Мор, ученик Смерти - Пратчетт Терри Дэвид Джон. Страница 26

– Пожалуй, я выберу Я-дзынь.

– Тогда, пожалуйста, подбрось в воздух эти корешки тысячелистника.

Она подбросила. Оба уставились на расклад (или, точнее, раскид).

– Хм-м, – через некоторое время глубокомысленно провозгласил Кувыркс. – Так, один на камине, один в кружке из-под какао, один на улице (стыдно за окно), один на столе и один – нет, два – за кухонным столом. Надеюсь, госпожа Сварливиуз сумеет найти остальные.

– Ты не сказал, с какой силой надо подбросить. Может, я брошу еще раз?

– Н-н-нет, вряд ли в этом есть необходимость. – Кувыркс послюнявил большой палец и принялся листать страницы пожелтевшей книги, которая прежде подпирала ножку стола. – Расклад вроде ясный. Точно, вот она, октограмма номер восемь тысяч восемьсот восемьдесят восемь: Незаконность, Неискупительный Гусь. Здесь есть ссылка… подожди-ка… подожди… Вот оно! Нашел.

– Ну?

– Не впадая в вертикальность, мудро выступает кошенильный император во время чая; вечером безмолвствует моллюск в цветке миндаля.

– Да? – уважительно произнесла Кели. – И что это означает?

– Если ты не моллюск, то, наверное, ничего особенного, – успокоил Кувыркс. – По-моему, в переводе текст что-то утратил.

– Ты уверен, что знаешь, как это делается?

– Давай попробуем карты, – поторопился уклониться от нежелательных подробностей Кувыркс, тасуя колоду. – Выбери карту. Любую.

– Это Смерть, – назвала Кели.

– Ах. М-да. Разумеется, карта под названием «Смерть» не всегда обозначает настоящую смерть. То есть настоящего, – быстро произнес Кувыркс.

– То есть она не обозначает Смерть в обстоятельствах, когда объект гадания перевозбужден, а ты чувствуешь себя слишком неловко, чтобы сказать правду, мм-м?

– Послушай, выбери еще одну карту.

– Эта тоже Смерть, – сообщила Кели.

– Ты что, положила на место первую?

– Нет. Взять еще одну?

– Почему бы и нет?

– Ах, какое удивительное совпадение!

– Что такое? Смерть номер три?

– Точно. Это что, специальная колода для фокусов? – Кели старалась говорить сдержанно. Но даже она сама расслышала легкий истерический звон, прозвучавший в ее голосе.

Кувыркс посмотрел на нее, нахмурился, тщательно сложил карты обратно в колоду, вновь перетасовал их и разложил на столе. В колоде был только один Смерть.

– О дорогая, – промолвил он. – Похоже, тут пахнет чем-то серьезным. Ты позволишь взглянуть на твою ладонь?

Он погрузился в изучение ладони. Спустя некоторое время он направился к кухонному столу, извлек из ящика монокль, каким пользуются ювелиры, краем рукава стер с линзы овсянку и провел еще несколько минут, в мельчайших деталях изучая руку принцессы. Наконец он откинулся на спинку стула, вынул из глаза монокль и воззрился на девушку.

– Ты мертва, – сказал он.

Кели ждала. Она просто не могла придумать подходящего ответа. Фразе «Нет, я жива» недостает известного стиля, в то время как «Ты не шутишь?» кажется слишком легкомысленной.

– Я говорил тебе, что здесь пахнет чем-то серьезным?

– По-моему, да, – совершенно ровным тоном, взвешивая каждое слово, промолвила Кели.

– Я был прав.

– О!

– Исход может быть фатальным.

– Неужели есть что-то фатальнее собственной смерти?

– Я имел в виду не тебя.

– О!

– Понимаешь, похоже, нарушилось что-то очень фундаментальное. Ты мертва во всех смыслах, кроме, э-э, фактического. Карты думают, что ты умерла. Твоя линия жизни думает, что ты умерла. Все и вся думают, что ты мертва.

– Я так не думаю, – не вполне уверенно возразила Кели.

– Боюсь, твое мнение в расчет не принимается.

– Но люди могут видеть и слышать меня!

– Боюсь, первое, что узнаёшь, поступая в Незримый Университет, это то, что люди не слишком обращают внимание на подобного рода мелочи. Для них важнее то, что говорит их собственное сознание.

– Ты хочешь сказать, люди не видят меня потому, что их сознание советует им не делать этого?

– Боюсь, что да. Это называется предопределением или чем-то в том же духе. – Кувыркс удрученно взглянул на нее. – Я волшебник. Мы знаем толк в таких вещах. И, если быть до конца точным, это не первое, что узнаешь при поступлении, – добавил он. – Я хочу сказать, сначала узнаешь, где расположены уборные и все такое. Но после технической части это первое обретаемое тобой знание.

– Но ведь ты видишь меня.

