Бесконечное море - Янси Рик. Страница 53
– Каков же ответ, Марика?
Я наконец поняла его вопрос. Поняла: ему не нужен наш ответ на их проблему. И никогда не был нужен. Ему нужен их ответ на нашу проблему.
И я говорю:
– Ничто. Ответ – ничто. Их здесь нет. Их здесь никогда не было.
– Кого? Кого здесь нет?
Мой рот заполняется кровью. Я глотаю и говорю:
– Риск…
– Да. Очень хорошо. Риск – ключ к разгадке.
– Их здесь нет. Нет существ, которых поместили в тела людей. Ни в ком из людей нет чужого сознания. Все из-за риска. Риск. Риск неприемлем. Это… программа, бредовая конструкция. Ее поместили в их разум еще до их рождения и включили, когда они достигли переходного возраста. Обман, все обман. Они люди. Усиленные, но люди… Как я.
– И я? Если ты человек, то кто я?
– Я не знаю. Оператор. Руководитель. Не знаю. Тот, кого выбрали, чтобы… Я не знаю! Не знаю!
– Я человек?
– Не знаю!
Я действительно не знала. Мы подошли к тому месту, куда я не могла войти. К тому месту, откуда я не могла вернуться. Надо мной его ботинок. Подо мной бездна.
– Но если ты человек…
– Да. Договаривай. Если я человек, то что?
Я тону в крови. Не в своей. Это кровь миллиардов умерших до меня. Бесконечное море крови окружает со всех сторон, тянет на дно, куда не проникает свет.
– Если ты человек, то нет надежды.
80
Он поднимает меня с пола. Относит на койку и осторожно укладывает.
– Тебя погнули, но не сломали. Прежде чем выковать меч, сталь делают мягкой. Ты меч, Марика. Я кузнец, а ты меч.
Он берет мое лицо в ладони. Его глаза сверкают, как у сумасшедшего уличного проповедника, только в руках этого безумца судьба всего мира.
Он проводит большим пальцем по моей окровавленной щеке:
– А теперь отдохни, Марика. Ты здесь в безопасности. В абсолютной безопасности. Я оставлю с тобой его. Он о тебе позаботится.
Бритва. Мне этого не вынести. Я трясу головой:
– Не надо. Пожалуйста. Прошу, не надо.
– Неделя или две, и ты будешь готова.
Он ждет, когда я задам этот вопрос. Он очень доволен собой. Или мной. Или тем, чего он достиг со мной. Я ни о чем не спрашиваю.
И тогда он уходит.
Спустя некоторое время я слышу, как за ним прилетает вертолет. А потом появляется Бритва – румяный, как будто в рот ему затолкали алое яблоко и оно просвечивает сквозь его нежную кожу. Он ничего не говорит. Я ничего не говорю. Он умывает меня теплой мыльной водой. Перевязывает раны. Заматывает бинтами сломанные ребра. Накладывает шину на запястье. Он не предлагает воду, хотя наверняка знает, что я хочу пить. Он ставит капельницу с физраствором. Потом отходит и опускается на складной стул возле открытой двери. Сидит там в зимней парке, как в коконе, с винтовкой на коленях. Когда солнце прячется за горизонт, он зажигает керосиновую лампу и ставит на пол. Лампа озаряет снизу его лицо, но глаз я не вижу.
– Где Чашка? – Мой голос эхом разлетается по просторному помещению.
Он не отвечает.
– У меня есть теория, – говорю я. – Про крыс. Хочешь послушать?
Тишина.
– Убить крысу легко. Все, что для этого нужно, – кусок старого сыра и капкан с пружиной. Но убить тысячи крыс, миллион крыс, миллиард или семь миллиардов уже не так просто. Для этого понадобится наживка. Отрава. Не обязательно травить семь миллиардов крыс, только определенное количество, чтобы они разнесли яд по всей колонии.
Бритва даже не шевелится. Я понятия не имею, слушает он или нет. Может, вообще спит.
– Крысы – это мы. Программа, которая загружается в эмбрионы, – наживка. Какая разница между человеком, который является носителем их сознания, и тем, кто верит, что он и есть носитель? Разницы никакой. Есть только одно «но». Риск. Риск – вот в чем разница. Не мы рискуем. Рискуют они. Зачем им подвергать себя такому риску? Ответ: они и не подвергают. Их здесь нет, Бритва. Их никогда здесь и не было. Только мы. Всегда были только мы.
