Удивительное прозрение - Проктор Кейт. Страница 29

— Мариану? — Он вздохнул. — А, да… Мариану я любил… Но не так, как мужчина любит женщину. Она была нашей соседкой в Барселоне, и я любил ее как сестру.

— Но женщинам, которых любят как сестер, мужчины не делают предложений, — безжизненным тоном заметила Бет.

— Да, не делают, — медленно пробормотал Хайме, проведя рукой по волосам. — Когда мы были детьми, мы подшучивали над нашими матерями, которые надеялись, что мы когда-нибудь поженимся. Я понятия не имею, когда сестринские чувства Марианы изменились. Но когда я это понял… — Хайме замолк, устремив страдальческий взгляд на Бет. — Я узнал об истинной причине ее слабого здоровья, которым Мариана отличалась с детства, только когда приехал на несколько дней в Барселону, так неохотно расставшись с тобой. Если бы я мысленно вернулся в прошлое, то, опираясь на свои медицинские познания, я бы понял, чем она больна, задолго до того трагического дня, когда узнал, что ей осталось жить несколько недель… Но я этого не сделал. И когда отец сообщил мне эту новость, я был просто в шоке.

Бет, потрясенная болью, звучавшей в его словах, словно приросла к месту, не в состоянии ни сказать что-либо, ни поднять рук, чтобы его утешить.

— Мне казалось чудовищной несправедливостью, что жизнь подарила мне такое счастье в твоем лице, а бедной Мариане предстояло расстаться с самой жизнью.

Бет, не отдавая себе отчета в том, что делает, встала и подошла к Хайме. Молча взяла его за руку и повела обратно к дивану, усадив рядом с собой.

— Мариане так и не сказали, что она обречена… Некоторым людям лучше не сообщать о таких вещах. А она была такой удивительно юной в свои двадцать четыре года…

— Ты считаешь, ей надо было сказать? — спросила потрясенная Бет, обретя наконец дар речи.

— Мне кажется, она сама узнала… только вот когда, сказать затрудняюсь. В одном я убежден — она не смогла бы общаться с людьми, уверенными, что она знает… Особенно со мной. Вот такой она была. — Хайме положил голову на спинку дивана и закрыл глаза. — Через два дня после моего приезда в Барселону родители Марианы пригласили нас с отцом на обед. Я не виделся с ней с того дня, как узнал эту роковую новость, не оправился еще от шока и вести себя естественно не мог. Наверное, я был с ней нежнее обычного. После обеда мы вышли пройтись по саду, вдвоем, и она спросила, нашел ли я уже себе хорошую женщину… Это было у нас своего рода шуткой… — Хайме тяжело вздохнул и умолк. — Разве мог я рассказать ей о нас? — хрипло воскликнул он. — Я чувствовал себя чуть ли не виноватым, что нам отпущено судьбой так много. Ну, я и сказал, что никому не нужен. А она говорит: «Кроме меня». Я по сей день не могу вспомнить, о чем мы после этого с ней говорили. Но когда вернулись в дом, Мариана объявила родителям и моему отцу, что мы помолвлены… Все были, конечно, ошеломлены, а я больше всех…

И тут вдруг позвонил мой дядя Филипе. Отец Марианы и он были давними друзьями. Тебе, наверное, трудно представить, как такое может быть, но мы все делали вид, что радуемся такому событию, хотя нам, за исключением, возможно, Марианы, было совсем не до веселья. И тут, как я уже сказал, позвонил Филипе. О болезни Марианы он ничего не знал. И ее отцу, поскольку Мариана была там и могла все слышать, ничего не оставалось, как сообщить ему так называемую радостную весть. — Хайме умоляюще взглянул на Бет. — Бет, клянусь тебе, если бы я знал, что он звонит из отеля, я бы нашел способ немедленно ему перезвонить и объяснить, как по сути обстоят дела.

— Но ты вернулся в ту же ночь, — заметила Бет безжизненным тоном.

— Еще бы! Ты мне сообщила, что происходит в отеле, и бросила трубку… Я был в отчаянии. Чувствовал, что попал в ловушку, был в полном замешательстве и безумно нуждался в тебе. У меня была сумасбродная надежда, что ты поймешь… согласишься подождать, пока закончится этот трагический фарс.

По лицу Бет текли слезы. Она вытерла их тыльной стороной руки. Она бы, конечно, поняла и, конечно, ждала бы его хоть до скончания века.

