Ссыльнопоселенец - Стрельников Владимир Валериевич. Страница 14

— И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду, или попытаюсь уйти, — у меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душный.

— Готов умереть за эту блохастую давалку? — шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.

— Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг, — тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле. — Ты как, готов умереть за друга?

— Ты психованный маньяк, опасный для жителей нашего города. Если ты в течение получаса не покинешь территорию Щучьего — буду стрелять без предупреждения! — шериф круто развернулся, и пошел в сторону салуна.

Вдруг в салуне, вроде, коротко грохнул выстрел, раз, другой, третий. Из распашных дверей вылетел какой-то мужик, упав в грязь и корчась от боли. В окна вылетел другой, высадив раму со стеклами. Шериф, оглянувшись на нас напоследок, рванул к месту проишествия. У моей правой ноги глухо и с ненавистью рычала собака. Мощное тело мелко подрагивало, под шкурой гуляли мышцы, того и гляди, собака готова была броситься на шерифа.

— Тихо, тихо, успокойся, — я взял ее за ошейник, переложив револьвер в левую руку. Блин, неужели колени подрагивают? Вестерн, мать его об стену, чуть в дуэль не попал. Пару раз глубоко вздохнув, я повернулся к лавочнику, с интересом наблюдавшему за мной. — Как отсюда выйти, наикратчайшим путем?

Блин, на самом деле, надо валить, с шерифа станется не засечь время. И время!

— И это, сколько сейчас времени? — отпустил ошейник псины я только перешагнув через нее и сжав коленями, потрепав ее по холке. А сам вытащил из нагрудного кармана незаведенные часы. Они так и остались пока в коробочке.

— Двадцать пять минут пятого, — негоциант вытащил свои, тоже карманные, но в позолоте. — Лучше через ворота, не стоит идти через огороды. Частная собственность, еще пристрелят. Ворота есть за портом и там, за салуном, на юго-западе.

Я поглядел в сторону салуна. Народу возле него собралось уже немало, приехала какая-то колымага, запряженная серой грустной клячей. Нет, туда мы не пойдем. Мне надо на юг, там вроде как ближе, но это слишком очевидно. Пойду мимо порта.

— Ну, тогда всего наилучшего, — заведя часы и поставив стрелки на указанное время, я положил часы в карман и взял свой новый дробан, вложил револьвер в кобуру, накинув петельку на курок. Поднял винтовку, закинул ее за спину, устроив поудобнее. — Хромка, рядом! — пожав руку лавочнику, я отпустил собаку, и развернулся в сторону порта. — Пойдем отсюда, псина, у нас долгий путь.

Каблуки сапог гулко топали по навесному тротуару в центре поселка, потом с чавканьем вжимали в грязь полусгнившие доски настила. Пройдя мимо проулка, где буквально пару часов назад я снова убил, и где меня едва не убили, я только глянул в него, мимоходом. На выбоины в стене какого-то сарая никто не обратил внимания, и слава богу.

— Блин, хлебом как пахнет, — я притормозил, и перешел через грязную улицу, к открытому окну пекарни. На накрытой чистой тканью доске стояли большие караваи хлеба, лежали булки.

— Тук-тук, хозяин! — я постучал по прилавку.

— Щас! Минуту! — вскоре в окно по пояс высунулся красномордый мужик в переднике, изляпаном тестом. — Что надо?

— Каравай хлеба, и пяток булочек. — Я прикинул, и увеличил количество. — Нет, пару караваев, и десяток булочек. И если можно, то завернуть в бумагу, или пакет какой-либо.

— Кредит с полтиной, — булочник вытащил из-под прилавка пакет из грубой бумаги, и начал складывать в него хлеб. Потом еще один такой же, и в него уже пошли булочки. Получив от меня два доллара, булочник отсчитал мне полтину сдачи, и снова исчез в глубине пекарни.

— Держи, — отломив полбулки, я протянул ее Хромке, а остальной хлеб спрятал в напузный рюкзак. Блин, как бы его слюной не залить, от запаха свежего хлеба, а паче от свежей выпечки скулы сводит.

Повернув за поворот, я невольно замедлил шаг. Посреди улицы стояла та самая виселица. Ветерок чуть покачивал и медленно поворачивал тело урки. Веревка врезалась в шею, сворачивая голову урки набок. Ноги примерно с полметра не доставали до грязной земли, неподалеку валялся старый бочонок.

