В огне аргентинского танго - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 39

– Теть Валь, – спросила у нее Лиза, – а что случилось с Павликом?

– Его увезли в больницу, – ответила тетя, всхлипнула и отвернулась, потом повернулась и сказала: – Ты пока поживешь у нас.

– Я не хочу, – покрутила головой Лиза. – Мне в школу надо, и я к маме хочу.

– К маме пока нельзя. Она тоже заболела, – тяжело вздохнула тетя.

В школу Лиза не ходила еще три дня и папу с мамой не видела. Зато приехали бабушка с дедом и тоже остались жить у дяди Андрея и тети Вали. А через три дня, на четвертый, бабушка одела Лизу в какое-то новое темное платье, и они все – и тетя Валя, и дядя Андрей, и ее двоюродный брат Кирюша, и бабушка с дедушкой – куда-то поехали и приехали на кладбище. Лиза знала, что такое кладбище – на нем были похоронены мамины родители, и они ездили их навещать на могилку. Так говорили взрослые: «навещать», поэтому Лиза и спросила у бабушки:

– А мы приехали кого-то навещать?

– Нет, детка, – погладила ее по головке бабуля, и по щеке у нее потекла слеза. – Мы приехали хоронить Павлика. Он умер.

– Как умер? – не поняла Лиза. – Что, его больше не будет, как маминых родителей?

– Да, детка. Как маминых родителей, – кивнула бабушка Ася.

– Бабушка, но он же маленький, его не может не быть! – не понимала Лиза.

– Иногда и маленькие детки умирают, – сказала бабуля и заплакала совсем.

– И у меня что, не будет больше Павлика? – испугалась тут Лизонька.

А бабушка не ответила, закрыла глаза платочком и плакала. А потом Лизу подвели к маленькому гробику, и она последний раз увидела своего братика. Он как будто спал и был такой же замечательный, как и всегда, и она ничего не понимала, но ее кто-то увел в сторонку, и больше она ничего не видела, только слышала, как снова страшно кричит мама. А Лизу бабушка опять отвезла к дяде Андрею.

На следующий день Лиза вернулась к себе, и с ней в комнате стала жить бабушка, для нее даже кровать большую поставили там, а дедушка остался у дяди Андрея, и почему-то они уезжать пока не собирались.

Бабушка каждый день водила Лизу в школу, а забирали ее из школы они вместе с дедушкой, шли домой, и бабушка кормила их обедом, и относила обед в комнату родителей, и кормила там маму, которая оттуда не выходила. Потом они делали уроки и шли гулять, а вечером возвращались, приходил папа, они ужинали вчетвером, папа уходил в комнату к маме, а дедушка уезжал домой к дяде Андрею с тетей Валей и Кириллом.

Так продолжалось несколько недель. С Лизой ни папа, ни мама не разговаривали почти, только папа каждый день гладил ее по головке, целовал в макушку, снова гладил, вздыхал и обещал, что все скоро наладится. Но потом мама начала выходить из своей комнаты и обедала вместе со всеми. А как-то раз и сама ужин приготовила. Только она не разговаривала ни с кем. Ну так, здоровалась, кивала, говорила «да» или «нет», а больше ничего не говорила.

Лиза очень скучала по Павлику и все время жаловалась бабушке и плакала, когда поняла, что братика больше не будет с ней. Но бабушка сказала, что это не мешает Лизе любить его, а значит, он всегда с ней. И Лиза написала ему письмо и спрятала его в свою специальную шкатулку для секретов, которую давным-давно подарила ей бабушка.

Однажды за ней в школу пришла мама и забрала прямо с урока, и они сели в какую-то машину и куда-то поехали.

– Мама, а куда мы едем? – спросила Лиза.

Мама долго молчала, а потом сказала:

– Туда, где нас спасут.

– А от чего нас надо спасать? – уточнила Лиза.

– От всего, – строго ответила мама.

Больше мама с ней не разговаривала, они приехали в какой-то дом, где Лизу сразу увели от мамы в комнату, где были и другие дети. Ей дали большую кружку молока и кусок горячего белого хлеба. Лиза выпила молоко, хоть оно и оказалось каким-то горьким, и съела хлеб, потому что была голодной.

