Победивший платит (СИ) - "Жоржетта". Страница 102

- О юном Эйри говорят многое, но никто еще не называл его вспыльчивым, - усмехается полицейский чин. - Юноша, наследующий и украшающий род, серьезен и вдумчив, идеальный сын - если он принялся вас упрекать, значит, не без оснований. И теперешний Старший рано или поздно должен был в этом убедиться, несмотря на свое... увлечение. Вы напали на того, чья правота угрожала вашему положению?

- О моем Старшем говорят многое, но никто не посмел назвать его пристрастным, - парирую тон в тон. - Я верю объективности его суждения. И я не нападал на мальчишку. Ни с оружием, и с голыми руками.

Сидящий рядом стряпчий молча кивает. Значит, пока я не перешел границы осторожности.

- Поведение Старшего Эйри нетипично, в этом я согласен с его сыном. Не суть важно, как вам это удалось на него повлиять, но его снисходительность к вам меня не убеждает. А иных доказательств вашей невиновности нет, - пожимает следователь плечами. - На вас показала сама жертва.

Он доверительно чуть подается в мою сторону.

- То, что барраярцы упрямы в заблуждениях, знает каждый, кто видел их хоть раз. Но вы зря не желаете помогать следствию и вспоминать подробности, могущие вас спасти. Вам самому было бы проще, сознайся вы честно, что все произошло во внезапном приступе аффекта, естественном для варвара, и что вы раскаялись в своей несдержанности.

Неужели я выгляжу дураком, готовым ему преподнести свое признание на блюдечке с золотой каемочкой? А Иллуми - жертвой порчи или любовного напитка?! Ни того, ни другого, как известно, не существует.

- Я не нападал на мальчика ни по обдуманному решению, ни в приступе аффекта, - отвечаю в тон.

- А кто тогда? - задает следователь совсем риторический вопрос, и я пожимаю плечами:

- Откуда мне знать? Я не должен делать за вас работу и выяснять, кто преступник. Достаточно, что я - не он.

Очевидно, чтобы доказать, насколько активно они ищут убийцу - в моем лице, - следователь засыпает меня градом однотипных вопросов. От меня требуется чуть не поминутно вспомнить подробности общения с каждым из семьи Эйри, причем допрашивающий особо упирает на то, что и миледи, и ее сын уверены, что я необычайно опасен. Вопросы явно повторяются с минимальными изменениями, и намерение следователя поймать меня на лжи или разногласии прозрачно, как вода.

Кстати, о воде. На третьем часу беспрерывной болтовни я начинаю ощущать определенный дисбаланс жидкости в организме. Горло пересохло почти до хрипа, а вот кое-от каких излишков не мешало бы избавиться.

Моя просьба о техническом перерыве на попить и отлить не вызывает у полиции восторга, однако десятиминутное разбирательство с участием истомившегося молчанием адвоката заканчивается победой Дерреса: тот дожимает противника, припомнив нечто совершенно зубодробительное и законодательное. Так что, неохотно и "всего на пять минут, Форберг", но перерыв я получаю. И, рысцой вернувшись из сортира, куда меня водит конвой, успеваю еще отпить из стоявшего на столе графина. Следователь и так смотрит волком, словно готов выхватить даже этот стакан прямо у меня из руки, поторапливая.

И все снова идет по кругу.

"Чем вы можете объяснить наличие ваших, и только ваших, отпечатков на оружии?" "Вы не передавали это оружие кому бы то ни было?" "Ваше военное прошлое не оставило вам наследства в виде внезапных головных болей или выпадения памяти?" "Вы не принимали никаких медицинских препаратов в день бала?" "Вы успели обзавестись знакомыми в столице или за ее пределами?" "Близких контактов вы завести не успели? Со слугами, возможно? Вашего дома или милорда Табора?"

Нет, нет и нет. Все выстрелы в молоко, но следователя это не обескураживает. Впечатление, словно он намерен взять меня измором, положившись на количество, а не смысл вопросов.

В какой-то момент Деррес выразительно стучит пальцем по хроно. - Напоминаю, сэр, что согласно процессуальному кодексу допрос, не сопровождаемый заключением под стражу, не может длиться более пяти часов подряд. Я веду запись.

