Прямой эфир (СИ) - Сабурова Сабина. Страница 8

- Все так же? – спросил Миша Диму, кивнув на меня. О чем это они?

- Да, - ответил Дима, стоящий позади и подтолкнул меня в спину.

Увидел Карину, вся в черном, не накрашена. За ней Лена, Максим, дядя Петя и даже Артемка. Почти всем составом работники нашей радиостанции. Тетя Маша снова плачет. Тетя Люба ей вторит. Сестра Полина и ее муж Данил. Антон с отцом. И зачем-то приперся троюродный брат покойного отца со всем своим семейством. А по середине комнаты стоит гроб. В нем лежит моя мама. Бледная. Спокойная. Я подхожу к ней. Смотрю и не узнаю. Это точно она? На ее лице всегда была улыбка, а эта женщина не улыбается. И худая слишком. Неужели она похудела? Почему я не замечал? Мне было некогда в последнее время. Последние полгода мы вообще редко виделись, а ведь всегда были лучшими друзьями. Первый поцелуй, первая девочка, первый секс, бутылка пива – мы с ней все и всегда обсуждали. Она говорила, что гордится мной. Эта женщина в гробу на нее просто похожа.

Народ засуетился. Меня отодвинули в сторону. Чужие мужчины взяли гроб и понесли. Люди потянулся следом. Мы вышли во двор. Постояли еще на морозе. Потом гроб погрузили в черную «газель», меня снова усадили в машину. Поехали.

Кладбище – белая холодная пустыня с надгробиями. Казалось, в этом месте температура воздуха на десяток градусов ниже, чем во всем городе. Могила уже была раскопана, и как только они это сделали, земля-то стылая? Гроб открыт, стоит рядом. Меня снова подтолкнули в спину, сказали надо попрощаться. Еле выдавил из себя «прости», поцеловал в лоб. Она - как камень, вся ледяная. Подходил еще люди. Крышку закрыли. Гвозди вбили. Опустили гроб в могилу. Надо бросить горсть земли. Я что-то подобрал, что-то бросил. Пока закапывали, рядом стоял Дима, как стражник.

Снова дорога. Мы приехали в мою квартиру. Люди ели, пили, говорили. Ко мне подошел папин брат. Заискивающе спросил, что я буду делать с квартирой. Саранча! «Убейся об стену, урод!»- хотелось мне крикнуть, но я просто проигнорировал его, тупо глядя в свой стакан с водкой.

Потом все вдруг резко засобирались. Появились еще люди – убрали посуду и столы. И разошлись.

Тишина.

Я огляделся вокруг. Никого нет. Телевизор молчит, радио тоже. Я совсем один сидел на диване, все так же в куртке и ботинках. Я прошел на кухню – никого. Совсем один. И мамы нет…

Господи! Она же умерла! Умерла! Навсегда!

Как же так! Как же я не усмотрел! Что же мне теперь делать?

- Мамочка, - у меня вырвался протяжный всхлип. – Мама! Прости меня, прости... – горько шептал я в тишину и слезы вдруг ручьями потекли из глаз. Я не смог больше сдерживаться и крик боли разлетелся по квартире.

- Ма-ма! – я упал на колени, обливаясь слезами. – Мама!

Я выл как загнанный волк. В груди разлилась адская боль, сердце раскалывалось на части. Происходящее вдруг обрушилось на меня неподъемной тяжестью. Еще чуть-чуть и раздавит. Вдруг я почувствовал, как чьи-то сильные руки обняли меня. Шестое чувство определило, что это Дима и я изо всех сил вцепился ему в плечи.

- Дима, мама умерла! – кричал я ему в ухо. – Умерла!

Он обнимал меня, прижимая к себе все сильней. Я уткнулся ему в шею, вжимаясь и продолжая выть. Хотелось забраться на него, спрятаться у него под курткой, лишь бы больше не было так больно.

Через час истерика поутихла, и я немного пришел в себя. Мы, оказывается, продолжали сидеть на полу, и Дима обнимал меня, раскачиваясь из стороны в сторону. Его рубашка промокла от моих слез, мои волосы тоже были мокрыми. Из носа нещадно текло, затрудняя доступ воздуха.

Через два – и слезы иссякли, а голос окончательно сел, я даже начал икать. Воздуха по-прежнему не хватало, у груди все сжималось. Дима попытался встать, подать мне воды, но я уцепился в него мертвой хваткой. Тогда он силой поднял меня на ноги и напоил водой.

- Не уходи, - шепотом молил я его. – Только не уходи, пожалуйста. Не оставляй меня одного.