Сплюнув через левое плечо, я прошел мимо. Рядом, прихрамывая, гордо шла собака. Пройдя мимо порта, я вскоре вышел к воротам города. Впрочем, это громко сказано, обычный шлагбаум из толстой жерди, который охраняли два мужика с „мосинками“.

— Куда идешь? — один из них грозно выпятил немалое пузо.

— Из города, по приказу шерифа, — я усмехнулся. — Отворяйте.

— Жирно будет, пролезешь под шлагбаумом, — второй, худее, сплюнул на землю, и облокотился на этот самый шлагбаум. — Еще каждому новичку открывай.

— Да и не надо, — я, нагнувшись, и придерживаясь за жердину, оказался на той стороне. — Hasta la vista, мужики.

— И тебе тем же концом, — глядя мне вслед, худой свернул самокрутку, и, чиркнув спичкой, прикурил. Ветерок донес до меня сладковатый запах паленой веревки. Нехило они здесь дежурят, анашу прямо на воротах смолят. Кстати, на земле хоть марихуана и легализована в большинстве городов, но стоит дикие деньги, ведь в основном экспортируется с колонизируемых планет, а тут простые укурки ей балуются. Хотя, что я знаю о стоимости анаши на этих планетах?

От поселка шла наезженная дорога, с колеями от тележных колес и следами копыт, втоптавших в грязь конские каштаны. Коровьи лепешки (блин, и тут спасибо Васильичу) густо усевали обочины, видать в этом поселке немалое коровье стадо обитается. Впрочем, чего удивляться, мало ли что тут еще те обдиралы живут, молоко со сметанкой и творогом все любят.

От ворот грохнул выстрел, над головой щелкнула пролетевшая пуля. От сторожей донесся взрыв смеха, а я подпрыгнул от неожиданности, и рванул в окружающий дорогу лес. Ну нахер, замечтался, идиот, еще пристрелят.

— Хромка, за мной! — Проломив невысокий подрост, я заскочил под кроны высоких то ли кленов, то ли осин, сразу не разберешь. Одним словом, лиственный лес, разномастные деревья разной высоты, толщины и породы, кусты, множество всходов от семян прошлого года, обгрызенные то ли зайцами, то ли коровами прошлогодние и позапрошлогодние деревца. Много-много прелого листа под ногами, прошлых годов, сверху посыпанный уже свежими палыми листьями, настолько много, что земля пружинит, и практически не остается следов. Если учесть поднявшийся ветерок, сейчас сшибающий с деревьев листву, то…

— Так, Хромка, сейчас я этих гадов! — из кармана рюкзака я вытащил специально для этого отложенный большой пакет с молотым красным перцем, специально купленный в лавке, и один из двух пакетов с резаным табаком, трофейные, от урок остались. Мелькнула шальная мысля в голове, и ведь как в тему пришлась. Конечно, нюхательный бы пошел намного лучше, но и этот неплох.

— Ты немного отойди, псина, сейчас тебе будет неприятно, — я оттолкнул лезущую под руку собаку, и отсыпал в ладонь по приличной жмени того и того. Хорошенько смешал, капитально размяв и раскрошив табачные обрезки. Хромка уже отбежала, чихая и негромко, обиженно на меня взлаивая и поскуливая. Я посыпал место вокруг себя в радиусе с пяток метров, потом свой путь к корявому дереву около дороги, потом остатки еще в месте предполагаемого отхода. Повесил на шею дробовик, снял с левого плеча винтовку. Поглядел на ржущих у ворот, и объясняющих что-то какому-то мужику караульных. Мужик в конце концов плюнул, врезал толстому в брюхо, и ушел. А эти долбанные охраннички решили еще косяк забить, похоже.

— Ну-ну, — до них всего с сотню метров отсюда, даже поправки вносить не нужно. Так, толстый затягивается, хорошо!

Бух! Сильная отдача в плечо увела винтовку с линии прицеливания. Мать, все-таки для стрельбы в лесу не самая лучшая вещь! Вообще, сложная после привычного оружия машинка. Впрочем, виден севший на жопу и держащийся за живот тощий. Рывок затвора, щелчок, звон отлетевшей гильзы, досыл патрона, снова щелчок.