— Бет, прошу тебя, не плачь, — тихо сказал Хайме, обнимая ее. — Я должен был тебе это рассказать, чтобы ты знала, что произошло и что мои чувства к тебе никогда не остывали. Поверь мне, умоляю, — прошептал он, нежно ее покачивая, когда она разразилась сдавленными рыданиями. — Я люблю тебя. — Он повторил то же по-английски, потом снова по-испански. — Ты слышишь? — хрипло спросил он, быстрыми нежными поцелуями покрывая ее лицо. — Ну скажи, что веришь, что я люблю тебя, и только тебя, — шепнул он у самого ее рта. — Скажи хоть одно это.

— Хайме, о, Хайме! — в отчаянии воскликнула она. — Если бы я только знала, я ждала бы тебя хоть целую вечность! Я возненавидела тебя за то, что ты не поверил мне. Но ведь и я не поверила тебе. Я вела себя так глупо, мстительно… Как ты мог любить такую эгоистичную и…

— Скажи! — перебил он, еще крепче сжимая ее в объятиях.

— Что верю в твою любовь? — спросила она, чувствуя, что в груди у нее сейчас что-то взорвется.

— Да!

— Верю! — шепнула она, прислушиваясь, как в душе что-то ликующе возвращается к жизни. — Но…

— Нет, не будем сейчас говорить ни о каких «но». Разберемся с ними попозже.

— Хочешь попозже услышать, как я тебя люблю? — дрожащим голосом пошутила она, не чувствуя, что по лицу катятся слезы. — Я люблю тебя так же, как любила раньше. — Бет протянула руку, погладила его по лицу, потом по темным блестящим волосам. — Как любила всегда… всем сердцем!

Хайме притянул ее к себе и прижался лицом к ее шее, нежно повторяя слова любви. Они сидели молча, крепко обнявшись.

Бет ощутила на шее тепло его дыхания, услышала долгий дрожащий вздох и почувствовала, как кожу обожгли слезы. Хайме поднял голову и отвернулся. Бет разжала объятия и притянула его голову к себе, ласково поглаживая по волосам.

— Черт возьми! Должен же быть этому предел! — Хайме со стоном выпрямился и улыбнулся ей сквозь слезы. — Даже если это из-за тебя.

Озадаченный взгляд Бет отражал беспокойство, словно она опасалась за его рассудок. Жестом, напомнившим ей Джейси, Хайме вытер рукой слезы и улыбнулся.

— Как-то давно ты сказала мне, что нельзя стыдиться слез любви. Как видишь, мои слезы любви к тебе можно измерять ведрами. О, Бет, как же я тебя люблю! — Он радостно засмеялся, поднял ее и положил на диван. Лег рядом на бок, глядя на нее.

Бет завороженно смотрела в его сияющие счастьем глаза. Хайме перевел взгляд на ее рот, и Бет увидела, как его глаза с зелеными искорками потемнели от страсти. Он медленно наклонил голову, и их губы соприкоснулись.

— А теперь вернемся к нашим «но»… К прошлой ночи, например, — хрипло шептал Хайме, перемежая каждое слово пьянящим прикосновением к ее губам. — И к той другой ночи, когда мы предавались любви. — Он умолк и жадным поцелуем приник к ее рту.

Еще несколько минут назад они сидели, обнявшись, испытывая почти платоническую потребность друг в друге, теперь же ими владела безудержная страсть.

Внезапно Хайме со стоном оттолкнул ее от себя. Сердитый вид, который он попытался на себя напустить, сменился усмешкой.

— Думаю, ты согласишься, что нам придется многое объяснить Розите и нашему сыну, а уж если они застанут нас во время любовной сцены… — Он засмеялся, опустил ноги на пол и сел, подняв и Бет. Теперь они чинно сидели рядом. — Так-то оно будет лучше, — добродетельно заметил Хайме.

— Не лучше, конечно. Может, безопасней, — не согласилась с ним Бет. Желание все еще будоражило ей кровь. — Хайме… я с трудом верю в то, что происходит. В голове у меня полный сумбур.

Хайме, засмеявшись, обнял ее и прижал к себе.

— В моей голове тоже сумбур, но я все время говорю себе, что придет день, когда боль от пережитого кошмара притупится, когда мы осознаем, что быть вместе — это чудо, на которое мы имеем полное право.

Сознание Бет, будто не в состоянии вобрать в себя счастье такой величины, посылало ей отчаянные сигналы не принимать его как должное, пока осталось столько недосказанного.