Кафка на пляже - Мураками Харуки. Страница 116

– Надумаешь на доске поучиться – приезжай, – сказал Сада, когда впереди показалось Сэто Найкай. – Свободная комната имеется, так что остановиться есть где.

– Спасибо, – сказал я. – Как-нибудь приеду. Не знаю, правда, когда.

– Дела?

– Да, надо закончить кое-что.

– У меня тоже дела, – сказал Сада. – Хотя так, ничего особенного, хвастаться не буду.

Мы опять надолго замолчали. Сада думал о своих проблемах, я – о своих. Положив левую руку на руль, он сосредоточенно смотрел вперед. Курил. В отличие от брата не гнал. Выставив правый локоть в окно, ехал, не напрягаясь, в медленном ряду, не превышая скорость. Перестраивался на обгон, только если машина впереди ехала совсем медленно. С озабоченным видом прибавлял газ и сразу возвращайся в свой ряд.

– А вы давно серфингом занимаетесь, Сада-сан?

– Прилично. – И снова молчание. Я уж и забыл о своем вопросе, как он вдруг заговорил: – Начал в школе, в старших классах. Так, для развлечения. А серьезно – лет шесть. Работал в Токио, в крупном рекламном агентстве. Потом надоело, все бросил и вернулся сюда. Увлекся серфингом. Свои деньги кое-какие были – накопил, у родителей занял и открыл магазин для серфингистов. Сам себе хозяин, делаю помаленьку, что хочу.

– Вам на Сикоку захотелось вернуться?

– И такое было, – признался Сада. – Как-то неспокойно, когда живешь у моря, а гор нет. Всякий человек привязан к тому месту, где родился. В какой-то степени, конечно. Как думаешь, как чувствуешь – все это связано с рельефом, температурой, направлением ветра. Ты где родился?

– В Токио. В Накано.

– В Накано обратно хочешь?

Я покачал головой:

– Нет.

– Почему?

– А зачем? Чего мне там делать?

– Вот так, да?

– Наверное, у меня нет такой связи с рельефом и направлением ветра.

– Ага… – сказал Сада.

И мы опять замолчали. Саду молчание совсем не беспокоило. Меня, в общем, тоже. Отключив все мысли, я рассеянно слушал музыку. Сада не отрываясь смотрел на дорогу. Скоростное шоссе кончилось, мы повернули на север и въехали в Такамацу.

К библиотеке Комура мы подъехали без чего-то час. Высадив меня у здания, Сада не стал выключать двигатель и выходить из машины, а сразу поехал к себе в Кота.

– Спасибо, – сказал я на прощание.

– До встречи, – ответил он.

Сада махнул рукой из окна, захрустели по гравию широкие шины. Он возвращался к большим волнам, к своему миру, к своим проблемам.

Закинув на спину рюкзак, я вошел в ворота. Кусты в саду были красиво подстрижены, пахло скошенной травой. Казалось, я не был здесь несколько месяцев, хотя на самом деле прошло четыре дня.

За конторкой сидел Осима в белоснежной сорочке с засученными по локоть рукавами. Без пиджака. К моему изумлению – в галстуке. Галстук был в полоску – горчичного и зеленого цвета. На столе перед ним, как всегда, стояла чашка с кофе и лежали два длинных, остро заточенных карандаша.

– О! – промолвил Осима и на его лице появилась хорошо знакомая улыбка.

– Здравствуйте! – приветствовал его я.

– Брат привез?

– Ага.

– Молчал, небось, всю дорогу?

– Да нет. Поговорили немного.

– Это хорошо. Повезло тебе. А то бывает, из него слова не вытянешь.

– У вас здесь что-нибудь произошло? – спросил я. – Он сказал: срочное дело.

Осима кивнул:

– Да. Есть что тебе сказать. Во-первых, умерла Саэки-сан. Сердечный приступ. Я обнаружил ее во вторник днем за столом в ее кабинете на втором этаже. Скоропостижно. Хоть не мучилась, наверное.

Я скинул с плеч рюкзак, положил на пол и сел на стоявший рядом офисный стул.

– Во вторник днем? – спросил я. – А сегодня пятница?

– Да, пятница. Она во вторник умерла, после экскурсии. Может, надо было раньше тебе сообщить, но я никак не мог сообразить, как лучше это сделать.

