. Таким способом, чтобы мне было легче. Он этого хотел, он хотел, чтобы я это сделала. Если бы я могла осмелиться хотя бы попробовать, я бы сделала это ради него, для его удовольствия.

В общем, я сделала.

Я наклонила голову и притронулась губами к холодной воде. Я обрадовалась тому, что волосы спадали на лицо, но когда я с хлюпаньем втянула воду, то слишком поздно поняла, что они намокают. Он потянулся вниз и опять собрал мои волосы в конский хвост. Я заметила, что поводок снова у него в руках.