Святая (ЛП) - Хэнд Синтия. Страница 46

- Да, - говорю я. – Прямо сейчас.

- Что нам делать? – решительно спрашивает он.

- Оставаться здесь. Он не может ступить на школьную землю. Она освящена. – Несмотря на жуткую ситуацию, уголок рта Такера кривится в улыбке. – Школа на освященной земле. Да ты шутишь.

Анжела поднимает руку, все еще разговаривая по телефону.

- Билли хочет знать, все ли в сборе, - говорит она.

Нет, понимаю я. Не все. Одного из нас нет. Джеффри. Он убежал.

В сторону парковки.

- Клара, подожди, - зовет Такер, пока я бегу. – Ты направляешься к нему?

- Оставайся здесь! – кричу я через плечо.

У меня нет больше времени для объяснений. Я не думаю о том, как это может выглядеть для других учеников. Я просто бегу. Я вылетаю из кафетерия и несусь по коридору, толкаю заднюю дверь и бегу по парковке, преследуемая печалью. Наконец, я вижу Джеффри, идущего между машинами, голова поднята, словно он прислушивается к чему-то. Любопытство. Он следует зову.

- Джеффри! – выкрикиваю я.

Он останавливается, смотрит на меня поверх плеча. Хмурится. И вновь поворачивается к полю. Он так близок к краю парковки. Я бегу так быстро, как могу, мне все равно, что другие на меня смотрят. Я фокусируюсь на сокращении дистанции между мной и братом. Все силы я бросаю на то, чтобы спасти его.

Я догоняю его прямо у низкого деревянного забора, который служит условной границей между школой и полем.

Я хватаю его за плечо и с такой силой тяну назад, что мы оба теряем равновесие. Он пытается меня оттолкнуть.

- Джеффри, - шепчу я. – Остановись.

- Господи, Клара. Успокойся. Это же просто собака, - говорит он, все еще пытаясь стряхнуть меня.

Я встаю на ноги, продолжая висеть на нем. И смотрю в поле. Он прав. Это собака, большая черная собака, формой и размером напоминающая лабрадора, но с более густым мехом. Есть что-то волчье в ее неподвижной манере сидеть, в том, как она смотрит на нас, подняв одно ухо, а другое слегка согнув.

В ее глазах определенно есть что-то человеческое.

- Это собака, видишь? – снова говорит Джеффри. – Она ранена. – Он подходит к забору. – Иди сюда, мальчик. – Я дергаю его назад, обхватываю его руками и крепко держу. – Это не собака. Посмотри на ее ухо. Видишь одно деформировано? Это потому, что я оторвала его прошлым летом. Ему пришлось его отращивать. Посмотри на его плечо, где кровь. Это мистер Фиббс бросил в него стрелу из сияния.

- Что? – Джеффри трясет головой, словно пытаясь очистить ее.

- Это Черное Крыло.

Собака встает. Подходит к забору. Скулит. Низкий жалобный звук, что вызывает во мне печаль с еще большей силой. Подходит. Подходит.

- Это Семъйяза, - настаиваю я, оттаскивая Джеффри назад за плечо, но он сильнее, чем я.

Мне не удается даже сдвинуть его.

- Кажется, у тебя окончательно поехала крыша, - говорит Джеффри.

- Нет, сынок, это не так, - произносит кто-то. Мистер Фиббс энергично подходит к нам. – Дети, уходите оттуда, - говорит он.

Джеффри перестает вырываться. Мы поворачиваемся и медленно идем к мистеру Фиббсу. Он все еще смотрит на собаку. Та рычит.

- Что, хочешь еще одну? – спрашивает мистер Фиббс. – В этот раз я могу бросить стрелу прямо тебе между глаз.

Пес снова рычит, этот звук наполнен такой ненавистью, что у меня на шее волоски встают дыбом. Затем он исчезает. Без хлопка или волшебного слова. Холод в воздухе, запах озона, и он пропадает.

Нам требуется минута, чтобы перевести дух.

- С ума сойти, - наконец говорит Джеффри, - Я бы взял его домой, если бы вы не остановили меня.

ГЛАВА 15. АНГЕЛ У ПОРОГА

С тех пор я почти каждый день чувствую Семъйязу. Он не всегда взывает ко мне той грустной чарующей музыкой, что я не могу выбросить из головы. Но он приходит каждый день, даже если это длится всего пять минут. Он хочет, чтобы я знала, он здесь.

