Пифия (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна. Страница 5

Олино предсказание никто не расшифровал правильно — чему она совсем не огорчилась. Да и вопрос был сложный, из области экономики — что-то связанное с ценой за баррель нефти и котировкой на бирже. Представления не имею, что такое баррель…

— Юлия Синельникова.

Главный Оракул подался вперед, рассматривая деловито укладывающуюся Юльку. Как же, наверняка и он наслышан о нашем маленьком гениальном чудовище! Поднял руку. Голос у него негромкий, но почему-то все его слышали:

— Внимание, вопрос второй категории сложности!

Школьники перестали болтать и повытягивали шеи. На такой вопрос уже не выдашь домашнюю заготовку! Синельникова, заложив руки за голову, самодовольно улыбалась. Наверняка готовят нашу Юлечку в следующие Великие.

Если не Величайшие.

Парней в этот раз выбирали долго. Еще и Пифии соизволили принять участие в обсуждении кандидатур: склонившись через головы Оракулов, тыкали пальцем в список. Выбрали троих — двое на вид вообще выпускники. Наверно, многообещающие оракулы, не нашедшие себе таких же многообещающих пифий. Елизавета, кинув в жаровню Юлькину смесь, отошла подальше — чтоб никто не думал, что она подсказывает.

Синельниковой не нужно притворяться или долго травиться одуряющими испарениями — она входит в транс легко и быстро. Думаю, Юлька вообще могла бы без них свободно обойтись. Обычно она лежит неподвижно и прямо, как дощечка, сложив на груди руки. Губы почти не шевелятся, как будто Юлька занимается чревовещанием.

Так было и в этот раз.

Поначалу.

— Внимание, вопрос: какова судьба экспедиции Бугрова?

И наступила полная тишина.

Нас заставляют ежедневно пролистывать газеты и журналы, заучивать страницы словарей и справочников — чтобы в нужный момент наш неподконтрольный разуму (но кому же он тогда подчиняется?) язык выдал нужное слово. Так что о пропавшей экспедиции я тоже слышала… Но ведь это не предсказание? Юлька должна сказать, что случилось в прошлом? А это уже первый уровень!

Синельникова выдала несколько слов и открыла глаза. Склонившиеся к ней оракулы поспешно царапали в блокнотах. Им нужно — на время! — расшифровать пророчество, да еще и стих из него состряпать. А может стать оракулом человек, вообще лишенный поэтического дара? Елизавета, стоя за спинами парней, вытягивала шею, пытаясь понять, что там получилось у ее любимицы. Матвей тоже чиркал ручкой, Брель сидел, задумавшись, скрестив на груди руки. Похоже, будущая Великая задала всем задачку.

Никто не смотрел на Синельникову.

Та по-прежнему лежала неподвижно — а ведь обычно подскакивает, как ни в чем не бывало! Наверное, она единственная среди нас не болеет после занятий. Губы ее зашевелились… она продолжала прорицать, но никто уже ее не слушал! Я хотела привлечь внимание, крикнуть, но у меня вдруг пропал голос: худое тело Юльки выгнулось, в уголках губ показалась пена. Припадок! Транс с припадком!

Я вскочила и по-прежнему немо взмахнула рукой — Брель поднял на меня отсутствующие глаза. Взгляд скользнул по моей руке, Оракул привстал, чтобы увидеть заслоненную школьниками пифию.

— Эй, внимание!

Парни оглянулись и от неожиданности попятились, тесня всполошившуюся Елизавету. А ведь это они должны помогать пифии! Дебилы! Хотя единственное, что и я вспомнила из первой помощи — всунуть между зубов что-нибудь твердое… Я нащупала в кармане сумки карандаш и вскочила на площадку. Мир застыл в движении: поднимающиеся Пифии, встающие ученики, Главный Оракул, перемахивающий через стол…

Я услышала чей-то крик:

— Не трогай!..

Но я уже ее коснулась.

А Оракул коснулся меня.

Вспышка! Пламя. Красное, красное… длинные пляшущие черные тени. Взрывы, расцветающие и вянущие, точно чудесные огненные цветы — лепестки тоже чернеют, корчатся и распадаются от нестерпимого жара. От него у меня лопается кожа. Я кричу от боли. Нет, это кричу не я. Не я. Другие. Люди мечутся, падают, вскакивают… и снова падают, тают, как лепестки цветов… исчезают.

Испаряются.

Больно. Страшно.

