Охота на ведьму (СИ) - Харитонова Алена "Белая Снежка". Страница 49

Люция с наслаждением вдохнула прогретый, напоённый ароматом подсыхающей травы воздух и беспечно спросила:

— Что за руна Ан?

Торою пришлось вкратце рассказать и о руне, и о её назначении. Некоторое время после этого путники шли в молчании, смотрели на приближающуюся деревню и думали каждый о своём. Наконец, девушка нарушила тишину:

— Ты так и не ответил мне, кто такая Нирин. — Колдунка хитро прищурилась, давая понять, что уж узнать в товарке погодную ведьму и сама умеет, чай, не глупее полена.

Маг усмехнулся. Разве что утаишь от этой вредной неказистой прощелыги?

А девушка, устремив взгляд под ноги, пояснила:

— Не стала бы она без повода на тебя кидаться.

Торой отвернулся, пряча улыбку, но всё же отозвался:

— Давно, когда я ещё только примкнул к Гильдии Чернокнижников, у нас с Нирин был роман.

Ведьма нахохлилась и приняла отсутствующий вид, а потом всё же не удержалась и, словно вскользь, произнесла, глядя на бегающего за кузнечиком Эйлана:

— С этой… косоглазой?!

Волшебник расхохотался тому, как веско и в то же время с плохо скрытой злостью его спутница произнесла эти слова.

— Ну, — ответил он, отсмеявшись и проигнорировав досадливый взгляд собеседницы, — дело тут не в глазах, она на самом деле очень… как бы тебе объяснить… Очень интересна, многое знает, своеобразна в суждениях, а при желании умеет быть до крайности обворожительной.

Юная колдунка презрительно скривила губы и ответила:

— Видимо, о тебе она думает вовсе не столь лестно, раз обозвала дураком.

Собеседник беспечно кивнул в ответ:

— Видимо. Но, скорее всего, дело в том, что мы не очень мирно расстались.

Торой не стал продолжать. В конце концов, к чему рассказывать Люции, столь неискушённой в любовных делах, о романе, который закончился много лет назад? Роман был бурный — сплошные страсти и нерв, но в конечном итоге молодой волшебник не захотел связывать себя с женщиной, которая жаждала от любовника лишь раболепного подчинения. Ну и ко всему прочему на длительные сердечные привязанности у Тороя сроду не хватало терпения. Скучно становилось. Но не откровенничать же обо всём этом с юной сельской колдункой? Потому маг молчал и смотрел на приближающиеся аккуратные домики.

Деревня, что раскинулась перед путниками, находилась не так далеко от Стольного Града Гелинвир, где вот уже многие столетия восседал Великий Магический Совет. Если посмотреть по карте (которой у трёх странников, конечно, не было), то стало бы видно, что Торой, не поморщившись, перетащил себя и своих спутников через государственную границу Флуаронис и вообще расстояние в сотни вёрст. Позади остались и знаменитые флуаронские сосновые леса, ныне едва не по макушки засыпанные снегом, и широкая судоходная река Иркша, скованная льдом, и даже Торговый Путь, что тянулся через несколько сопредельных государств. Вообще, по прикидкам Тороя, Путь этот находился, аккурат, верстах в двадцати от нынешнего местонахождения странствующей троицы. Так что, если выйти к нему, скажем, завтра поутру, то к вечеру запросто можно добраться и до Гелинвира. Собственно, именно это Торой и собирался сделать. Как-никак, надёжно укрыть внучка зеркальщика можно только у волшебников, хотя тащиться к старинным недоброжелателям страсть до чего не хотелось. С другой стороны…

С другой стороны всё-таки неплохо появиться в Стольном Граде да как бы невзначай блеснуть вновь открывшимися способностями. Пускай весь Пресветлый Совет малость покорчит от удивления и, чего там лукавить, страха. А что? Приятно, знаете ли. Но главное, конечно, встретиться с Алехом и с особым пристрастием расспросить ушастого про его бурную эльфийскую молодость.