И Лизонька заснула, и видела долгий-долгий, очень долгий живой сон, в котором она спала, положив голову на колени маме, и та гладила и гладила ее по голове, и было от этого так хорошо и тепло, и поезд стучал колесами и раскачивался. Она просыпалась, что-то ела, пила горячий чай с травами и снова засыпала, а поезд все качался и качался. И Лиза просыпалась, а уже раскачивался автобус, и она пила вкусный горячий чай из термоса и ела пирожки с капустой, и снова спала на коленях у мамы…

По-настоящему Лизонька проснулась, когда ее кто-то тормошил за плечо. Она открыла глаза и увидела строгую старую тетю в белом платке на голове и в странной серой, длинной до пола одежде.

– Вставай, детка, на молитву пора.

– А где мама? – спросила девочка.

– Вы увидитесь, – ответила что-то непонятное женщина и распорядилась, протягивая Лизоньке такую же, как на ней, серую одежду, но только маленькую: – Одевайся вот в это и иди со всеми, там тебе скажут, что делать.

И только тут Лиза увидела, что находится в большой комнате, в которой вдоль стен построены такие деревянные возвышения, как одна длинная-предлинная кровать, и на них лежит много-много матрацев с подушками. И другие ребята встают с этих матрацев и одеваются и не разговаривают. Вообще ни словечка не произносят. И странные какие-то это все ребята – медленно так двигаются, одеваются еле-еле.

Но обдумать все эти странности ей не дали, какая-то старшая девочка взяла ее за руку, повела за собой и привела в другую большую комнату. Здесь было красиво – стены увешаны красной переливчатой тканью, вдоль стен – много цветов в больших горшках, в дальнем конце сцена, там тоже все в ткани, но уже в желтой, а на ней солнце нарисовано и небо, и микрофон стоит. Все ребята, одинаково одетые в одну и ту же странную одежду – серый балахон с рукавами до пола – выстроились рядами друг за другом. Лиза оказалась с краю у какого-то большого цветка.

Тут между рядов начали ходить взрослые и что-то раздавать, к ней тоже подошла какая-то тетя и сунула в руки стаканчик, проговорив скороговоркой:

– Утреннее причастие, во славу Светлого Нашего! – а потом присмотрелась повнимательней к девочке и пояснила: – Ты новенькая? Это витамины для здоровья. Это надо обязательно выпить, когда скажут, поняла?

Лиза кивнула, что поняла. Ну, что выпить, а все остальное она не поняла. И тут зазвучала красивая музыка, и на сцену к микрофону вышел бородатый мужчина, одетый тоже в балахон, но только белый. У него за спиной выстроились три женщины в синих балахонах и двое здоровущих мужчин по бокам в серых балахонах.

– Дети мои! – нараспев сказал он в микрофон и поднял руки вверх. – Возблагодарим Светлого Нашего за щедрую жизнь, что дарует он нам, и примем же дар жизни его!

– Не пей это, – кто-то сзади зашептал Лизе совсем близко, аж ушку стало жарко. – Когда все станут пить, быстро вылей в цветок, но так, чтобы никто не увидел, и делай вид, что пьешь, как все. Поняла?

Лиза кивнула. И тут все одновременно начали пить из своих стаканчиков, Лиза крутнула быстренько ручкой, выплескивая содержимое в цветок, и приложила стаканчик к губам, как и сказали. Потом этот дядечка на сцене начал что-то долго говорить под музыку, иногда повышая голос, и очень громко, иногда понижая, совсем тихо, но ничего из того, что он говорил, Лиза не понимала.

– Когда будешь выходить, – снова горячо зашептал ей на ухо какой-то мальчик, она уже догадалась по голосу, что это мальчик, – ничего не говори, ни о чем не спрашивай, не улыбайся и не плачь. Молчи и смотри, как ведут себя остальные, и делай так же. Я потом тебе все объясню. Поняла?

И Лиза снова кивнула.

Лиза присмотрелась к другим деткам, когда дядечка перестал говорить и все стали выходить из комнаты, и поняла, что детки ведут себя как-то не так, как ведут себя обычно дети. Кто-то улыбается не переставая, кто-то словно вообще ничего не замечает вокруг, но все молчат, не бегут, не шумят и не толкаются, ходят медленно, как будто спят. У нее забрали стаканчик, кто-то поднял ее голову рукой за подбородок, внимательно посмотрел ей в лицо и похвалил:

– Вот и молодец. – И погладил по головке.