– А, это… Да. Волшебников специально обучают видеть то, что есть, и не видеть того, чего нет. Выполняешь специальные упражнения…

Кели забарабанила пальцами по столу – или, по крайней мере, предприняла попытку. Это оказалось нелегко. Она уставилась вниз, охваченная ужасом без имени и формы.

Кувыркс рванулся вперед и вытер стол рукавом.

– Простите, – пробормотал он, – вчера на ужин у меня были бутерброды с патокой.

– И что мне теперь делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Ну, ты, безусловно, можешь стать весьма преуспевающей взломщицей… Прости. Это был дурной тон с моей стороны.

– Я так и подумала.

Кувыркс неловко похлопал ее по руке. Но Кели была слишком захвачена своими мыслями, чтобы заметить эту вопиющую фривольность.

– Понимаешь, все уже решено и подписано. История вся расписана от начала и до конца. Каковы факты в действительности – никого не волнует; история знай себе катит прямо по ним. Ты ничего не можешь изменить, поскольку изменения уже являются ее частью. Ты умерла. Это судьба. Тебе придется просто принять это.

Он улыбнулся извиняющейся улыбкой.

– Если ты взглянешь на ситуацию объективно, то увидишь, что тебе повезло гораздо больше, чем прочим мертвецам, – сказал он. – Ты жива и можешь вдосталь насладиться своим… м-м… необычным состоянием.

– С какой стати мне принимать это? Не я во всем виновата!

– Ты не понимаешь. История движется вперед. Ты больше не можешь принимать в ней участие. Для тебя больше нет в ней места. Лучше предоставить всему идти, как идет.

Он опять похлопал ее по руке. Она взглянула на него. Он убрал руку.

– Так что же в таком случае полагается делать? – поинтересовалась она. – Не есть, потому что пище не предназначено быть съеденной мной? Идти и жить в каком-нибудь склепе?

– Задача не из легких, не правда ли? – согласился Кувыркс. – Боюсь, такова твоя судьба. Если мир тебя не ощущает, значит, ты не существуешь. Я волшебник. Уж мы-то знаем…

– Не говори этого. – Кели встала.

Пять поколений назад один из ее предков, предводитель банды бродячих головорезов, устроил привал в нескольких милях от холма Сто Лат. Тогда он смотрел на спящий город с характерно решительным выражением на лице, которое расшифровывалось так: «Это я сделаю. То, что ты родился в седле, вовсе не означает, что ты должен там же и сдохнуть».

Как ни странно, многие из его характерных черт передались по прихоти наследственности его праправнучке [3]. И именно им следовало приписать ее довольно специфический тип привлекательности. Никогда эти черты не проявлялись так ярко, как в данную минуту. Даже на Кувыркса ее лицо произвело впечатление. Когда дело доходило до решимости, ее челюстями можно было колоть орехи.

Тем же голосом, каким ее предок обращался перед боем к своим изнуренным, истекающим потом последователям [4], она произнесла:

– Нет. Нет, с этим я соглашаться не намерена. Я не собираюсь медленно растворяться, пока не превращусь в какой-то призрак. И ты, волшебник, поможешь мне.

Подсознание Кувыркса распознало этот тон. В нем звучали струны, которые заставляли даже жучков-древоточцев становиться по стойке «смирно». Это было не высказывание мнения, но констатация факта: все будет именно так, и не иначе.

– Я, госпожа? – пролепетал он дрожащим голосом. – Но право же, я просто не знаю, в чем может заключаться моя возможная…

Его сдернуло с кресла и выволокло на улицу. Полы его плаща развевались, как крылья. Кели, решительно выпятив подбородок, шагала по направлению к дворцу, таща за собой Кувыркса, точно упирающегося щенка на веревочке. Именно с таким видом мамаши устремляются в местную школу, когда их малыш является домой с подбитым глазом; подобное движение неостановимо, как Ход Самого Времени.

вернуться

3

Хотя в список не входили свисающие усы и круглая меховая шапка с шишаком.

вернуться

4

Эта речь впоследствии передавалась из поколения в поколение как эпическая поэма, корабль которой пустил в плавание сын славного основателя монархии Сто Лата. Последний родился уже не в седле и умел есть с помощью ножа и вилки. Поэма открывается следующими строками:

Смотрите, как дремлют злодеи
На ворованном злате. Их сердце растленно.
Да несутся стрелы вашего гнева,
Как степной пожар во время сухое
Года. Да вонзаются гордые ваши мечи подобно
Быку пятилетнему, что страждет
От тяжкой боли зубной…

И далее в том же духе в течение трех часов. Реальность, которая, как правило, не может позволить себе такую роскошь, как сколачивание плодов поэтического вдохновения, доносит до нас эту речь в следующем кратком, но законченном по своей выразительности варианте:

«Братцы! По большей части они все еще дрыхнут, так что мы просвистим сквозь них, как плод дерева сквозь кишечник древней старушенции, и покончим с этим делом на месте. О’кей?»