Однако все эти мысли промелькнули и исчезли, поскольку волшебник вдруг запоздало спохватился о другом. Теперь он прислушивался к себе — не померкнет ли пред глазами яркий солнечный день, не подогнутся ли предательски ноги? Как ни крути, а чудовищной Силы бросок, при помощи которого маг и его спутники так удачно унесли ноги от разъярённой Нирин, был по зубам далеко не каждому волшебнику. Однако чародей чувствовал себя едва ли не превосходно. Оставалась, конечно, слабость, но слабость телесная, которая обычно держится в течение нескольких дней после сильной хвори. Это вполне можно перетерпеть.

Странным же казалось то, что способности к магии вернулись вот так неожиданно — пара слов, уверенно оброненных Рогоном и вот тебе на, после стольких лет досады и глубокой жалости к себе Сила вновь обретена. Да не так, как, казалось бы, следовало — медленно, словно после долгой болезни, мучительно вспоминая волшебные пассы, нерешительно пользуясь умениями, от которых давно отвык. Какое там! Сила возвратилась безо всяких сентиментальных прелюдий — стихийная и неудержимая, словно прорвавший запруду поток. Казалось, нет теперь ничего невозможного, любое волшебство по зубам. Вот только с чего бы? Откуда эта невероятная Мощь, откуда незнакомое доселе сокровенное Знание? Откуда столь обострённое чувство опасности и возможность подчинять себе пространство, переносясь на сотни вёрст? Когда, интересно, подобное было по силам одарённому сыну деревенского пахаря? Ответ один. Никогда.

А, может, снова Книга?

Торой нащупал за пазухой фолиант. Нет. Загадочное покалывание не потревожило кончики пальцев, неведомая боль не обожгла висок. Стало быть, древняя рукопись ни при чём. Именно этот факт и не давал волшебнику покоя. Одно дело, когда знаешь источник собственных Сил, другое, когда он для тебя — загадка. Как понять, когда источник иссякнет? Как пить из него, постоянно опасаясь, что всякий новый глоток может стать последним? Останется ли тогда Торою хотя бы смехотворная способность возжигать на ладони волшебное пламя? Он не знал. И от этого незнания каждое новое действие магического свойства мнилось едва ли не чудом.

Правду сказать, он и от Нирин-то унёс себя и своих спутников исключительно в азарте боя. По трезвому размышлению не решился бы на столь дерзкие выкрутасы. Сам пропадёшь — ещё ладно, но девчонку и паренька губить за компанию? Нет, в другой ситуации волшебник даже и помышлять бы не стал о подобном бегстве. Вот почему Торой теперь нескромно восхищался собой.

Ну и, само собой, до крайности лестно было думать о том, что Книга великого чародея оказалась артефактом, предназначенным непосредственно для него — Тороя. Тут-то маг и покосился с превеликим сомнением на Люцию. Неужели бывают такие совпадения, что маленькая ведьма-неумеха, наследница древнего трактата, неожиданно встречается именно с тем низложенным чародеем, для которого этот трактат написан? Торой снова озадачился.

Мимо пробежал Эйлан, и колдунка, сунув в рот пальцы, залихватски свистнула ему вслед. Мальчишка припустил ещё резвее, а потом, не сбавляя скорости, развернулся и помчался обратно.

Торой моргнул, силясь уловить какую-то очень важную, ускользающую мысль, но… мысль так и не смогла оформиться во внятную догадку и покинула звенящую от напряжения голову. Тьфу. А ведь действительно странно. Как оказалась Книга Рогона у старой ведьмы, которую ученица называла «бабкой со странностями»? И на кой ляд этой бабке приспичило насылать мор на деревню? Зачем понадобилось мертвить людей, рядом с которыми жила? Торой не знал ответов и решил обратиться за ними к Люции. Как-нибудь осторожно, невзначай.

Эйлан опять пронёсся мимо. Волшебник проводил его глазами и улыбнулся. Тогда, в стогу, он всё же осторожно коснулся мальчишки магией, убирая из маленького сердца мучительную тоску. Нет, не отвёл её совсем (да это было и не нужно), но притупил до такой степени, чтобы ребёнок мог жить, не утопая в слезах каждые четверть часа. Дней через семь, когда мысль о потере станет для паренька привычной, можно будет очистить его сознание от волшебства.

— А где твой меч, Торой? — неожиданно спросила колдунка.

Только тут он сообразил, что тащится через поле с пустыми ножнами. Волшебник отстегнул ненужную перевязь, без сожаления бросил в траву и только после этого неопределённо махнул рукой: