Богатые мужчины, одинокие женщины - Мессмен Петти. Страница 43
Звонил секретарь отца, чтобы сообщить о том, что всегда беспокоило Ричарда, но с чем он до этого дня еще ни разу не сталкивался. Слова казались совершенно нереальными, они повторялись у него в голове снова и снова, пробиваясь через густой туман. Возможно, были виноваты наркотики; возможно, это был просто шок. В тот момент он действительно был далек от внешнего а, но то, что он услышал, вызвало такое ощущение нереальности, какое он еще никогда не испытывал. Сердечный приступ – новость, которая его поразила. Но у матери с сердцем все было в порядке. Это было самое сильное сердце, которое он когда-либо встречал. Возможно, это у отца сердечный приступ – вспоминал он свои мысли во время панического возвращения. Если бы это был отец, он бы справился с этим.
Мучительная ирония заключалась в том, что у него была возможность застать ее в живых, если бы только он не был в таком состоянии, когда начались звонки. К тому времени, когда пришло сообщение, он уже не успевал на рейс, и ему пришлось ждать до следующего дня. Эти несколько часов оказались критическими. Мать скончалась всего за два часа до его приезда в госпиталь, и до сегодняшнего дня его все еще мучило чувство вины и обида за то, что с ним поступили нечестно и он никогда не сможет с ней попрощаться.
Взаимоотношения Ричарда с отцом продолжали оставаться сложными, полными ярости, соперничества и благоговения одновременно. Тори все еще помнила, как Ричард разглядывал фотографию отца в кабинете, и его замечание насчет того, что она познакомится с ним, которое он сделал так, как будто в фирме «Беннеттон» его отец почитался за бога.
Теперь, оглядываясь назад, Тори видела двусмысленность этого замечания. Требовались колоссальные усилия, чтобы накопить такое богатство, какое накопил отец Ричарда, чтобы достичь тех высот, каких достиг он, и она понимала, что он до сих пор руководит предприятием «Беннеттон», проявляя железную волю, проверяя даже расходы собственного сына. Когда Ричард в разговоре упоминал все относящееся к своему отцу – его собственность, его концепции, его стратегию сбыта, – Тори начинала подозревать, что с таким отцом, как Эллиот Беннеттон, Ричарду предоставлялось совсем немного самостоятельности. Люди, обладающие значительной властью и сильной волей, редко с легкостью передают свое дело сыновьям.
Тори также узнала, что Ричард был дважды женат и имел двух шестилетних дочерей. Его первый брак был актом протеста против помолвки отца всего лишь через год после смерти матери. Ричард хотел влить ложку дегтя в бочку меда семейного счастья отца, поэтому явился на их грандиозное бракосочетание со своей собственной невестой, превратив все дело в неожиданную двойную церемонию.
– Угадай, чем она зарабатывала на жизнь? – спросил язвительно Ричард.
Тори угадала с первого же раза: она была стюардессой.
Жена номер два больше соответствовала образу Ричарда. Несмотря на то что он долго избегал романтики, хорошеньких девушек и макияжа, он вновь попался, влюбившись и женившись на красивой французской актрисе. Она играла главную роль в его картине «С и 3», по поводу которой и подшучивали друзья. Кроме красоты, у нее были еще великолепный французский стиль и высокомерие. И, конечно же, великолепные «С и 3». Их бурный роман закончился в день свадьбы, когда стало очевидным, что для нее это всего лишь экспедиция за золотом. Она была очень француженкой, очень испорченной и с очень скверным характером. На съемочной площадке ее прозвали несносным ребенком. Она смягчилась немного на период беременности, но затем, после рождения двойни, быстро вернулась к роли испорченной французской сучки и играла ее до конца. Через полтора года Ричард ее бросил. Проблемой, конечно же, стали близнецы. Ричард пытался получить опекунство, но, в конце концов, отступил, потому что при его стиле жизни быть одиноким отцом очень трудно. Шантель, его жена, забрала детей с собой обратно во Францию, где они сейчас и жили, подолгу гостя в Соединенных Штатах у Ричарда в соответствии с заключенной договоренностью.
– Так что, как видишь, я – не самая лучшая ставка на брак, у меня не самая лучшая биография, – сказал Ричард Тори, и ей осталось непонятным, что он имел в виду.