Я поднял голову, заглядывая ему в лицо. Его глаза слегка покраснели, видимо плакал вместе со мной. В них читалось сочувствие и, разделенная вместе со мною, боль.

- И не собирался, - прошептал он мне и снова крепко обнял. – Поехали ко мне.

Я кивнул ему где-то в районе груди, и мы пошли.

Возле подъезда одиноко стояла его черная машина. Это оказался Nissan x-trail, на заднем стекле красовалось белое солнышко, логотип нашего радио. И как я раньше не заметил? Казалось, похолодало еще сильней, да еще и начало смеркаться. Льдом сковало не только дорогу, но и все мое тело и внутренности.

На дорогу ушло около получаса, хотя раньше мне казалось, что он живет значительно ближе. Все так же, не размыкая объятий, мы поднялись на его этаж и вошли в теплую квартиру.

Я шмыгал носом. Дима помог мне снять куртку и ботинки, я сам не смог бы - руки и ноги у меня ощутимо дрожали.

- Хочешь в душ? – тихо спросил он.

- Спать хочу, - пробормотал я, уткнувшись носом в его грудь.

Мы добрались до спальни. Кровать была больше той на которой я спал раньше, но я не особо заострил на этом внимание и рухнул на нее не раздеваясь. Дима лег рядом. И возле его теплого сильного тела я, наконец, уснул.

Я проснулся от сильной головной боли. Глаза еле разлепил, видимо опухли от слез. На кровати я лежал один закутанный в плед как в кокон. Еле оторвав тяжелую голову от подушки, отметил, что из одежды на мне остались только брюки. Впервые огляделся. По боками кровати - тумбочки, слева большое окно с легкими занавесками, через которое пробивается желтоватый свет от уличного фонаря, перед кроватью стоял резной комод, над которым висело зеркало в резной оправе, левее виднелась открытая дверь, а всю правую стену занимал шкаф-купе.

Я вышел, завернувшись в плед. Справа еще одна дверь, видимо в ту комнату, где я ночевал вчера. Чуть дальше еще одна, ведущая в ванную. Гостиная представляла собой студию, в дальнем ее конце была отлично оборудованная кухня. Два больших окна хорошо освещали оба конца комнаты. Перегородка-стеллаж отделяла прихожую. На стене висела огромная плазма, перед ней - низкий журнальный столик из стекла на металлических витых ножках, под ним ковер с длинным ворсом, два мягких кресла а между ними диван, на котором и сидел Дима. Ноутбук, который он держал на коленях, голубоватым мерцанием освещал лицо парня, он сидел в наушниках с обнаженным торсом и что-то увлеченно печатал. Атлетическая фигура, красиво очерченные грудные мышцы, черная поросль неширокой полосой плавно перетекала на подкачанный пресс, постепенно сужаясь к бедрам и красноречивой дорожкой убегала под ремень брюк, сильные руки с видимой мускулатурой, изящные длинные пальцы пианиста... Правильные черты лица, твердая линия скул и подбородка, орехово-карие глаза, опушенные неожиданно длинными черными ресницами. Чуть длинноватые волосы, очень шелковистые на вид, мягкой волной закрывали часть шеи. Через минуту созерцания я понял, что просто засмотрелся на него и спешно продолжил осмотр помещения.

В левом углу, под самым окном, стоял синтезатор, диджейский пульт и большие концертные колонки. Еще колонки стояли по обе стороны от дивана и даже висели на стене, возле телевизора. Я здесь провел целых два дня, а квартиру увидел впервые.

Дима меня заметил и стянул наушники на шею, рассматривая с тревогой.

- Привет, - тихо сказал он

- Привет, - ответил я, еле ворочая языком.

Он поставил ноутбук на столик, сверху положив гарнитуру.

- Ну, как ты?

- Угу, - кивнул я.

Я стоял, подперев левым плечом стену. Почувствовал, что глаза снова наполняются влагой. Невольно хлюпнул носом. Дима тут же подлетел ко мне и, обняв одной рукой, подвел к дивану. Я уткнулся в его теплое плечо и снова всхлипнул.

- Спасибо тебе, - прошептал я.

- Ну что ты, - ответил он, снова начав раскачиваться вместе со мной. – Не за что.

Он помолчал минуту, а потом продолжил:

- Я сначала испугался твоему равнодушию. Теперь боюсь твоих истерик. Голова-то небось зверски болит? – спросил он меня в макушку. Я покивал, продолжая хлюпать носом и подвывать. – Давай-ка прекращай плакать, а то уже на китайца похож… Все будет хорошо. Обещаю.