Он не доставляет никаких неудобств, не причиняет вреда ученикам, не показывается на виду. Он не нападает на нас, приходя и уходя из школы, но теперь он знает, где мя живем. Он идет за нами до самого дома. Я не всегда чувствую его, когда нахожусь дома, с тех пор, как нашу землю освятили на довольно большое расстояние: от главной дороги до леса и до ручья за домом. Он не может подойти достаточно близко, чтобы докучать мне. Тем не менее, если я напрягаюсь, если прислушиваюсь к нему, иногда я могу его услышать. Он ждет.

Я задаюсь вопросом, чувствует ли его мама.

- Тебе придется научиться блокировать его, - говорит она, когда я спрашиваю. – Это отличная мысль, научиться полностью блокировать твою эмпатию, потому что бывают ситуации, в которых тебе это может пригодиться.

- Как?

- Это как закрыть дверь, - отвечает она. – Ты поднимаешь призрачный барьер между вами.

- Призрачный барьер?

- Ты закрываешься от силы, которая соединяет нас друг с другом. Не стоит использовать его долгое время. Это сделает тебя беспомощной, если ты будешь использовать его постоянно, но пока это, возможно, лучшее решение. Только так ты сможешь закончить школу не отвлекаясь. Попробуй.

- Что? То есть прямо сейчас? С тобой?

- Да, - говорит она. Она тянется и берет меня за руку. – Используй эмпатию на мне. – Почему-то меня это немного пугает.

- Я не знаю, - говорю я. – Я не могу ее контролировать. Только когда я рядом с Кристианом, я могу заставить эмпатию работать. А иногда…мне приходят не только чувства людей. Но и их мысли. Что это такое?

- Наши мысли и чувства связаны, - отвечает она. – Воспоминания, образы, желания, чувства. Иногда на тебя обрушиваются чьи-то чувства. Это будет сильнее, если ты прикоснешься к человеку: кожа к коже. А иногда ты можешь получить какое-нибудь изображение или определенное предложение, которое они думают в этот момент. Но думаю, в основном это будут чувства.

- А ты так можешь?

- Нет. – На минуту она опускает взгляд. – Я не часто ловлю чувства. Но я телепат. Я могу читать мысли.

Ого, вот это новости! Не мудрено, что она всегда казалась на два шага впереди меня. Когда я была маленькой, мне серьезно казалось, что у нее глаза на затылке.

- Да, это было очень эффективное качество для родителя, - говорит она в моей голове. И улыбается.

- Клара, не смотри на меня так. Я не читала каждую твою мысль. Большую часть времени я предпочитаю держаться подальше от чужих мыслей, особенно мыслей своих детей, потому что вы заслуживаете немного личного пространства.

- А теперь будем тренироваться, - говорит она. – Откройся. Попробуй почувствовать то, что чувствую я.

Я закрываю глаза, задерживаю дыхание и слушаю, будто ее чувства – это то, что можно услышать. Внезапно я вижу вспышку бледно- розового за веками. Я ловлю воздух.

- Розовый, - шепчу я.

- Сосредоточься на нем.

Я стараюсь. Я стараюсь смотреть в розовый, пока голова не начинает раскалываться, и, когда я уже готова сдаться, я вижу, что это занавески, розовые пятнистые занавески, висящие на окне.

Розовые пятнистые занавески – это не чувство.

Но это еще не все – смех, детский смех, такой смех, когда тебе кажется, что ты сейчас описаешься, так весело ребенок смеется. И мужчина смеется, приятным радостным смехом. Я узнаю его. Отец. От мысли о папе в горле встает комок.

- Не давай собственным чувствам вмешиваться, - говорит мама.

Розовый. Смех. Тепло. Я чувствую, что это для нее значит. – Радость, - наконец говорю я. Я открываю глаза.

Она улыбается. – Да, - говорит она. – Это была радость.

- Мам…

- Теперь попробуй поставить блок.

Я снова закрываю глаза, но в этот раз я представляю, что строю между нами невидимую стену, кирпичик за кирпичиком, мысль за мыслью, до тех пор, пока за моими веками ничего не остается, ни цветов, ни чувств, ничего, кроме серого и пустого вакуума.

- Ладно, я ничего не чувствую, - я снова открываю глаза и вижу странное выражение на ее лице: облегчение.