Просто о любви (Две половинки) - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 14

Она очень быстро проснулась, и выяснилось, что оба они жутко голодные — нормальное состояние!

Они устроили варварский набег на кухню, закончившийся совсем не кухонными делами.

Вернулись в радостно принявшую кровать, целовались, смеялись, почему-то шептались, не рискнув разбить волшебство громкими голосами, и, обессилевшие, заснули часов в пять утра с начинающимся рассветом следующего дня.

Следующий день принес Стаське все ожидаемые и прогнозируемые самой себе «прелести» новой жизни.

И ничего, как водится, не предвещало. Они завтракали усталые, восторженные, звучащие все еще в одном ладу.

— Слушай, Стася, а где мы территориально находимся? — спросил Степан, довольно потягивая кофе с молоком из большой кружки.

— На Сретенке.

— Не хиллари! — присвистнул он. — У тебя что, богатые родители?

Спрашивать про наличие богатого мужа или любовника почему-то Степану совсем не хотелось.

— Богатые, — признала факт Стаська, примерилась и откусила от сложно составного бутерброда, и расширила ответ с полным ртом: — Скрипачи. В австрийском большом академическом оркестре.

— Однако! — прочувствовал Степан. — А тебя, значит, балуют?

— Пытаются. Я не даю, — размахивая рукой с зажатым в ней бутербродом, поясняла Стаська. — Они не так чтобы очень богатые, в Австрии дорогая жизнь, особенно в Вене.

— Ты к ним ездишь?

— Редко. Чаще они сюда, — без энтузиазма ответила она.

— Ясно. Не самая приятная тема, — присмотрелся к ней Степан.

— Да, не то чтобы… но в двух словах не объяснишь, а вдаваться в подробности мне сейчас не хочется. Потом как-нибудь расскажу, ладно?

— Не грузись, — посоветовал он. — У большинства родители — это тема сложная.

— А у тебя? — живо поинтересовалась Стася.

— Бог миловал! Конфликтов нет, но, как и у всех, вопрос отцов и детей имеет место. Зато у меня полная благость и понимание с любимой сестрицей!

— А у меня полная благость только с тетушкой.

— А подруги, друзья?

— Имеются в наличии, но без душевного стриптиза и близости. Это все с княгинюшкой.

— С кем, с кем? — подивился Больших.

— Ну, мы так тетку называем в семье. Это отдельная история, — улыбнулась Стаська.

— Подозреваю, что легендарная.

— Да уж, из разряда семейных былин! — рассмеялась Стаська.

Стаське исполнилось три года, когда бабушка и дедушка Ремизовы решили восстановить отношения с дочерью, познакомиться, наконец, с внучкой и, так уж и быть — куда ж деваться! — ближе узнать семью зятя.

Воссоединение, назначенное на определенный день и час, происходило дома у Ремизовых.

Стаська помнила, как мама волновалась: то смеялась, то плакала и прижимала дочурку к себе, а папа ее успокаивал:

— Ну, Олюшка, все же хорошо! Что ты так нервничаешь?

— Не знаю, — вздыхала мама и гладила задумчиво маленькую Стаську по голове. — Мне как-то не верится.

Стаську одевали с особой тщательностью и многократно повторяли, как следует себя вести, когда они придут в гости, что можно делать, а чего нельзя. Стаська, привыкшая к мало чем ограниченной свободе, ничего этого не понимала, но послушно кивала, чтобы никого не огорчать.

Исторический час пробил, и все семейство Игнатовых во главе с Симой прибыло в гости к Ремизовым. Незнакомые люди погладили Стаську по голове, повосхищались симпатичным ребенком, показали подарки в ярких упаковках, но открывать не разрешили.

Стаську усадили между Серафимой и мамой, на прикрытые платком толстые книжки, стопкой уложенные на стуле, для высоты, чтобы ребенок находился на одном уровне со взрослыми за столом.

Стаське все происходящее было не интересно, она крутила головой, задавала какие-то, очевидно, неуместные вопросы. Официальная встреча в верхах катилась своим чередом.

И принесли чай с тортом.

Девочка Стася, помня все мамины наставления, старалась аккуратно отламывать ложечкой кусочки и доносить их до рта без потерь. Но один вреднющий кусок шлепнулся-таки на ее прекрасное торжественное платье, невзирая на все старания. Стаська взяла его пальцами и с удовольствием отправила в рот.

