Возрождение из пепла - Белова Елена Петровна. Страница 107
– «Милорд»… – По его губам поползла тяжелая, ленивая усмешка… – Опять за свое. Феникс мой верный…
– Милорд, я…
– Милорду угодно знать… – медленно проговорил Вадим, – что ты будешь пить?
Ох ты черт… Только тут Лина заметила странный блеск глаз и особенный, очень-очень редко слышный оттенок медлительной лени.
Повелитель был пьян.
Преисподняя… Сердце Лины с отчетливым стуком рухнуло в пятки. Вот это влипла…
– Чего стоишь? – поинтересовался Вадим, и к замершей девушке прыгнуло кресло, почти наступив на ногу. – И молчишь.
– Милорд, вы… что-то хотите узнать? – осторожно, точно общаясь с драконом, проговорила Лина.
– Я задал тебе вопрос! – почти сварливо отозвался неузнаваемый Повелитель. – Не поняла? Я хочу знать, что ты будешь пить!
– Коньяк. – Лина никогда не считала себя знатоком в таком деле, к тому же ее организм все равно относится ко всем спиртным напиткам как к яду. И отторгает. Если она опьянеет, то не больше чем на двадцать минут.
– Угощайся!
Коньяк завис в воздухе у ее лица. Правда, в виде бутылки – то ли Повелитель забыл о стакане, то ли решил влить в гостью сразу все.
– Пей!
Доза жгучего напитка заплескалась в желудке костром… нет, пожаром, зажгла щеки, расплавила напряженные мышцы, тем более что Повелитель не отставал, казалось задавшись целью напоить феникса до потери способности удрать. «Черта с два, милорд, продержусь. Еще как продержусь! Что вам надо от меня, а?»
– «Наполеон»! – прозвучало в тишине. – «Арманьяк». «Хеннесси».
Лина невольно напряглась, но незнакомые слова оказались не заклинанием и не ритуальными именами каких-нибудь злых демонов. Просто у кресла зависли еще три бутылки коньяка. Повнимательней присмотревшись к последней, девушка решила, что эту точно пить не будет! У загадочного «Хеннесси» на донышке отчетливо просматривались полтора десятка лапок… Бррр…
– Бери что хочешь, – предложил молодой Хозяин сумрачно. – Что?
– Благодарю, милорд…
– Вадим, я сказал! – вдруг вспылил Избранный, ударом кулака превращая стол в пыль. – Вадим, поняла?! Черт…
Померцав, пыль вновь собралась в подобие столика, по ходу отрастив лишнюю ножку. Лина вздохнула, предчувствуя новую бурю, но Повелитель уже отвлекся, наверно решив наплевать на такие мелочи.
– Лешка тоже не разбирается. В спиртном. Совсем. Даже пиво плохое от хорошего не отличит. Одни зелья на уме! – Очередная бутылка закончила свою жизнь, врезавшись в стену. Осколки стеклянным градом засвистели у лица, усыпали пол. Вадим не обратил на них внимания. – Зелья… Вечно полные карманы таскал. Это с пяти лет, черт! Тогда в камере, когда… дьявол, он этот темный эликсир с первого мига узнал, с первой секунды! И все-таки посмотрел и спросил: «Что это?» Проклятье! Стоит, шатается и смотрит такими глазами…
Следующая бутылка разлетается даже не в осколки – в пыль.
– Надеялся… Ненавижу!
И снова короткий грохот и звон… Лина, никогда не видевшая Повелителя в таком настроении, старалась быть тихой и незаметной… как на задании. Слушать откровения Вадима – себе дороже, а уж такие… Насколько Лина помнила то не слишком доброе время своего недолговечного положения фаворитки, Вадим ревниво оберегал свое прошлое и свои семейные отношения от любых расспросов. До недавнего совещания, на котором вампир так неосторожно высказался про тело, половина демонов не подозревала, что Повелитель мира родом из тех самых Соловьевых. Зоя это тоже не афишировала, ей-то приятней считать себя демоном. А уж то, что Алексей Сокол, тот самый Алексей, тоже их родственник, вообще было запретной темой при Дворе. И затрагивать вопросы Стражей и братских отношений было ох как небезопасно. По коже бегут знакомые иголочки…
Опасно. Очень. Этого странного разговора она может не пережить.
А ведь так и не вернула любимому силы.