Какая неожиданность? Похоже, я могу идти?

- Подозреваемый взят на поруки лично Старшим Эйри, - замечает капитан с плохо скрытым ехидством. - Если тот пожелает забрать своего родственника, я с удовольствием передам барраярца в его руки. Или в руки человека, которого Старший наделил подобными полномочиями. У вас есть доверенность такого рода, господин Деррес? Нет? Какая жалость. В таком случае подозреваемому придется пока побыть у вас. Наряд на его перевозку я могу выделить только с появлением утренней смены.

- За меня внесен залог, - поправляю мягко. - Вы что, желаете оспорить эту сумму, капитан?

- А вы и не арестованы, - пожимает он плечами. - Но разгуливать свободно мы вам позволить не вправе. Ждите своего поручителя или утренней смены.

Какая, право, мелочность. Как будто Иллуми не вытащит меня отсюда сразу же?

Ни досады, ни, тем более, паники я не испытываю. Скорее всего, подсознательно я ждал если не такого варианта развития событий, то какой-нибудь гадости - точно.

- Деррес, вы можете вытащить меня отсюда поскорее? - спрашиваю, наклонившись.

Адвокат явно разрывается между необходимостью курировать подопечного здесь и неотложной надобностью повидать своего клиента.

- Я предоставлю требуемые вами документы в кратчайший срок, - говорит он наконец. - Но для этого я должен уехать. Надеюсь, вы понимаете, капитан, что до момента моего возвращения всякий допрос подозреваемого должен быть приостановлен? Я оставляю моему подопечному записывающий монитор.

- О чем речь, - капитан полиции ехидно улыбается. - Если вы обернетесь за час-другой, господин Форберг просто подождет вашего возвращения. Прямо здесь, в кресле. Или он предпочтет прилечь отдохнуть в комфортном охраняемом помещении? Нет? Не настаиваю.

Адвокат одобряюще похлопывает меня по плечу.

- Если вы не устроите ничего катастрофического и не дадите новых показаний, противоречащих существующим, - тут взгляд мэтра приобретает дивную выразительность, - то вам не придется прождать более двух часов. Я вызову скоростной флайер.

Деррес покидает меня, торопясь изо всех сил, а мне достается холодноватый кивок следователя и продавленное, но мягкое кресло в углу его кабинета. На меня неожиданно накатывает упадок сил, мышцы делаются вялыми, словно разговор был тяжелым спаррингом, вытянувшим из меня всю энергию. Странно, час еще не поздний, что же меня так клонит в сон? Сейчас я бы не отказался прилечь и на топчан из голых досок, а тем более подремать в мягком кресле. Пусть крепко в нем не уснешь, но сторожкая полудремота-полубодрствование тоже сойдет.

Я не очень понимаю, сколько прошло времени.

- Вы можете не храпеть, Форберг? - вдруг доносится сквозь пелену сна раздраженный голос полицейского. - Отвратительная привычка.

Да неужели я храпел? Я вздергиваюсь, сажусь ровнее. Голова у меня тяжелая, а состояние совершенно нереальное, словно пленочка сна по-прежнему застилает мне глаза.

- А вам-то, - машинально огрызаюсь почему-то, - что за дело, к чем я привык по ночам?

Ответный смешок не слишком приятного свойства явно намекает на мои гипотетические ночные обязанности. Но вслух капитан ограничивается лишь шпилькой: - Не пытайтесь меня убедить, что вы хрупкое создание, не привыкшее к ночным бдениям.

Улыбаюсь, - Иногда приходится. Приходилось. За скальпами ходить удобнее по ночам. Но вам это вряд ли, - зеваю, - интересно.

- Ну почему же, - хмыкает полицейский. - Психологический портрет опытного убийцы, очень интересно. Теперь-то вы стараетесь выглядеть безвинным ангелочком, но не получается. Даже на светском приеме не можете удержаться от ссор. Вот, читаю, - он приподнимает бумагу двумя пальцами за уголок, - про ваш скандал с молодыми офицерами. Интересно, публично оскорблять цетагандийцев, будучи принятым в доме гем-лорда и незаслуженно имея статус подданного Империи - это неблагодарность, хитрый расчет или дурная привычка?