— Девочка! — услышал ребенок возмущенный голос той самой незнакомой тети, что гладила ее по голове. — Так делать нельзя! Это очень плохо! Оленька, неужели никто не объяснил этой девочке, как надо вести себя за столом?!

Стаська прикинула, надо ли испугаться или разреветься сразу? Но не пугаться, не реветь ей не хотелось, и она совершенно не понимала, с чего бы это. А потом она решила, что настала пора и для того и другого и пора плакать, потому что мама вдруг заговорила таким голосом, которым никогда не разговаривала.

— Эту девочку зовут Станислава! — громко, жестко, акцентируя каждое слово, отчеканила тишайшая Олюшка.

И Стаська увидела, что сейчас ее мама заплачет. Это все увидели. Но за всех Игнатовых приняла решение и ответила Сима:

— Так! — сказала она, хлопнула ладонью по столу и поднялась со стула.

Взяла Стаську на руки и командирским тоном отдала указание:

— Родители, Оля, Рома, поднялись — и за мной!

— Что происходит? В чем дело? Куда вы? — непонимающе спрашивал мужчина.

— Простите, — холодно отчеканила Сима, — но нам, князьям, ваше общество не по статусу! И не по рангу заодно!

— Вот после этого она и стала княгинюшкой! — смеясь, закончила повествование Стаська.

— И что, твоя семья с мамиными родителями так и не общается?

— Нет. Мама сказала, что у нее есть все мы, а это великое, редкое счастье, и больше ей ничего не надо. А папе для счастья достаточно мамы и музыки.

— А ты? — тихо спросил Степан.

— Я на третьем месте после вышеперечисленного.

— Обижаешься? — посочувствовал он.

— Да что ты! — подивилась предположению Стаська. — Мои родители такие, какие есть, и я их очень люблю, но не знаю совсем. Они все в музыке. В музыке и друг в друге. Я их редко видела, они мотались по гастролям, сначала по стране, потом за границей, долго работали по контракту в Лондоне, а со временем и совсем в Европе остались. Они переживали, что я не с ними. Но им не разрешали меня вывозить власти, а когда власти разрешили, Сима с бабушкой не дали, сказали: нечего срывать ребенка с учебы, сами не устроены, по съемным квартирам мыкаетесь и работаете по двадцать часов, света белого не видите, куда вам еще и обуза. Они на самом деле трудно жили первое время. Да я и не особо рвалась с ними жить. Зато у меня всегда была княгинюшка. Вот такая у нас странная семья…

И тут у него зазвонил телефон… В прихожей. В куртке.

— Извини, — чмокнул ее в щеку Степан и вышел из кухни.

И долго там разговаривал, она слышала его низкий голос. Он говорил, что-то говорил, слов было не разобрать, только звук голоса, потом замолчал надолго, и Стаська поняла, что он обдумывает нечто важное и это важное касается их…

— Не надо, Господи! — взмолилась она, зная, что он не услышит и не поможет…

Звонила Вера. Боясь показаться навязчивой или не вовремя попасть, отвлечь, как всегда, робко спросила, когда он приедет.

— Завтра, — выдохнул Степан.

Сегодня он не сможет! Только не сегодня, сразу после Стаськи!

Они поговорили о мелочах и попрощались. Он просмотрел сообщения на обоих телефонах. На одном, рабочем, пропущен звонок, но не от начальства, значит, ничего срочного. На втором, личном, пять звонков, пара эсэмэсок от сестрицы, одна от Веры.

Реальность настигла разнеженного и благостного Степана внезапно, возвращая в действительность, безжалостно комкая, отбрасывая их робко-волшебный мирок на двоих со Стаськой, в который они сбежали почти на сутки.

Обычная, реальная жизнь. Прочная, устойчивая. И… серая.

Но…

У него есть работа, Вера и стойкое нежелание соединять жизнь с кем бы то ни было, свой определенный быт, привычки, незыблемые, как скала, и здравомыслие. Поверить, что можно изменить все в один момент, встретив родного человека, перечувствовав вместе с ним нечто недоступное тебе раньше, и самое главное! — захотеть, неистово, до одури захотеть все изменить, не боясь ни черта! — это нет!