Охота на ведьму (СИ) - Харитонова Алена "Белая Снежка". Страница 52

Ульна с интересом смотрела сон, дивясь на его забористость, и не спешила просыпаться. Гадала, что же дальше случится? А дальше было вот что — из-за дома вышел высокий парень. Молодой, но всё-таки постарше девушки, стало быть, когда девчуха за мальчонкой припустила, он шагу не прибавлял. По летам молодец оказался, чай поди, Кайвин одногодок, вот только, решила Ульна, Кайве — широкоплечий и дюжий — смотрелся куда как солиднее пришлого. Тот, хотя и не был тощ, а всё-таки сразу видно — не деревенский богатырь. Да и вид у черноволосого не шибко здоровый — лицо бледное, осунувшееся, будто только-только от хвори какой оправился. Одет, в отличие от девчухи, пристойно, хотя тоже не по-здешнему.

Да, вся троица смотрелась как-то чудно. И сразу становилось ясно — не семья. Девушка совсем юная, стало быть, пацанёнок ей не сын, а с лица все путники ну ни капли не похожи, выходит, друг другу не сёстры-братья. Привидится же такое. И ведь, как наяву! Молодец тем временем огляделся и, наконец, заметил сидящую в тени бабку.

Тут-то Ульна и поняла, что никакой это не сон. Черноволосый подошёл к завалинке, поклонился и сказал слишком по-учёному, ей, старой, в жизни бы такое не приснилось:

— Приветствую тебя, почтенная. Не подскажешь ли, примет кто-нибудь уставших странников до завтрашнего утра?

Синие глаза внимательно смотрели на бабку. По разумению Ульны, парень был бы собою куда как хорош, кабы не заморенный вид и не заросший щетиной подбородок. И что за манера такая у этих городских — рожи брить, будто эльфы какие безусые. Срамота. А вот взгляд у путника уверенный, властный, стало быть, не попрошайка и не лихой человек. И потом, разве лихие люди с девками да детьми странствуют?

Старуха в последний раз смерила молодца взглядом покрасневших слезящихся глаз и кое-как поднялась со скамьи. Одну руку отвела за согбенную спину, другой оперлась о клюку и лишь после этого с достоинством ответила:

— Ладного здравия, милок. А как же не принять? Примет. — И добавила. — Я и приму.

Тем временем девушка и мальчик тоже подошли к завалинке. Девчуха поклонилась и строго посмотрела на мальчика, тот сразу же поспешно сказал:

— Здравствуй, бабушка.

— И тебе здравия, милок.

Ульна снова оглядела честную компанию. Н-да, чудны, чудны…

Девушка-то, не чета спутнику — замухрышечка. А вот глаза красивые — добрые глаза, цвета воды в Зелёном Озере. Небось, как глянул чернявый в глаза-то, так и утонул. Оно и понятно — истинная красота, она не в телесной стати. Но старуха тут же укорила себя за резвость мысли. Поправив на голове платок, Ульна поманила путников и заковыляла к дому, переваливаясь на кривых ногах.

— Идёмте, идёмте, родимые, — обернулась она к застывшим в нерешительности пришлым.

И уж, конечно, от цепкого старушечьего взгляда не утаилось то, как одетая в обноски девчуха взяла чернявого молодца за руку, словно ища заступы, и как молодец, сам того, должно быть, не заметив, крепко сжал худую ладошку. Н-да, ну и путнички — безлошадные, безоружные, одеты, словно от пожара бежали, добра — всего тощий узелок, да ещё и не сердешные друзья. Пока. Ульна беззубо улыбнулась собственным мыслям и вздохнула — вроде длинную жизнь прожила, а всё ж таки мало этого. Ещё бы землю потоптать, скинув годков пятьдесят… Побродить вот так по свету с милым другом.

Надо сказать, когда незнакомая старуха обернулась, Люции отчего-то примерещилось, будто она очень уж похожа на умершую наставницу. Сердце болезненно сжалось, а дрогнувшая рука сама собой вцепилась в ладонь Тороя. А потом зыбкая тень пышного куста сирени скользнула по бабкиному лицу, и странный морок рассеялся. Согбенная старушка отвернулась и заковыляла к дому, стуча палкой по утоптанной земле.

А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Прищуренный янтарный глаз внимательно оглядел незнакомцев и закрылся.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Старая Ульна опять сидела на завалинке, облокотившись на клюку. Изредка она приподнимала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве кошечку-трёхцветку. В деревне стояла особенная летняя тишина — стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь уехала в поле — настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.

Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания — льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучился каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.

Эйлан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Эйлана едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.

Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята — зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.

Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой — примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно — поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой — ну его, пускай себе хмурится.

Волшебник же поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» — озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.

Эйлан неотступной тенью шмыгнул за магом. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.

Паренёк скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Эйлану и со скучным выражением на лице шагнул к висящему между двух окон зеркалу.

Зеркало оказалось, хотя и большим — в человеческий рост, но плохоньким — по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Эйлан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак — внук потомственного зеркальщика.

Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал — померещилось… всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.