Весна - Бруштейн Александра Яковлевна. Страница 11

А когда прекратилась пытка двойным узлом цепей и Дрейфусу снова разрешили выходить из хижины, он больше не увидел океана! Его хижину обнесли двойной оградой вышиной в два с половиной метра. Остался лишь глухой прибой океанских волн, разбивавшихся о базальтовые скалы Чертова Острова…

Если бы Дрейфус знал о причине этих неожиданных строгостей, он был бы счастлив, он стал бы вновь надеяться. Но ни один звук сб этом не долетал из Франции. И он не знал, что ухудшение условии его жизни вызвано тем, что его палачи обеспокоены, они… нервничают!

Однажды после трехлетнего молчания врач нарушил запрет — он внезапно сказал Дрейфусу:

— Мужайтесь! Есть надежда!..

Но комендант Чертова Острова перебил его:

— Пусть не надеется! Во Франции все давно забыли о нем!

Грубый окрик перебил слова врача. Но назавтра один из вечно молчаливых надсмотрщиков шепнул Дрейфусу:

— Один человек во Франции занимается вашим делом…

Он был неправ лишь в одном: таких людей во Франции было уже много. Их становилось вс; больше — и они боролись. Это уже была борьба не за одного только Дрейфуса! Это борьба всего живого против мертвечины, борьба всех прогрессивных сил против черной реакции, против позора антисемитизма.

Кто же боролся за Дрейфуса там, далеко, во Франции?

Полковник Генерального штаба Пикар присутствовал на суде и тут впервые усомнился в виновности Дрейфуса. После высылки Дрейфуса на Чертов Остров Пикар был назначен начальником контрразведки Генерального штаба. Здесь он изучил все детали этого страшного дела и пришел к твердому убеждению: произошла ошибка — шпион не Дрейфус, а Эстергази. По его приказу была установлена слежка за Эстергази. Слежка обнаружила связь Эстергази с иностранными разведками..

Пикар с торжеством доложил генералам: найден подлинный шпион! Это Эстергази! Остается — арестовать его.

Но генералы вели себя странно:

— Зачем раскапывать эту старую, забытую историю?

— Но ведь рано или поздно истина все равно откроется! — сказал Пикар.

— Если вы будете молчать, — ответили ему, — истина не откроется никогда…

И очень скоро после этого Пикара послали в далекую и опасную экспедицию — в Африку.

Но не так-то легко, как говорит народная мудрость, латать прелую одежину. Генералы радовались тому, что, усылая Пикара из Франции, они залатали гнилую ткань лжи, фальшивок, несправедливости. Однако на месте заплаты открылась новая грозная дыра: газета «Фигаро» поместила фотографию с пресловутого бордеро. Теперь всякий, знакомый с почерком Эстергази, мог убедиться в том, что писал бордеро именно он, и, значит, шпион — тоже он!

На этом основании брат Дрейфуса, Матье Дрейфус, возбудил судебное дело против Эстергази, как разоблаченного шпиона и предателя. Эстергази заметался, как зверь, окруженный облавой. Он пригрозил генералам разоблачениями в печати.

Угроза подействовала. Генералы отечески оградили Эстергази от неприятностей: хотя Эстергази и судили, но на суд произвели чудовищный нажим. И, конечно, Эстергази был оправдан!

Однако ни он, ни его защитники из Генерального штаба не успели даже вздохнуть с облегчением после перенесенных неприятностей, как над ними загремел новый гром. Знаменитый французский писатель Эмиль Золя выступил в печати с открытым письмом к президенту Французской республики Феликсу Фору.

Письмо это в тот же день облетело весь мир и вызвало везде бурю.

Господин президент! — писал Золя. — Каким комом грязи лег на ваше имя процесс Дрейфуса! А оправдание Эстергази — неслыханная пощечина, нанесенная истине и справедливости. Грязный след этой пощечины пятнает лик Франции!..

Метко и зло описывал Золя, как пристрастно и недобросовестно подбирались улики против Дрейфуса:

Он знает иностранные языки — о, это преступник!

При обыске у него не обнаружено ничего компрометирующего — какой ловкий преступник!

Он смущается — ага, это преступник!

Он не смущается — еще бы, ведь это преступник!

