Бегущий по лабиринту - Дашнер (Дэшнер) Джеймс. Страница 3

Ньют кивнул.

— Слышал, что он сказал, Шнурок?

Томас кипел от злости, страшно хотелось наброситься на кого-нибудь с кулаками, но он просто ответил:

— Да.

— Лады, — сказал Алби. — Первый День — вот что для тебя сегодня, шанк. Надвигается ночь, и скоро вернутся бегуны. Сегодня Ящик прибыл поздновато, так что на экскурсию времени не осталось. Прогуляемся завтра, сразу после подъема. — Он повернулся к Ньюту. — Обеспечь его лежанкой. Пусть поспит.

— Лады, — ответил Ньют.

Алби пристально посмотрел на Томаса.

— Спустя несколько недель ты освоишься, шанк. Будешь наслаждаться жизнью и нам помогать. Каждому было тяжко в Первый День, ты — не исключение. С завтрашнего дня у тебя начнется новая жизнь.

Он повернулся и сквозь расступившуюся толпу зашагал к покосившейся деревянной постройке в углу. Остальные начали расходиться, напоследок бросая на новичка долгие взгляды.

Томас скрестил руки, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Пустота, выедавшая его изнутри, быстро уступила место такой печали, что от нее закололо в сердце. Навалилось слишком много. Где он? Что это за место? Какое-то подобие тюрьмы? Если так, за что его отправили сюда и на какой срок? Язык здешних обитателей непривычен, а их самих, казалось, вообще не беспокоит, будет он жить или умрет.

Вновь подступили слезы, но Томас сдержался.

— Что я такого сделал? — прошептал он, не рассчитывая, что его кто-то услышит. — Почему меня бросили сюда?

— Мы все прошли через это, Шнурок. — Ньют похлопал Томаса по плечу. — У всех нас был Первый День, и каждого когда-то вытащили из темного Ящика. Не скрою, у тебя большие неприятности, а дальше может быть еще хуже. Но пройдет время, и ты станешь настоящим бойцом без страха и упрека. Видно, что ты не какой-нибудь долбаный слюнтяй.

— Это тюрьма? — спросил Томас. В сумраке сознания он безуспешно пытался отыскать малейший проблеск, который позволил бы вспомнить прошлое.

— Слишком много вопросов, — сказал Ньют. — Ничего обнадеживающего ответить не могу. Во всяком случае, пока. Сейчас постарайся успокоиться и прими положение как данность — утро вечера мудренее.

Томас промолчал, понурив голову и разглядывая под ногами трещины в камнях. Вдоль края одного из каменных блоков росла полоска бурьяна с мелкими листочками. Крохотные желтые цветочки тянулись вверх, словно пытались дотянуться до солнца, скрытого исполинскими стенами Глэйда.

— Думаю, Чак будет тебе хорошим напарником, — продолжал Ньют. — Толстяк малость неуклюж, зато отличный собеседник, когда все дела сделаны. Побудь здесь. Я скоро вернусь.

Едва он успел закончить фразу, как воздух прорезал истошный вопль — высокий, пронзительный, почти нечеловеческий крик эхом разнесся по выложенной камнем площади, заставив обернуться всех, кто на ней находился. От мысли, что вопль раздался из деревянной постройки, у Томаса кровь застыла в жилах.

Даже Ньют подскочил, как ужаленный.

— Вот хрень! На десять минут нельзя отлучиться без того, чтобы медаки не начали истязать бедолагу! — Он покачал головой и слегка пнул Томаса ногой. — Найди Чака и передай, что я поручил ему позаботиться о твоем спальном месте.

Сказав это, он со всех ног помчался к постройке.

Томас сполз на землю по грубой коре дерева, оперся спиной о ствол и закрыл глаза. Как бы ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось лишь кошмарным сном!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Томас долго сидел так, будучи не в силах пошевелиться. Наконец он заставил себя посмотреть в сторону кособокой постройки. Возле нее крутилась группа мальчишек, которые то и дело беспокойно поглядывали на верхние окна, будто ожидали, что вот-вот случится взрыв и оттуда в туче осколков стекла и щепок на них вылетит какая-нибудь омерзительная тварь.

