Дикий восторг (ЛП) - Вульф Сара. Страница 9

— Кто такая Талли?

Рен не смотрит ни на меня, ни на Софию, вместо этого он уставился в пол. София просто продолжает улыбаться.

— Наш хороший друг. Не беспокойся об этом. Простите, что ворвалась. Я зайду позже.

Когда она уходит, Рен выдыхает воздух, который сдерживал.

— Я думала, что вы двое разговаривали, пока ты был здесь? — спрашиваю я. — Почему ты так взволнован?

— Вряд ли это назвать «разговаривали», — шепчет Рен. — Она просто смотрит на меня через всю комнату или коридор и улыбается. На самом деле мы не разговариваем. Это было впервые за… годы.

— Талли — кто-то важный?

Рен крепко сжимает губы, и я знаю, что не смогу это из него вытянуть.

— Ах, слушай, неважно. Это круто! У тебя есть секреты, у меня есть секреты. Наши секреты должны пожениться и завести детишек.

Рен выглядит шокированным.

— Платонически, — добавляю я. — Исключительно платоническое рождение детишек.

— Это… возможно?

— Технически возможно все!

Я поворачиваюсь, запрыгиваю на кровать и разглаживаю одеяла, симулируя чуточку благопристойности, как сделала бы приличная леди. Рен выглядит так, будто внутри него идет борьба: его рот искривлен, а плечи трясутся.

— Эй? Ты в порядке?

— Я тебе уже рассказывал. У меня была камера, — выдает он.

— Камера?

— Той ночью в средней школе Эйвери дала мне камеру. Она хотела все записать на пленку.

Случай. Я смутно это помню, но как только он произносит эти слова, воспоминания возвращаются: Джек с бейсбольной битой. Средняя школа. Эйвери, Рен и София были там. Двое? Трое мужчин? Эйвери сказала, что наняла этих мужчин, чтобы отомстить Софии, поскольку ревновала.

— Она заставила меня. Нет. Это я позволил заставить себя, — Рен просто выплевывает это предложение. — Мы спрятались в кустах. Это было у озера — озеро Галонага. Природный заповедник. У родителей Эйвери там коттедж. Она пригласила всех нас, а затем завлекла Джека и Софию в лес, где их поджидали эти мужчины. — Стук моего сердца отдается в ушах. Рен сжимает кулак. — Я все записал, Айсис. Это было ужасно. Я должен был остановиться… должен был прекратить это и спасти Софию. Но я этого не сделал. Я струсил. Я просто застыл. Единственное, что я мог делать — это смотреть на экран, ведь пока я смотрел на него, мог притворяться, что на самом деле ничего не происходит, и это всего лишь фильм, а не реальная жизнь…

Он делает судорожный вздох. Я соскакиваю с кровати и обнимаю его.

— Эй, эй, шшш. Все хорошо.

— Нет, — задыхается Рен. — НЕ хорошо. Джек ее спас. Я не смог ничего сделать, но он ее спас.

Успокаивая Рена, я вырисовываю круги на его спине.

— А что мужчины? Что произошло с ними?

Рен поднимает покрасневшие глаза. Им снова овладевает страх. И он возвращается в реальность — я вижу это по тому, как выражение на его лице медленно становится сосредоточенным. Меняется его лицо, тело, теперь он может стоять прямо.

— Прости, — говорит он, его голос звучит намного тверже. — Трудный день. Мне нужно домой. Постарайся выполнить какие-нибудь задания по алгебре, окей? Напиши мне, если возникнут вопросы.

— Рен, я…

— Не надо, Айсис. Я все еще… ты выздоравливаешь. И я выздоравливаю. Просто… просто не надо. Не сейчас.

Я отступаю на шаг.

— Хорошо. Доберись домой, пока не стемнело, окей? И не забудь что-нибудь поесть.

Он улыбается.

— Хорошо.

Я наблюдаю из окна, как он выезжает с больничной парковки. Через полчаса пишу ему сообщение:

«СЪЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ, БОЛЬШОЙ ТУПИЦА».

Он отвечает мне фотографией сэндвича с запеченным сыром. Этого совсем недостаточно, но для начала сойдет.

Мама приходит после ужина. Я ковыряюсь в модернизированном морском крокодиле/трясущейся заднице Франкенштейна/цыпленке, так что, когда она поднимает пакет с фаст-фудом, я бегу в ее объятья, воображая, что вокруг нас розы.