Я замер. Мы долго молчали. С места, где я сидел, было видно лестницу на второй этаж. Черные, до блеска отполированные перила, смотревший прямо на меня витраж на лестничной площадке. Эта лестница так много для меня значила. Поднявшись по ней, я встретился с Саэки-сан. А теперь это была лестница без всякого смысла, самая обыкновенная. Потому что Саэки-сан больше там нет.

– Я же тебе говорил: вероятно, это было предопределено, – сказал Осима. – И я это понимал, и она понимала. Но когда такое происходит, конечно, очень тяжело. Что говорить.

Осима сделал паузу. «Надо что-то сказать», – подумал я. Но слов не было.

– По ее завещанию никаких похорон не будет, – продолжал он. – Ее просто кремировали. Завещание лежало в столе в кабинете. Все свое имущество она завещала фонду, который содержит библиотеку Комура. Мне на память оставила свой «монблан», тебе – картину. Где мальчик на берегу. Возьмешь?

Я кивнул.

– Картину я упаковал, можешь забрать, если хочешь.

– Спасибо, – наконец выдавил я.

– Слушай, Кафка… – сказал Осима. Он взял карандаш, по привычке повертел в пальцах. – Я только хотел спросить у тебя одну вещь. Можно?

Я кивнул.

– Ты уже знал, что Саэки-сан умерла? До того, как я тебе сказал?

Я кивнул еще раз.

– Кажется, знал.

– Я так и понял. – Осима глубоко вздохнул. – Хочешь попить чего-нибудь? Сказать по правде, у тебя такой вид, будто ты из пустыни вышел.

– Да, пожалуйста. – В горле у меня действительно было, как в Сахаре. Только после слов Осимы я это заметил.

Я залпом выпил принесенный Осимой стакан воды со льдом и почувствовал, как заломило в голове. Поставил пустой стакан на стол.

– Еще хочешь?

Я покачал головой.

– Что теперь делать собираешься? – спросил Осима.

– В Токио вернусь.

– Вернешься – и что дальше?

– Сначала пойду в полицию и все объясню. Чтобы от них больше не бегать. Потом, наверное, в школу пойду. Не хочется, но школу надо окончить, у нас все-таки обязательное среднее образование. Потерплю несколько месяцев, отучусь, а дальше могу делать, что захочу.

– Понятно, – сказал Осима и, прищурившись, посмотрел на меня. – Может, так будет лучше всего.

– Я постепенно тоже к такому выводу пришел.

– Сколько ни бегай, все равно ведь никуда не убежишь.

– Да уж, наверное.

– А ты, по-моему, вырос, – проговорил он.

Я покачал головой. Что можно было на это сказать? Осима легонько постучал по виску ластиком на конце карандаша. Зазвонил телефон, но он не обратил внимания.

– Мы все лишаемся чего-то большого, теряем что-то, – вымолвил Осима, когда звонки прекратились. – Редкий случай, важную возможность, чувства, которые потом не воротишь. В этом часть жизни. Но где-то в голове – скорее всего, в голове – есть маленький закуток, где все это хранится как память. Как книги на полках в нашей библиотеке. Чтобы отыскать, что у нас в душе, для этого закутка нужно составлять картотеку. В нем нужно убираться, его нужно проветривать, менять воду в цветах. Другими словами, ты всю жизнь проводишь в собственной библиотеке.

Я бросил взгляд на карандаш, который Осима держал в руке, и мне сделалось ужасно горько. Но еще какое-то время я должен оставаться самым крутым пятнадцатилетним парнем в мире. Или, по крайней мере, делать вид, что я такой. Я сделал глубокий вдох, набирая в грудь больше воздуха и заталкивая поглубже подкативший комок.

– Можно еще раз сюда приехать когда-нибудь? – спросил я.

– Конечно, – отозвался Осима. Положил карандаш на конторку и, закинув руки за голову, посмотрел мне прямо в глаза. – Чувствую, какое-то время мне придется одному вести здесь все дела. Как же без помощника? Появится желание – возвращайся, когда рассчитаешься с полицией и школой. Мы никуда не денемся – ни городок наш, ни я. Человеку ведь нужно место, которое бы он считал своим. Так или иначе.

– Спасибо, – сказал я.

– Не за что.

– Вот и брат ваш обещал научить меня по волнам на доске кататься.

– Здорово. Вообще-то ему мало кто нравится. Характер такой, непростой.

Я кивнул и улыбнулся. До чего же все-таки они похожи.