Внимание Томаса привлек странный стрекочущий звук. Он посмотрел вверх и успел заметить бледный красный огонек, тут же скрывшийся в ветвях. Томас поднялся и обошел дерево с другой стороны, вытягивая шею и стараясь понять, откуда исходит стрекотание, но не увидел ничего, кроме голых серо-коричневых веток, вытянувшихся словно костлявые пальцы и придававших дереву сходство с живым существом.

— Это один из этих… жуков-стукачей, — произнес кто-то.

Томас обернулся — рядом стоял невысокий пухлый мальчуган. Совсем юный — вероятно, самый молодой из всех, кого Томас успел здесь встретить; на вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Длинные темные волосы, заложенные за уши, доходили до плеч, на румяном круглом лице блестели грустные голубые глаза.

Томас кивнул ему.

— Жуков… каких, говоришь, жуков?

— Стукачей, — повторил мальчик, указывая на верхушку дерева. — Если у тебя хватит ума не лезть к нему первым, он тебя не тронет, — он сделал паузу, — шанк.

Кажется, парнишке было неловко произносить последнее слово, будто диалект Глэйда по-прежнему оставался ему чуждым.

Опять раздался леденящий душу вопль — на сей раз более протяжный, — от которого Томаса прошиб холодный пот.

— Что там происходит? — спросил он, показывая на постройку.

— Не знаю, — ответил круглолицый мальчик высоким детским голоском. — Это Бен. Ему здорово досталось. Все-таки они до него добрались.

— Они?..

Зловещий тон, каким мальчик произнес это слово, Томасу очень не понравился.

— Ага.

— Кто — ОНИ?

— Надеюсь, тебе не придется это прочувствовать на собственной шкуре, — ответил парнишка как-то слишком уж спокойно и непринужденно. Он протянул руку. — Меня зовут Чак. Пока не появился ты, я считался Салагой.

Так вот кто должен позаботиться о моем ночлеге, — подумал Томас. Мало того, что он не мог избавиться от чувства полнейшего дискомфорта, так теперь еще и был раздражен. От непонимания происходящего разболелась голова.

— Почему все называют меня Салагой? — спросил он Чака, коротко пожав тому руку.

— Потому что ты самый новый из всех новичков. — Чак ткнул в Томаса пальцем и засмеялся.

Из дома вновь донесся душераздирающий крик, похожий на рев животного на скотобойне.

— Как ты можешь смеяться? — поразился Томас, напуганный загадочным воплем. — Такое впечатление, будто там кто-то умирает.

— Все с ним будет нормально. Никто еще не умер, если успевал получить сыворотку. Тут все — или ничего. Смерть или жизнь. Просто очень болезненно.

— Что — болезненно? — спросил Томас, выдержав небольшую паузу.

Глаза Чака забегали.

— Ну… когда жалят гриверы.

— Гриверы?

Томас все больше заходил в тупик. Жалят… Гриверы… Услышав слова, от которых веяло чем-то зловещим, он уже не был уверен, что хочет знать подробности.

Чак пожал плечами и, закатив глаза, отвернулся.

Томас досадливо вздохнул и вновь прислонился к дереву.

— Сдается, ты знаешь не намного больше меня, — слукавил он.

Его амнезия была очень странной. Томас помнил, как устроен мир в общем и целом, но многие детали — например, лица людей и их имена — напрочь вылетели из головы. Как если бы в новой книге отсутствовало каждое десятое слово, отчего смысл понять невозможно. Томас не помнил даже своего возраста.

— Чак… как ты думаешь, сколько мне лет?

Мальчик окинул его взглядом с ног до головы.

— Я бы сказал, шестнадцать. Рост примерно метр восемьдесят, шатен… если тебя это интересует. А еще: ты выглядишь хуже, чем обжаренный на костре кусок печенки. — Он хихикнул.

Томас был поражен настолько, что последних слов уже не слышал. Шестнадцать?! Неужели ему всего шестнадцать? Он-то ощущал себя куда более взрослым.

— Ты серьезно? — Он умолк, пытаясь подобрать нужное слово. — Как…

Томас почувствовал себя совсем плохо.

— Успокойся. Первые дни будет очень погано, потом привыкнешь. Как я, например. Всяко лучше, чем жить в куче кланка. — Он искоса посмотрел на Томаса, будто ожидая нового вопроса. — Кланком мы называем дерьмо. Когда дерьмо падает в ночной горшок, оно издает звук, похожий на «кланк».