Страшно!

— Тише, девочка, тише. Все хорошо. Ты уже с нами. Все хорошо.

Теплые ладони сжимают мое лицо. Пальцы трут виски и лоб.

— Время? — спрашивают над моей головой.

Сухой голос Мадам:

— Двадцать семь минут.

— Многовато…

Я пытаюсь шевельнуться и понимаю, что моя голова лежит на чьих-то коленях. Скашиваю глаза. Мадам возвышается надо мной, словно черный столб. Ловит мой взгляд, отворачивается и отходит. Чуть поодаль маячат Лора и очень бледная Елизавета. Рядом со мной, кряхтя, опускается на колени Матвей. Он больше, чем обычно, похож на выпущенного из темницы или психушки узника — волосы просто дыбом. Заглядывает мне в лицо.

— Ну ты даешь, сорока! Всех напугала!

— А что… а где…

— Юля? — спрашивают у меня. — С ней все в порядке, видишь?

Теплые ладони поворачивают мою голову набок, и я вижу Юльку. Она сидит на первом ряду, кутаясь в чью-то кофту. Глаза ее поблескивают.

— Она сама во всем виновата! — заявляет зло и ни к кому конкретно не обращаясь. — Кто ее просил лезть?

Ну, Юлька в своем репертуаре. Значит, точно в порядке. Но ряды сидений за ее спиной пусты. Куда же все…

Только когда надо мной склоняется лицо Главного Оракула, я понимаю, на чьих коленях так уютно устроилась. Я пытаюсь приподняться, но меня не пускают.

— Полежи еще. Расскажи, как ты себя чувствуешь?

Я прислушиваюсь к ощущениям. Как всегда ломит голову. Левую половину тела покалывает. И нестерпимо ноет в груди — не от боли, а от привидевшегося кошмара…

— Да так себе. А что случилось?

— Ты, видимо, испугалась за Юлю, и забыла одно очень важное правило — пифия не должна касаться другой пифии, погруженной в транс…

— Между прочим, ваши мальчики тоже не на высоте! — запальчиво восклицает Лора. — Где оказанная помощь? Чему вы их вообще учите?!

По тому, с каким выражением взглядывает на нее Мадам, я понимаю, что они впервые оказались заодно.

— Мальчишки растерялись, — негромко, как бы извиняясь, объясняет мне Брель. Мне? Помолчав, добавляет. — Да и я, кстати, тоже.

Да в чем дело-то?!

Оракул словно подслушивает мои мысли:

— Ты тоже впала в транс. Насколько я понимаю, — он вопросительно смотрит на Елизавету, — впервые?

Наставница мелко и часто кивает. Выбившиеся из тугой «шишки» седые пряди волос кивают вместе с ней.

— Да, впервые за все время учебы! Уж сколько мы смесей не перепробовали, каких только методик не применяли… Я уж думала даже… — она косится на Мадам и умолкает. И так понятно: думала, что Мадам в кои-то веки ошиблась.

То есть Юлька утащила меня в свой транс? И мы выдали одно и то же предсказание? Я смотрю на Юльку. Испуганной она не кажется. И уж выглядит всяко здоровей меня.

— Юль, ты видела это? Пламя, ужас, да?

Юлька, конечно, ответить не соизволяет. Дергает носом и отворачивается. Матвей неожиданно ругается в голос.

Остальные молчат.

— Итак, — говорит, наконец, Брель. — Кажется, мы имеем два противоречащих друг другу предсказания. И двух пифий, помнящих свои предсказания. И что мы с этим должны делать?

— Холить и лелеять, — подает язвительный голос Мадам. — Чего ж еще теперь?

Она садится напротив нас и закидывает ногу на ногу. Рот ее кривится — видимо, в улыбке. Я решаю, что мне тоже пора принять уже вертикальное положение. Когда Оракул склоняется надо мной, я чувствую запах его одеколона. Очень дорогого и очень… вкусного одеколона. Я готова есть этот запах ложками. Голова все еще слегка плывет, и я упираюсь обеими руками в пол. Брель тоже остается сидеть — только устраивается поудобней. Я бы даже сказала — вальяжно.

— Разные предсказания? — переспрашивает Лора. Она, как и я, еще не въехала в ситуацию. — Но ведь был один транс на двоих! Как предсказания могут быть разными?

— Да. Только у второй девочки транс продлился на полчаса дольше, — говорит Брель. — Матвей, пожалуйста!