— Я люблю тебя, — говорю я. — Честно, моя любовь к тебе никогда не была сильнее, чем в данный момент. Ох, ну, не считая того момента, когда ты вытолкнула меня на свет, кричащую и всю покрытую чем-то липким.

Она смеется. Ее длинный плащ до сих пор холодный из-за воздуха снаружи, и руки у нее тоже холодные. Я растираю их своими, чтобы согреть. Она сидит на краешке моей кровати, и мы молча едим картофель фри и гамбургеры, наслаждаясь тишиной. Мы не говорим об утомительной чепухе, пока хорошо не посмеемся раз или два. Сначала обычное состояние должно быть установлено между тьмой и нами. Так получаешь достаточно сил, чтобы столкнуться с ней лицом к лицу.

Я машу желтым уведомлением, который дала мне Мерних. Мамины глаза расширяются, и она вытирает уголок рта салфеткой.

— Как ты его получила?

— Пошантажировала нескольких конгрессменов. Подкупила некоторых наркобаронов. Обычное дело.

— Айсис!

— Мерних дала его мне, как еще? — смеюсь я. — Ты должна расписаться на нем и отдать в регистратуру. Предполагаю, они последний раз сделают компьютерную томографию и снимут повязку.

— Я не позволю тебе уйти, пока они этого не сделают, — строго говорит мама. — Я отдам это им, когда буду уходить. Я удивлена. Мерних сказала, что ты еще неделю не будешь готова к выписке.

— Мне удалось расположить ее к себе своим утонченным шармом и дворцами, полными денег и парней. Ну, по большей части это все из-за парней.

Мама едва меня слышит, ее взгляд сфокусирован на уведомлении. Она поднимает глаза и улыбается.

— Готова вернуться домой?

Я практически могу видеть облегчение на ее лице. Из ее сумочки всегда торчат счета, когда она навещает меня. Я взглянула на некоторые, когда она пошла в туалет — сумма денег просто смехотворна. Что ж, теперь ей не придется так сильно об этом беспокоиться. Хвала Джеймэну [6]!

— Ты шутишь? Да я готова распластаться на подъездной дорожке дома! Готова размазать свое эмоциональное существование по всей крыше дома. Готова телесно слиться со стенами дома. Готова имплантировать окна дома в кожу на моей заднице.

Мама тактично игнорирует мое величайшее выступление и грызет помидор. Но я знаю этот взгляд. Она нервничает.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Судебный процесс, — сглатывает она. — Судебный процесс над Лео в эту пятницу.

— Ты мне говорила, — киваю я. — Я буду там с тобой, окей? Если бы я могла дать показания, если бы твой адвокат позволил мне дать показания…

— Ты помнишь, что он сказал, — мама качает головой. — Если ты дашь показания, защита будет оспаривать их из-за твоей травмы головы, и суд признает их недопустимыми.

Я фыркаю и опускаю огурчик.

— Что насчет Джека?

Мама выглядит удивленной.

— Джек? А что насчет него?

— Он будет давать показания?

— Да, конечно. Ты никогда не упоминала о нем раньше. Почему сейчас?

— Я вспомнила его. Мой сеанс с Мерних заставил вспомнить его.

— Ох, это фантастика! — улыбается мама.

— Почему ты не сказала мне, что я его забыла?

— Дорогая, я собиралась. Но Мерних посоветовала не делать этого. Она хотела, чтобы ты сама это осознала. Она сказала, что так будет безопаснее.

— Это не безопаснее, это чертовски сбивает с толку!

— Я так сильно хотела рассказать тебе, — говорит мама. — Поверь мне. Но я боялась за тебя. Я делала все, что говорили мне врачи, чтобы твое лечение прошло правильно. Я не хотела рисковать, я могла бы испортить процесс твоего выздоровления. — Когда я ничего не отвечаю, мама вздыхает. — Знаешь, он хороший мальчик…

— Я не знаю, какой он, мам. Потому что не могу вспомнить его.

Мой голос звучит резче, чем я хотела, и мама вздрагивает. Я ем картошку и выдыхаю:

— Прости. Сегодня был странный день.

Она встает и целует меня в голову.

— Я знаю, милая. Постарайся немного отдохнуть. Завтра тебя отпустят домой, где я смогу о тебе позаботиться.

Мама уходит, а через несколько часов приходит Наоми с последней ночной проверкой. Я доедаю остатки картошки фри и позволяю бессмысленным мультикам по телевизору унести меня в сонное царство.