Он очень медленно наклоняется и гасит лампу.
Я вздыхаю:
– Но в любой теории есть слабые места. Эта не сочетается с вопросом о большом камне. Зачем вообще огород городить, если всего-то надо бросить один очень большой камень?
А вот теперь очень тихо, настолько тихо, что, если бы не усиление, я бы и не услышала:
– Заткнись.
– Зачем ты это сделал, Алекс?
Если «Алекс» – вообще его имя. Вся его история может быть ложью, которую выдумал Вош, чтобы манипулировать мной. Скорее всего, так и есть.
– Я солдат.
– И ты просто исполняешь приказы.
– Я солдат.
– Это не объясняет твоих действий.
– Я солдат!
Я закрываю глаза:
– Шахбол. Это тоже – Вош? Извини. Глупый вопрос.
Молчание.
– Уокер, – говорю я и открываю глаза. – Конечно. Это единственное разумное объяснение. Дело ведь в Эване, да, Бритва? Ему нужен Эван, а я – единственная, кто может к нему привести.
Молчание.
Взрыв лагеря «Приют» и неуправляемые дроны, которые вдруг посыпались с неба. Зачем им вообще нужны дроны? Этот вопрос всегда не давал мне покоя. Неужели так сложно найти горстку выживших, если в твоем распоряжении все технологии для их обнаружения? Выжившие кучкуются. Они, как пчелы, собираются в свой улей. Дроны применялись не для того, чтобы найти нас. Дроны применялись, чтобы найти таких, как Эван Уокер. Одиночек с усиленным организмом, которые разбросаны по всем континентам и вооружены знанием, которое в случае сбоя системы может привести к тому, что все построение рухнет. Как, собственно, и произошло.
Эван выпал из решетки. Вош не знает, где он и жив ли. Но если Эван жив, Вошу нужен инсайдер, которому поверит Эван.
«Я кузнец, а ты меч».
81
Целую неделю Бритва – мой единственный компаньон. Он и защитник, и нянька, и охранник. Я проголодаюсь – он приносит еду. Мне больно – он облегчает боль. Я грязная – он меня моет. Он всегда рядом. Он не бросит. Он здесь, когда я бодрствую, он здесь, когда я сплю. Я ни разу не видела, чтобы он спал. Он постоянен, а вот мой сон – нет. Я просыпаюсь по несколько раз за ночь, и он неизменно наблюдает за мной со своего места у двери. Парень, который легко заставил меня поверить ему, поверить в него, теперь все время молчит, он мрачен, и кажется, его что-то беспокоит. Как будто я могу сбежать. Он-то знает, что могу, но не сбегу, потому что я в плену обещания, которое держит меня крепче тысячи цепей.
На шестой день Бритва обвязывает платком рот и нос и поднимается по лестнице на третий уровень. Спускается он с тележкой, в которую погрузил труп. Вывозит труп во двор. Возвращается и снова поднимается туда же. Кажется, что с пустой тележкой ему идти не легче, чем с нагруженной. Он спускает второй труп. Потом третий. Я сбиваюсь со счета на сто двадцать третьем. Бритва очищает склад от мертвых тел, сооружает из них пирамиду во дворе и поджигает. Тела мумифицировались, поэтому огонь занимается легко и горит ярко. Этот погребальный костер виден издалека – если бы только в округе был хоть кто-то, кто мог бы увидеть. Свет костра проникает на склад и превращает бетонный пол в золотистое морское дно. Бритва располагается на пороге и смотрит на огонь. Удлиненная тень, похожая на лунное затмение. Он снимает куртку, потом рубашку и закатывает рукав футболки. Я вижу, как в желтых отсветах блестит лезвие его ножа. Он вырезает какие-то знаки у себя на плече.
Наступает ночь, костер постепенно гаснет. Мое сердце ноет от тоски, я вспоминаю летние лагеря, и как ловила светляков, и как на августовском небе загорались звезды. Вспоминаю запахи пустыни и протяжный вздох ветра, который долетал со стороны гор, и то, как солнце ныряло за горизонт.
Бритва зажигает керосиновую лампу и подходит ко мне. Он пахнет дымом и немного смертью.
– Почему ты это сделал? – спрашиваю я.
Глаза над повязкой из платка застланы слезами. Я не знаю, это слезы от дыма или от чего-то еще.
– Приказ, – говорит он.