Дальше шла необыкновенно сильно и страстно написанная часть письма: в ней перечислялись поименно все те, кого Золя считал преступниками и кому он гневно бросал в лицо свое «Я обвиняю!»:

Я обвиняю полковника дю Пати де Кляма — он был дьявольским орудием судебной ошибки и делал это самыми преступными средствами!

Я обвиняю генерала Мерсье: он был, — возможно по малоумию, — соучастником величайшей подлости нашего века!

Я обвиняю генералов Пеллье и Равари — они вели негодяйское следствие, чудовищно пристрастное и несправедливое!

Я обвиняю оба военных суда: один из них осудил невинного Дрейфуса, второй оправдал шпиона Эстергази!

В заключении Золя заявлял:

…Я не хочу быть заодно с преступниками, скрывающими истину! Я с теми, кто не жалеет жизни, чтобы восторжествовала справедливость. Я жду!

Э. ЗОЛЯ

Чего добивался Золя этим письмом? Он хотел вызвать скандал. «А, я лгу! Так отдайте меня под суд! Там я расскажу всю правду, и сотни свидетелей подтвердят ее! А-а, вы отказываетесь пересмотреть дело Дрейфуса? Так судите меня — дело Дрейфуса всплывет в деле Золя!»

Золя не побоялся вступить в единоборство с правительством, с генеральской кликой, с католической церковью, со всеми реакционными силами Франции и их продажными газетами. Золя знал, что его могут осудить, заточить в тюрьму, оклеветать, лишить доброго имени. Он не побоялся ничего!

7 февраля 1898 года начался процесс Золя. Он вызвал необычное стечение людей, сторонников правого дела. Здесь были лучшие люди Франции, были друзья Золя — вождь социалистов Жан Жорес, знаменитый писатель Анатоль Франс, люди искусства и политические деятели.

Но не дремала и реакция — наемные банды врывались в зал суда, устраивали овации генералам и другим противникам Дрейфуса, орали и улюлюкали, заглушая речи защитников, пытались учинить на улице самосуд над Золя.

Золя, писатель, знаток человеческой души, смотрел на этих головорезов с удивлением: таких он еще не видывал.

— Какие… людоеды! — сказал он брезгливо.

Золя вызвал двести свидетелей. Среди них в свидетельской комнате, как голодный волк, метался Эстергази. Он говорил без умолку, мешая угрозы с похвальбой, причитая, как базарная торговка, перемежая пафос грязной руганью.

Суд начался с неожиданного заявления председателя:

— Сейчас начнется разбирательство дела Золя. Поэтому надлежит говорить только о Золя. Категорически запрещается касаться Дрейфуса и его дела…

Это был неожиданный удар. Ведь Золя добивался суда над собой именно затем, чтобы на суде раскрылась вся правда о Дрейфусе!

Золя встал, очень бледный:

— Я требую, чтобы мне было дано то право, которое имеют даже воры и убийцы: право защищаться, право говорить обо всех сторонах моего дела!

Говоря о знаменитом «секретном документе», тайно подброшенном в 1894 году в судейскую комнату, Золя усомнился в том, существует ли этот документ, не выдумка ли он. На это свидетель генерал Пеллье сказал:

— Зтот документ есть! Я видел его. Если угодно, я могу процитировать его на память.

— Нет! — возразил защитник Золя адвокат Лабори. — Документ, пока он на словах, не документ и не доказательство.

Предъявите его суду!

— Невозможно! — сказал Пеллье. — Военная тайна!

И тут раздался голос полковника Пикара: он специально прибыл из Африки, чтобы присутствовать на процессе.

— Генерал Пеллье прав, — сказал Пикар спокойно. — Документ предъявить нельзя: это фальшивка, и она боится света!

Александр Степанович вдруг задумывается. Затем заявляет неожиданно:

— Я тоже присутствовал на процессе Золя…

Волнение слушателей, и без того сильное, нарастает… Он сам был там! Он сам видел это!

— Я видел Золя! — говорит Александр Степанович. — Он сидел на скамье подсудимых так спокойно, словно судят не его.

Я видел жену Дрейфуса Люси — маленькую, трогательную, в траурном платье. Я видел полковника Пикара, невозмутимого, бесстрашного, как сама истина. Видел генералов Буадэффра и Пеллье, лгавших с бесстыдной наглостью. Но всего сильнее поразил меня допрос Эстергази.