Предупреждение, чтобы она не строила в отношении него никаких брачных планов? Или он просто констатировал факт? А может быть, он стеснялся своей репутации и пытался внести некую непринужденность?
– Теперь я предупреждена, – ответила Тори, расстроенная тем, что ощущение близости и теплоты, казалось, было разрушено.
Они все еще стояли, глядя на город. Похолодало. Его смокинг был накинут поверх ее тонкого, расшитого бисером жакета.
Он плотнее закутал Тори и притянул ее щеку к своим губам.
– Я совсем не в этом смысле, – сказал он, целуя ее.
А в каком? Она спрашивала себя, почему, как бы то ни было, они говорили о браке на первом свидании? Он говорил, что ему «не сидится на месте», и она вдруг почувствовала беспокойство. Но в каком направлении он бежал? К ней или от нее? Целоваться с ним было определенно легче, чем гнаться за беспорядочными мыслями.
«Поцелуй меня и унеси далеко-далеко отсюда в такое место, где мысли не будут меня беспокоить», – пронеслось у нее в голове.
Она жаждала стереть все осознанное, разумное, стремясь высвободить подсознание и обнажить чувства.
Губы Ричарда тоньше, чем у Тревиса; они вызывали совсем другое ощущение, когда прижимались к ее губам. Его поцелуй был не таким нежным и слишком порывистым, и она почувствовала разочарование и грусть, скучая по поцелую Тревиса и по тем часам, которые они могли проводить вдвоем, целуясь, дразня друг друга прикосновениями и шаловливо заигрывая.
Руки Ричарда проникли под жакет, лаская ее грудь через ткань платья.
Тори хотела почувствовать возбуждение, перестать думать… перестать думать о Тревисе, но ей это не удавалось.
Притворяясь возбужденной, она шептала что-то соответствующее ситуации, касаясь его спины, пробегая пальцами по его шее – широкой и теплой, позволяя своим рукам скользнуть ниже, на его элегантную белую рубашку, и чувствуя под ней его великолепные формы.
Ричард Беннеттон был совершенен. Чего еще ей было нужно?
Его дыхание участилось, и она поняла, что он совершенно не замечает ее холодности. Это должно было быть так сексуально, так романтично – стоять на чудесном уединенном плато над городом в изысканных вечерних туалетах, волнующе не соответствующих естественной живой природе вокруг. Аромат диких цветов, растущих на все еще не освоенных участках земли, стойко держался в ночном воздухе. Слабый шелест деревьев и треск сверчков лишь подчеркивали тишину.
Могло показаться, что мечта воплотилась в жизнь: Тори целовалась со своим мультимиллионером, который как мальчишка доверился ей и желал ее. Но чья это была мечта? Ее или Пейдж?
– Я хочу заниматься с тобой любовью, – хрипло прошептал Ричард ей в ухо, и его горячее от желания дыханье обожгло кожу.
Ей было интересно, сколько женщин он привозил именно на это место, а затем соблазнял. И еще пришло в голову, что это могло быть просто вариацией его воздушных операций со стюардессами. Эта мысль беспокоила ее, и она высказала ее вслух.
– Итак, где же магнитофонные записи и великолепный наркотик? – осторожно спросила она, немного отодвигаясь от него и пытаясь выглядеть игривой. – Особняк в северо-восточной части города… – напомнила она ему.
Минуту он смотрел на нее, совершенно сбитый с толку, а затем рассмеялся, подхватил ее на руки и, пошатываясь, понес в сторону блестящего антикварного автомобиля. Ее платье заискрилось, попав в полосу света фар.
– Что за вопрос, в автомобиле, конечно же, – пошутил он, неловко открывая дверь и сажая ее внутрь, а затем перегнулся через нее, чтобы включить радио. – В пятидесятых годах автомобили не имели магнитофонной деки, – напомнил он, – а я слишком большой педант, чтобы ее поставить. Надеюсь, мы обойдемся без нее.
По радио передавали последние новости, и Ричард крутил ручку настройки, пока не нашел песню, которая показалась ему подходящей. Они оба рассмеялись, поняв, что это была старая мелодия Кении Роджерса.