Не хотела с матерью встречаться. Колибри! Но нет, кажется, еще поживем…
По полу кружит вихрь – Вадим подхватывает телекинезом разноцветные осколки, скручивает из них колючий смерч и запускает в дверь. О! Так даже? Кому-то не повезет.
А ведь правда могу не выжить, – мелькнула отчетливая мысль с привкусом сожаления. Прикончит и не заметит. Даже и не вспомнит. Вот поэтому в ближний круг Повелителя не особо рвутся, хоть и привилегии тут запредельные.
Но куда денешься… Сиди. Слушай. И старайся не разозлить Вадима еще сильней.
– Ненавижу! Ну почему я нужен только как светлый? Я ведь его любым принимал! Почему он не хотел?! Как он смел так со мной, мальчишка! И еще спрашивал «за что», когда… За все! За… – Взгляд Вадима вдруг остановился на ней, и Лине понадобилось все ее самообладание, чтобы не вздрогнуть. Это была даже не привычная Тьма, а ожившая ярость… – А… ты… А почему не пьешь?!
Приходится глотнуть.
Темный взор немигающих глаз не отрывается от ее пустеющего бокала.
– Молчишь. Пей, не спорь… Вот он всегда спорил… Даже в камере! Даже когда лишил его всякого выбора! Светлый, мать его! – И огненный шар прошибает стену, рассыпая гарь и пепел. – Проклятье!
– Повелитель… – Лина сама не понимала, что заставило ее заговорить. Может быть, отчетливое ощущение нарастающей угрозы? В самоубийцы подалась, Лина? Но вечер и впрямь стремительно катится к очередному взрыву. Так и так плохо придется. – Милорд… Вадим, что случилось?
– Ничего! – рявкнул Повелитель, и в стену полетел стол. – Ничего! Неделя прошла – и ничего! Ни одному шпиону ничего не удалось узнать… Ни листовки, ни намека, ни слуха даже… Даже тела.
Ах вот что! Тело ему подавай. Обойдетесь, милорд.
Спохватившись, Лина заткнула глотку зловредному внутреннему голосу, который как раз собирался высказаться, куда бы Повелитель мог пойти поискать нужное тело. И злорадство тоже придавила. Не время сейчас, птичка. Переживем – тогда сможешь выразить мнение… Сейчас молчи.
– И если его убили просто так, не разобравшись, по своим дурацким светлым понятиям… Тогда я эту Лигу по стенке размажу! Иди сюда! Давай стакан! Вот так… Ближе!
«Нет! Не трогайте меня, милорд! Вы же пьяны, и если…»
Поздно.
Сильные пальцы хватают ее запястье и…
И все.
Показалось – рухнуло небо. Показалось… Это была не память Алекса, не картинки прошлого методичного японца: скрученные, придавленные, страшные, воспоминания Вадима обжигали ледяным ужасом. И тащили, тащили, тащили вниз. В серую темноту, прорезанную чужим отчаянием и сполохами боли. «Нет-нет, я не… Только не его!» Испуганно забился Феникс – но его тоже подмяло, скрутило… утащило в темную, жуткую дыру чужих воспоминаний…
Он тогда быстро перестал плакать.
Очень болела голова, болели руки и плечи, а глаза закрывались сами – быстро, не по-человечески быстро мелькали горы, снега и пустыни, все затягивала то ночная темнота, то туман, а то било беспощадным жарким солнцем… Серые сбивали со следа погоню и телепортировались куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания начинало тошнить…
Ни минутки нет, чтобы попробовать перенестись, чтобы… «Папа… пап, ты же не умер, нет?
Найди меня, папа… пожалуйста».
Он не заметил, когда мир исчез совсем. Просто стало темно.
Больно было везде – и во сне тоже. И проснулся он тоже оттого, что стало больно. Очень…
Он вскрикнул и дернулся, вырываясь из чужих хватких рук, но они не отпускали и давили все сильней и сильней, пока он не закричал, вслепую отбиваясь… пытаясь отбиться… пытаясь…
Почему он ничего не видит? Почему?!
Вокруг чужие голоса, чужой смех… почему они смеются, когда кому-то больно?
Отпусти! Не хочу!
Нет…
А внутри жжет так, словно в него попали огненным шаром. Большим. Как мяч…
Пустите… больно же… Я же умру… Не надо…
Он задыхается и бьется, пытаясь сбросить с глаз это темное, рвется и кричит и не замечает, как постепенно затихает вокруг смех, как слабеют руки на его плечах, как внезапно затрясло пол…